Верное решение от Харди Квинса (СИ) - "Санёк О." (книги TXT) 📗
-- Так и думал. Тогда вот что. Дай мне свою куртку и шлем. За периметром ведь есть служебная парковка? Побежали!
И это был умный план, да, и герцог выжил -- благодаря Гарри, конечно, который тоже выжил, но большей частью благодаря себе самому.
И так они друг другу, выжив, понравились, что следующие тридцать лет своей жизни Гарри посвятил этому человеку.
***
В таком месте Джоне бывать ещё не приходилось.
Это было такое звонкое, холодное место, что мысли замерзали в лёд и позвякивали, и это было странно: Джона помнил жару. Потом он огляделся по сторонам и понял, что Харди здесь и, значит, можно не особенно бояться.
Но набито тут было битком, суетились и толпились везде полупрозрачные и странные, и среди них, толпившихся, не было ни одного живого. Когда живой, мысли тоже живые, плотные, можно даже щупать, а эти навроде целлофана -- бесформенные и едва ощутимые.
Но -- целая толпа.
Джона их стал слушать, и они радостно на него набросились, потому что изголодались по живому и тёплому, и среди них Джона-то и был самым живым и самым тёплым.
Но мысли у них, целлофановые, метались и замыкались в круг.
От их мельтешения шумело в голове, и долго не мог взять в толк, что от него хотят. А от него одного только хотели: чтоб он их выслушал. Слушать Джона любил (хотя Харди не особенно доволен, если его подслушивать). И стал слушать.
Но вот беда: они говорили все разом.
***
-- Нужно отсюда выбираться, -- решительно сообщил Гарри Лефорт и попытался перехватить Джону поудобней, чтобы, вероятно, закинуть на плечо и нести.
Харди считал, что это очень трезвое и своевременное решение, но сделать-то ничего не мог. Если Джона никуда не собирался идти, то заставить его было нельзя, потому что телепата вообще сложно заставить делать то, чего он не хочет.
Харди оставалось только смириться, и Гарри это понял. Не то чтобы сдался.
Была странная вещь: Харди слышал и чувствовал Джону, а через Джону -- и Гарри тоже, и всё это -- сквозь непрекращающийся гул голосов людей, которых здесь быть не могло.
"А они есть, -- отозвался Джона. -- Просто мёртвые. Они тут много тысяч лет совсем одни, им грустно и скучно."
"И что же, мы их веселить теперь что ли должны?!" -- возмутился Харди, но возмущение его в расчёт не приняли.
Джона никуда идти не собирался.
-- Я не понимаю, -- сказал тогда Харди, раз заняться было нечем (можно было надеяться, что однажды Джоне его развлечение надоест). -- Вы с нами или не с нами? За нас наверняка очень большой выкуп назначен, Мик обычно щедр. Но если что: предлагаю в два раза больше. У меня есть деньги.
-- О да, -- отозвался Гарри голосом усталым и рассеянным. -- У вас есть деньги. Наследство госпожи Элеоноры было достаточно солидным... Я помню вас ребёнком. Госпожа Элеонора была еще жива, когда мне довелось с вами познакомиться. Я даже держал вас на руках. Вы, конечно, не помните. Было вам тогда года два. Может, чуть больше, но точно не больше трёх.
-- Да, не больше. Мама погибла через несколько дней после моего третьего дня рождения.
-- Я сожалею. Я работал на вашего отца. Это был превосходный человек.
Харди думает: вероятно, превосходный. Жаль, не довелось познакомиться с ним поближе. А так-то Харди его вечно разочаровывал, да и отец, в общем, не больно-то радовал своим присутствием в жизни Харди.
-- Он очень изменился после смерти госпожи Элеоноры. Ему было тяжело. Но вас он любил.
Харди, может, тоже очень изменился. Стал сиротой. Можно было ему разок сказать, что, де, отец-то у него всё же остался.
Впрочем, об этих вещах он и думать не хочет. Отец мёртв, и Харди помнит тот день, когда Мик написал, мол, место в Палате пэров теперь его, а он не знает, что с ним, дьявол побери, делать.
-- Так вы с нами?
"Современная молодежь совершенно не понимает, что верность не покупается и не продаётся. Её даже заслужить нельзя -- она просто однажды возникает." -- очень громко говорит Гарри, а Харди понимает, что вовсе не говорит, а очень даже думает.
Но громче всех думает Джона, и с восторгом.
***
Они тут жили много тысяч лет назад.
Они говорят все одновременно, и Джона начинает кричать, чтобы или они не вопили ему во все мозги разом, или бы он сошёл с ума и ему бы тогда, наверно, стало на них плевать.
Им сделалось стыдно. Но они всё равно вибрировали от радости, потому что все они теперь мертвы, а мёртвые ничего не делают, ничего не могут, а только бесконечно думают и думают об одном и том же.
"Когда это место придумывалось, -- с обидой говорит один, -- думали, что мы тут будем вечно живы, и что никогда теперь и никто не уйдет безвозвратно. И вот мы не ушли, застряли здесь, а все остальные -- ушли."
И начинает хохотать.
Джона его понимает: много тысяч лет ничем не заниматься -- станешь тут хохотать.
