Мессия Дюны - Герберт Фрэнк Патрик (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Густой аромат кофе с Пряностью поплыл по комнате. Пауль глубоко вдохнул, взгляд его упал на желтую чашу, стоявшую возле подноса, на котором Чани заваривала кофе. В ней были земляные орешки. Неизбежный ядоискатель водил над столом своими суставчатыми лапками. Вид аппарата пробудил в нем раздражение. Тогда, в Пустыне, фримены прекрасно обходились без него!
— Кофе готов! — воскликнула Чани. — Ты голоден? Сердитое отрицание утонуло в визге лихтера, уносящего Пряность в космос с недалекого Арракинского космодрома.
Чани видела, что он сердится, но все же разлила кофе и поставила чашку возле его руки. Она уселась в ногах постели, откинула покрывало и принялась растирать его ступни, утомленные ходьбой в дистикомбе. Негромко, с обманчивой непринужденностью, она начала:
— А теперь поговорим о ребенке, которого добивается Ирулан.
Глаза Пауля широко открылись. Он внимательно поглядел на Чани.
— Ирулан вернулась с Валлаха только два дня назад, — сказал он. — И уже успела у тебя побывать?
— Мы разговаривали не об ее обидах, — ответила Чани.
В мгновенной вспышке, способом Бене Гессерит, которому мать научила его, пренебрегая запретами Ордена, Пауль заставил свой разум обследовать Чани. Он не любил применять эти методы. Причина его привязанности к Чани частично крылась и в этом: ему редко приходилось в отношениях с ней прибегать к этому утомительному искусству. В соответствии с правилами хорошего тона, принятыми среди фрименов, Чани всегда избегала нескромных вопросов. Ее интересовали практические предметы. Например, факты, касающиеся положения ее мужчины: надежна ли опора в совете, лояльны ли его легионы, на что способны союзники и чего от них ожидать. В памяти ее укладывались длиннейшие перечни имен и сложно переплетенных подробностей. Она могла мгновенно назвать главную слабость любого известного ей врага, возможные действия всех известных противников, боевые планы их предводителей, оснащение и производительность основных отраслей промышленности.
Так почему же, — подумал Пауль, — она завела разговор про Ирулан?
— Я расстроила тебя, — сказала Чани, — я не хотела.
— А чего ты хотела?
Она застенчиво улыбнулась и проговорила:
— Когда сердишься, милый, не скрывай этого. Пауль вновь привалился к деревянному изголовью.
— Так ты считаешь, что мне следует удалить ее от себя? — спросил он. — Теперь от нее немного пользы. И мне вовсе не нравится все, что кроется за этими поездками к Сестрам.
— Ее нельзя удалять, — ответила Чани, продолжая растирать его ноги, и деловито добавила: — Ты столько раз говорил, что она позволяет тебе поддерживать контакт с врагами, что их планы ты читаешь по ее поступкам.
— Откуда твоя заинтересованность в ее желании забеременеть?
— Если подобное произойдет, планы врагов расстроятся, и сама Ирулан окажется в неловком положении.
По прикосновению ее рук он почувствовал, чего стоят ей эти советы. В горле набух комок. Он тихо сказал:
— Чани, родная, я поклялся тебе, что не взойду на ее ложе. Ребенок даст ей слишком много власти. Или ты добиваешься, чтобы она сместила тебя?
— Откуда? У меня нет места!
— Да нет же, Сихайя, весна моя Пустынная. Откуда эта внезапная забота об Ирулан?
— Забота моя о тебе, не о ней! Если она понесет потомка Атрейдесов, сообщники усомнятся в ее искренности. Чем менее наши враги будут доверять ей, тем меньше пользы им от нее будет.
— Рождение ее ребенка может означать твою смерть, — возразил Пауль. — Сама знаешь все эти интриги. — Он обвел рукой утонувшую в недрах цитадели комнату.
— У тебя должен быть наследник, — глухо произнесла она.
— Ах-х!.. — протянул он.
Так вот оно что: раз у Чани нет детей, следует привлечь другую женщину. Почему бы тогда не Ирулан? Вот и весь ход размышлений Чани. Но все должно совершиться в результате акта любви, на всякие искусственные методы в империи наложено было строжайшее табу. Решение Чани — решение истинной фрименки.
Пауль по-новому увидел ее лицо. Он и так знал черты Чани лучше, чем свои собственные. Он видел ее и горящей страстью, и в покое сна, знал в гневе, в страхе, в горе.
Он закрыл глаза, и Чани вновь представилась ему девушкой — весна пробуждающаяся, ручейком журчащая возле него. Вдруг припомнившееся обаяние ее юности заворожило его. Ему предвиделась эта улыбка — сперва застенчивая, а потом тревожная, — словно она старалась вырваться из его видения.
Рот Пауля вдруг пересох. На миг ноздрей его коснулся дым пожарища, что ждет впереди. Внутренний голос из какого-то другого видения все твердил ему: освободись… освободись… освободись… Слишком долго подсматривал ты тайны вечности, внимал голосам камней и чужой плоти. С того самого дня, когда Пауль впервые ощутил собственное ужасное предназначение, он вглядывался в будущее, искал в нем мирный уголок для себя.
Такой путь существовал, конечно… Он был уверен в этом, хоть и не понимал его сути — загадочное будущее, недвусмысленно требовавшее от него одного: освободись, освободись, освободись!
Открыв глаза, Пауль увидел перед собой решительное лицо Чани. Она перестала растирать ему ноги и застыла неподвижно — истинная фрименка. Родное лицо под синей косынкой нежони, она часто носила ее в их личных покоях. Теперь оно воплощало решительность, древние мысли… чуждые мысли. Тысячелетиями фрименские женщины привыкали делить своего мужчину с другими — пусть не всегда мирно, но по крайней мере без губительных последствий. Сейчас этот таинственный фрименский процесс происходил в Чани.
— Истинного и желанного мне наследника родишь ты, — ответил он.
— Ты это видел! — спросила она, явно подразумевая его провидческие способности.
И уже далеко не в первый раз Пауль задумался: как же наконец объяснить ей все тонкости пророчества — бесчисленность линий судеб, что сплетались в сплошную ткань перед его умственным взором. Он вздохнул, вспомнив вдруг, как когда-то пригоршнями черпал воду из речки, как утекала она между пальцев. Пауль еще помнил ощущение воды на своем лице. Но разве можно умыться в водах времени, взбаламученных сонмом пророков?
— Значит, ты не видел этого, — уверенно заключила Чани. Будущее он теперь мог увидеть лишь напрягая душу и тело до истощения, безвозвратно растрачивая жизненные силы, и ничего, кроме горя, оно теперь не сулило. Пауль знал, что снова попал сейчас между двух гребней — во впадину между волнами, терзавшую разум и томившую чувства. Укрыв его ноги, Чани произнесла:
— Наследника Дома Атрейдес нельзя доверять случаю… нельзя полагаться на единственную женщину.
Так могла бы сказать моя мать, — подумал Пауль. — Или леди Джессика тайно поддерживает связь с Чани? Она всегда в первую очередь думает о Доме Атрейдес. Так воспитали ее сестры Бене Гессерит, и мать не может отказаться от этого даже теперь, когда все ее силы обращены против Ордена.
— Так, значит, ты подслушивала наш разговор с Ирулан, — обвиняющим тоном проговорил он.
— Да, я подслушивала, — согласилась она, глядя в сторону.
Пауль припомнил встречу с Ирулан. Он только вошел в семейную гостиную и успел заметить неоконченную работу на ткацком станке Чани. В помещении кисло воняло червем, зловещий запах скрывал вездесущий коричневый аромат меланжи. Кто-то пролил здесь непреобразованную меланжевую эссенцию на коврик, пропитанный меланжей. Вещества эти несовместимы, и эссенция разъела ковер. Только маслянистые пятна отмечали на пластмелде место, где он недавно лежал. Пауль уже собирался послать за кем-нибудь из женщин, чтобы прибрались, но в этот момент Хара, жена Стилгара и ближайшая подруга Чани, скользнула внутрь и сообщила… о приходе Ирулан.
Разговор пришлось вести в этом зловонии, и он все не мог отделаться от нехорошего чувства. Фрименская примета сулила беду: дурной запах — жди несчастья.
Впустив Ирулан, Хара вышла.
— Здравствуй, — произнес Пауль.
На Ирулан было платье, отороченное серым китовым мехом. Она расправила его, провела ладонью по волосам. Пауль видел, что Ирулан удивлена его мягким тоном. Заранее приготовленные гневные слова следовало заменять на ходу.
