Холодная сварка, или Ближе, чем секс (СИ) - Тулина Светлана (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Ну вот хоть убейте, а не считаю я современную политику минимизации воспитательного вмешательства со стороны преподавательского состава в устройство внутришкольного подросткового социума такой уж правильной. Да, понимаю, что подросток должен сам учиться выстраивать взаимоотношения, да, школа инструмент не столько обучения, сколько социализации, раньше её ещё называли и инструментом воспитания, а теперь словно бы стыдятся этого термина. Да, педагог-наблюдатель, стоящий выше и не встревающий в детские разборки, а лишь иногда ювелирным воздействием корректирующий происходящее в нужном направлении, куда лучше педагога-надзирателя. Это всё отлично, да. В теории. Но дети — они такие… дети. И они всегда будут искать границы разрешённого, проверять — насколько много им позволено.
Отсутствие границ идеально работает с пяти-семилетками, когда идёт взрывное познание мира вообще, скорее на естествоиспытательском уровне. Позже, когда оно потихоньку сходит к минимуму и перетекает в социальную сферу, границы становятся жизненно необходимы. Без них и взрослому-то трудно, не то что ребёнку. А подростки — те же дети, только хуже, потому что уже считают себя вполне взрослыми. Политика минимизации вмешательства неверна по сути, ибо рассчитана на воспитание единичных лидеров в ущерб большинству, и хорошо, что в последние годы в большинстве школ её начинают потихоньку сворачивать, возвращаясь к проверенным временем системам Макаренко и Песталоцци.
Вованчику с этим не повезло — его школа как раз из «минимизированных», где учителя и охрана свято блюдут политику невмешательства и постулат «чем бы дитя не тешилось». Разве что прямого убийства не допустят или сильного членовредительства, тогда, пожалуй, вмешаются. Ну или если потерпевшая сторона принесёт заявление о причинённом ущербе — всё как в большом мире, с системой адвокатов и прокуроров. Только вот для того, чтобы жаловаться, быть обиженным мало — надо ещё специфический склад характера иметь… а какой склад характера может быть у явной омеги?
Могла бы, кстати, и заранее догадаться. По школьному рюкзачку, мамулин подарок к началу учебного года. Сиреневый такой, с бабочками и стразиками. Ну какой пацан подобную гламурную хрень на себя напялит?! А Вовочка не то что скандала не закатил — он обрадовался. Искренне. Я же чувствую! Типа вместительный, много влезет. А что девчоночий — да пофиг. Омега типичная, даже в собственной семье…
А я-то, идиотка, на друзей рассчитывала… какие у омеги могут быть друзья? У омеги и врагов-то нет по большому счёту, неприкасаемым по статусу не положены ни друзья, ни враги. Есть только те, кто выполняет свою социальную функцию по затравливанию слабейшего с большим или меньшим энтузиазмом и удовольствием. Классический гадюшник.
Странно, но по собственному детству ничего такого не припоминаю. То ли со школой мне так повезло, то ли время другое было, то ли у девочек всё иначе, то ли я вообще в параллельной вселенной росла, где о подобном и не слыхивали. Потому что творящееся в Вовочкиной альмаматери, чтобы её по матери, — это же просто тихий ужас. Везде. От первого до тринадцатого.
Приглядитесь, милые взрослые, приглядитесь внимательнее. Громкие трагедии, вопиющие к небесам и возмутившие общественность, случаются нечасто, мелкий ужас регулярного унижения — повсеместно и ежедневно. Из года в год, изо дня в день одни детёныши познают сладость безнаказанного садизма, другие привыкают к боли, страху, беспомощности. Третьи видят и молчат. И учатся, что именно так — правильно, что иначе и быть не может.
Миллионы и тех, и других. И третьих. Из года в год. Изо дня в день.
Естественный инстинкт? Социальный заказ? Происки таинственных инопланетных врагов, задумавших уничтожить человечество руками его же собственных детей?
Как старательно и усердно мы прививаем детям мораль уголовников… Своим детям, на минуточку. Ябедничать — плохо, доносчику — первый кнут, «стукача опустить» не то что ненаказуемо, даже почётно — что это, как не отголоски блатного закона? Тоже, между прочим, двойная мораль: в органах-то не секрет, кто именно чаще всего «делится информацией». Самые уважаемые и «взаконные» как раз и делятся. Чтобы и дальше оставаться уважаемыми и взаконными. Негласно, конечно, не при свидетелях. Но это как раз тот самый секрет полишинеля, который остаётся секретом лишь для непосвященных единиц, а все остальные про него просто не говорят, потому что не принято, но знают отлично. Чего говорить о том, что солнце светит, огонь жжётся, а вода мокрая?
Но при этом — позор ябедам! Позор!
Тебя каждый день сталкивают с лестницы (плечом в спину, с разбега, вдвоём, в одиночку массу Вовочки сдвинуть с места нелегко), но не смей позвать на помощь. В буфете отнимают деньги (это ради твоего же здоровья, Вован, тебе вредно много кушать!), в туалете обливают горячей водой (ха-ха-ха, вытопим жирок из Вовчика!). Толкают. Пихают. Пинают. Щипают до синяков, не проходящих неделями (массажик тебе полезен, Вовочка!). Ни за что. Просто так. Вроде как всего лишь ещё одна грань нормальной школьной жизни, ничего особенного, нет повода для педагогического вмешательства, да и сам потерпевший вроде как не жалуется. Ведь не жалуется же, да?
Конечно же, нет.
Пожалуешься тут, пожалуй, когда — позор ябедам, мочи стукача!
Вован, ты ведь не стукач, правда?
Из года в год. Миллионы.
Наши дети.
Наши.
Мне не нравится, когда меня бьют. Из меня, в отличие от Вовочки, жизнь не сделала мазохистку, да и особым терпением я никогда не отличалась. Другую щёку? Перетопчетесь. Простить должнику своему — тоже не моё. Может, вам ещё и ключи от квартиры, где деньги лежат? Бог простит. Он же и подаст, а я, извините, не он. Я. пожалуй, так прощу, что заморитесь пыль глотать. Не сейчас, конечно, в этом теле я пока ничего не могу противопоставить школьным садистам, ну не делать же, действительно, из Вованчика ещё и стукача! Я-то уйду через полгода, а ему с этими гадёнышами до выпускного вариться в одной миске. Нет, возражать людям надо на понятном им языке, а мелкие пакостники понимают лишь язык силы, проверено. Но пока что арендуемое мною тело само не умеет говорить на этом языке, кондиции не позволяют. Что ж, ещё один повод радикально их менять.
Заставляю его пить — много и часто. Вода с лимоном, зелёный чай с имбирём и женьшенем. Вода и белок — два кита перевода жировой массы в мышечную, третий кит — физическая активность. И вот с последним пока сложнее — заставить этого малолетнего лентяя тренироваться регулярно не получилось бы и у Макаренко, не тот психотип. Плюс все замашки избалованного деточки — вынь да положь ему всё оптом и сразу, без усилий и условий. Эх, милые люди его растили, интеллигентные, добрые…
Драть их некому!
Кто рано встаёт… Я бывшая сова, тоже любила засидеться допоздна, а потом дрыхнуть до обеда или клевать носом на лекциях или уроках, если уж прогулять никак не получается. Но ещё в школе поняла мудрость старой поговорки про то, кому именно в большой семье достаются тапки, и начала поднимать себя в шесть. Ежедневно, без суббот и воскресений, буквально за шкирятник выволакивала из тёплой постельки. А в Академии окончательно сделала себя жаворонком. Так удобнее.
Вечерние или ночные часы — самые малопродуктивные, ибо рациональное полушарие засыпает достаточно рано, оставляя нас на произвол полушария эмоционального. Так что ночью мозги варят плохо и ты тратишь на всё куда больше времени, чем утром — если, конечно, ты не творческий работник, не художник или писатель, таким, пожалуй, ночью как раз удобнее, на эмоциях и без диктата излишних мозгов.
Рациональное полушарие просыпается тоже первым, не зря говорят, что утро вечера мудренее, и все наверняка сталкивались с ситуацией, когда проблема, казавшаяся совершенно неразрешимой поздней ночью, утром оказывалась не стоящей и выеденного яйца. Утром работается куда продуктивнее и можно многое успеть сделать, пока другие спят. А мой хомячок как раз таки очень любит поспать. Как и все хомячковые. Вот я и воспользовалась, взяла, так сказать, контроль над общими тапками в свои руки, раз уж с ним никак договориться не получается.
