Дети Эдгара По - Страуб Питер (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
— Джо, ты настоящий сукин сын. — А потом целовала его изо всех сил, впиваясь в его губы так, что на них выступала кровь.
Это был дикий танец — танго любви, которое они танцевали вдвоём, сильнее и круче любого номера, когда-либо виденного в «Какао-клубе». Никто особенно и не удивился, когда Лану Лейк и Джо Кайолу нашли мёртвыми в красной луже на её кухонном полу. Человек, который жил на два дома, на два мира — с холодной, как лёд, женой в одном и огненной любовницей с ребёнком в другом. Может, миссис Джо Кайола и могла мириться с таким «соглашением», но не дикая кошка Лана Лейк. Страсти таких людей рано или поздно перекипают через край, словно соус из забытой на плите кастрюли.
То мгновение я помню во всех деталях: красные, как перчики чили, тореадорские штанишки Ланы… запах папиного любимого неаполитанского соуса для спагетти, булькающего на плите, точно Везувий перед взрывом… резкие ароматы чеснока, душицы и римских помидор цвета артериальной крови… пистолет на полу у босых ног Ланы. Красный лак, облупившийся на мизинце.
Помню боль и ужас в материных глазах, немую мольбу, цепенеющие пальцы, задыхающийся звук, вырвавшийся из её горла, когда она пыталась заговорить.
Я старалась представить себе ту кухню сейчас лужа крови, пропитавшая линолеум, давно выцвела. Нож на чурбаке для мяса, луковицы над которым за несколько десятков лет сморщились и стали похожи на чёрных мух. Передник в пятнах от соуса цвета крови, и холодильник, полный высохших спагетти. Меню сорокалетней давности, которое не менялось никогда.
Старина Голубые Глазки бил не в бровь, а в глаз:
Колечко золотое на пальчике блестело…
Оказалось, что папе выстрелили прямо в сердце из того самого автоматического пистолета двадцать второго калибра, который Тино Альварес подарил Лане для защиты от всяких психов, вечно пристававших к ней в клубе. Однажды она им даже воспользовалась, выстрелила мужику в пах без всякого зазрения совести. Придерживая ладонью кровавую мешанину в штанах, он кое-как дохромал до ближайшего бара, где по совету одного парня окунул своё пострадавшее мужское достоинство в стакан виски, который, по слухам, отлично дезинфицирует. Его вопли слышали в соседнем округе.
Так, по крайней мере, болтали… Таблоиды раззвонили об этом по всему городу. Мать оправдали, но о пистолете, который лежал в ящике её ночного столика, после этого узнали все. Все до единого. И мужики предпочитали трижды подумать, прежде чем приставать к Лане Лейк.
Все знали, как давно мать хотела, чтобы Джо Кайола безраздельно принадлежал только ей, и что этому не суждено было сбыться до тех пор, пока Кассандра брыкалась в знак протеста. Обычная история: перебор на одну ночь, на одну ссору. Люди легко представляли, как Лана в слезах влетает в спальню, с грохотом выдвигает ящик ночного столика, шарит в поисках пистолета.
Быть может, она хотела убить Кассандру, но до этого дело не дошло. Почему-то пистолет выстрелил. Возможно, чертовски удивив и саму Лану. И что ей оставалось, раз Джо мёртвый лежал на полу? Выпало «пусто-пусто», выбор невелик, вот она и нажала на курок ещё раз.
Не плачь, Джо.
Пусти её, пусти её, пусти…
Господи, отпусти его.
Что ты говоришь, детка… мы с тобой на острове Капри.
Не шути, Джо.
Я много думала об этом пистолете. О миссис Джо Кайола. О том, что Кассандра купила наш дом на следующий день после похорон. Так он и стоит, уже сорок лет. Заколоченное, рассыпающееся на части громоздкое бунгало, задыхающееся под тяжестью лиан, толстых, как тело дракона. Во время дождя с лиан текла зелёная кровь и вместе с дождём уходили в землю.
За эти годы я не раз думала, как теперь выглядят солнечные лучи, которые просачиваются сквозь окна туда, где я некогда танцевала во сне. Тяжёлый, недвижный зелёный свет, от которого всё в доме походит на дно сонной лагуны, увиденное сквозь толстое бутылочно-зелёное стекло в днище лодки.
Он в полном смысле стал домом с привидениями, погружённым в тайны, все его китайские ширмы полиняли, а невыпитые бутылки крема-какао превратились в кристаллизованный сахар. Сколько несмешанных «Поцелуев ангела».
Сладкие сливочные мечты, превращённые временем в простоквашу.
Не знаю, сколько я так стояла в гробнице, но, когда я открыла глаза, было почти совсем темно, и улыбка Синатры мерцала в лунном свете. Я положила пластинку. Тронула гроб, покрытый бархатным плащом пыли. Затаив дыхание, подняла крышку — осторожно, осторожно, — и с неё дождём посыпались пылинки, погасшие фонари усталых светлячков.
Были те, которые говорили, будто Лану Лейк положили в гроб голой, завернув в сапфирово-голубое норковое манто, которое накинул однажды ей на молочно-белые плечи Джо Кайола. Журнал «Признания» сообщал, явно не без намёка на мораль, что её похоронили в набедренной повязке.
Я пыталась представить повязку, которая висит на обнажившихся тазовых костях моей матери, сверкающим мостом перекинувшись над радужной трухой павлиньих перьев.
Я не знала точно, что я найду в гробу.
Но дыхание остановилось у меня в горле, когда я увидела её волосы. Всё такие же красные, как кровь. Запёкшаяся кровь. Я думала о сердце, которое сделала много лет назад, о детском соборе из бумаги и проволоки, теперь проржавевшей. Мои глаза устремились к стрелитции, которую я сорок лет тому назад вложила ей в пальцы, похожие на шеи двух лебедей. Призрак аромата всё ещё витал над высохшими цветами. Я сморгнула слёзы, повисшие на моих ресницах.
Господь не льёт слёз по мёртвым шлюхам, Капри.
Я заставила себя взглянуть.
Ниже.
Ещё, ещё ниже.
Я ничего не могла с собой поделать: мои глаза заволокло дымкой, и я смотрела на бусины позвонков, сиявших, точно нить люминесцентных жемчужин, одна рядом с другой. Господи, до чего же она была красива, даже сейчас.
Она шепнула: «Не мешкай больше»,
Целуя руку, увидел я…
Теперь и я увидела тоже. Дрожа, я просунула пальцы под изящный изгиб спинного хребта.
Кольцо на пальце её золотое
И мы простились на острове Капри.
Там. На атласной подкладке гроба.
Обычное золотое кольцо, зубами снятое с руки мертвеца и сорок лет пролежавшее в горле женщины, которая любила его.
Обычное золотое кольцо.
Оно и было последней строчкой песни. Песни, которую я никак не могла вспомнить.
До сих пор.
А теперь я вспомнила всё. Боль и ужас в материных глазах, мольбу, скрюченные пальцы, похожий на кашель звук, сорвавшийся с её губ, когда она пыталась заговорить…
Это был не ужас в её глазах, а страх. Страх перед тем, что даже её собственная дочь неправильно поймёт причину смертей, наступивших так рано. А теперь я знала, что пыталась сказать мне моя мать тем медно-рыжим осенним днём много лет тому назад. Одно слово.
«Капри», — сказала она тогда. Капри.
Но не моё имя слетело тогда с её чувственных красных губ. Не просьба о прощении, не мольба о понимании. Это было название песни: «Остров Капри».
И тогда, стоя у гроба матери, я поняла, что хотела, но не смогла сказать она мне на прощанье. Не смогла — потому что обручальное кольцо с выгравированным именем убийцы застряло в её дыхательном горле, как леденец, похитив её голос.
Кассандра навсегда.
А ведь этого обычного золотого кольца тогда так и не нашли.
Полиция, суд, пресса, публика — все поверили тогда миссис Кайола. Да и как могло быть иначе? Прекрасная, как ледяная богиня, сидела она на свидетельском месте, в чёрном костюме от Диора и шляпке с вуалью, заламывая затянутые в лайку руки, с подобающей случаю капелькой вдовьих слёз в глазах.
Это были не те перчатки, в которых она застрелила сначала своего мужа, потом его любовницу, а потом, стремительно развернувшись на высоких каблучках, процок-цок-цокала вон из кухни. Безупречная леди во всём, от той пары перчаток она избавилась очень ловко. Раз, два, три. Легко и просто. Ринг-а-динг-динг.
