Лань в чаще. Книга 1: Оружие Скальда - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Глава 3
Скельвир хёвдинг лежал в опочивальне, одетый в свои лучшие цветные одежды, с мечом в сложенных руках. Вчера его привезли, на послезавтра назначили погребенье, и на поле, где хоронили предков Скельвира, уже готовили основу кургана с погребальной ладьей.
Ингитора сидела на ларе, сбоку от высокой лежанки. В темноте покоя только маленький фитилек в плошке тюленьего жира освещал голову мертвеца. Лицо его было открыто, но Ингитора с трудом могла поверить, что это отец. Ей все казалось, что произошла какая-та страшная, нелепая ошибка, что отец ее где-то в другом месте, а тело, лежащее на его постели, – что-то совсем другое. Скельвир хёвдинг слишком изменился перед смертью. Хирдманы рассказали, что в бою он получил сильный удар в живот и несколько дней мучился, прежде чем умереть. Вот почему старая Ормхильд увидела его дух только за день до возвращения корабля – он умер не вместе с другими, а уже неподалеку от дома. Только его одного привезли хоронить в Льюнгвэлир: остальных погибших, двадцать одного человека, похоронили в чужой земле, на следующей стоянке «Медведя». После битвы уцелевшие, перевязав раненых и собрав убитых, еще до рассвета подняли парус и отплыли обратно на восток, через Туманный пролив к Хорденланду, и пустились плыть домой тем же путем, который совсем недавно проделали на юго-запад. «И ты можешь себе вообразить, йомфру, как весело нам было плыть с этим кораблем мертвецов!» – сказал ей Оттар, но Ингитору это ничуть не утешило.
За те тяжкие дни Скельвир хёвдинг сильно исхудал, лицо его теперь было серым, как зола, вокруг глаз темнели страшные черные круги, на белых губах виднелись отпечатки зубов. Она может его видеть, а он ее нет. Она может говорить с ним, но он ей не ответит. Дух его уже в Валхалле, это серое тело в погребальной ладье отплывет под землю кургана, и отец, живое единство того и другого, отныне будет жить только в ее мыслях. Ингитора не плакала, она почти не чувствовала своего горя – ее оглушило и заморозило, она только осознавала свое новое положение, но еще не ощущала его. Казалось, вот похоронят это тело – и все будет как прежде, и отец вернется, живой и веселый, как был. И только когда всплывала мысль, что после похорон не будет уже никакого отца, даже такого, не будет никогда, – вот тогда в глазах темнело и мерещилось, что вокруг нее глухие черные стены.
Отец находился рядом с ней всегда, сколько она себя помнила. Ее воспоминания о детстве начинались с возраста около года, а лет с трех делались уже связными и отчетливыми. И она прекрасно помнила, как уже в три года ездила с отцом, сидя перед его седлом, везде: на тинги, в гости, по делам – всюду, кроме дальних походов. Скельвир любил свое единственное дитя и почти не расставался с ней, а по округе, когда бывал дома, он разъезжал немало: такого знатного, умного, сведущего человека уважали и ценили везде. Никто лучше Скельвира не разбирался в законах, и вот уже лет двенадцать он носил почетное звание годи, то есть жреца, истолкователя законов и предводителя местного тинга. Без него не могло состояться ни одно праздничное жертвоприношение, ни одно судебное разбирательство в округе Льюнгвэлир, и даже те, против кого выносилось решение, не могли упрекнуть его в несправедливости. Любезный, дружелюбный, красноречивый, он был желанным гостем в каждом доме, и везде его сажали на самое почетное место. Никогда он не являлся в гости без подарка, подавая пример великодушия и щедрости, и сам принимал гостей чаще всех в округе. В битве, на суде или на пиру, он проявлял себя одинаково находчивым и удачливым.
Не кто другой, как он, Скельвир хёвдинг из Льюнгвэлира, сложил «Песнь о поединке Торбранда и Хельги» или, как ее еще называли «Песнь о поединке на Золотом озере», которая в последние несколько лет широко прославилась по всему Морскому Пути. Скельвир хёвдинг сам был в дружине Хельги ярла, когда тот ходил на Квиттинг за невестой, и видел все своими глазами! Его песнь стоила самого события и принесла ему заслуженную награду: золотой кубок от Хеймира конунга, два золотых обручья весом в марку каждое и трех отличных коней от Хельги ярла, два хороших меча с богато отделанными рукоятями, два щита и прекрасную кольчугу говорлинской работы – от фьяллей. Она была на нем в том бою на Остром мысу, но не спасла от удара обломанного копейного древка! И нанес удар сын того самого Торбранда конунга, которого Скельвир так прославил в своей песне! Можно ли вообразить такое коварство, вероломство… такую неблагодарность, наконец! А Ингитора еще так ликовала, слушая рассказы обо всем этом, рассматривая подарки! И то и другое служило приятным доказательством значительности Скельвира хёвдинга из Льюнгвэлира для Морского Пути, и Ингиторе, когда она слышала: «И тогда я сказал конунгу…», казалось, что и сама она живет на горе в самой середине мира, куда сходятся все его нити и устремлены все его взоры. Льюнгвэлир со Скельвиром хёвдингом и был серединой мира, а без него разом превратился в жалкий закоулок!
Гордясь славой своего отца, Ингитора на память знала все его песни и лет с двенадцати сама начала складывать стихи – поначалу это было лишь игрой, и первую хвалебную песнь она сложила в честь своей старой и облезлой деревянной куклы по имени Снотра. Но кукол Ингитора вскоре забросила, целиком отдавшись игре в созвучия, и Скельвир хёвдинг охотно обучал ее искусству скальда. Все «девять искусств» благородного человека ей, как женщине, оставались недоступны, но половиной из них она овладела: ее острому и гибкому уму, ее крепкому здоровому телу легко поддавались и лыжи, и плавание, и руны, и стихи, и тавлеи, в которые она нередко обыгрывала отца. Но страсть подбирать созвучия владела ею сильнее всех прочих увлечений. Уже в четырнадцать лет она на память знала все правила, по которым складывают стихи, и восхищала домочадцев ловкими висами на все случаи жизни.
Она жила очень счастливо и никак не ждала, что это счастье оборвется безо всяких предчувствий и предвестий, так нелепо и внезапно. Слэттенланд ни с кем не воевал, их род тоже ни с кем не о враждовал. Скельвир хёвдинг ехал даже не дань собирать, что чревато известной опасностью со стороны как самих данников, так и разных охотников до чужого добра, которых полно на морях. Он направлялся просто в гости, просто к Рамвальду, конунгу кваргов, который тоже ценил его и хотел видеть у себя на зимних пирах. Все ждали, что Скельвир хёвдинг вернется из этого похода с новой славой и новыми подарками за хвалебные висы в честь конунга кваргов, и так оно и случилось бы, если бы ему не встретился…
Скрипнула дверь, в опочивальню вошла старая Ормхильд. В руках она несла пару кожаных башмаков, вышитых особыми узорами – башмаки Хель.
– Пора обувать хозяина в дальнюю дорогу! – бормотала старуха. – Идти ему далеко. Пожалуй, мы с ним и не свидимся больше!
Вслед за старухой в опочивальню вошли фру Торбьерг и Оттар. Хирдман нес факел, и покой сразу осветился. Оттар вставил факел в железную скобу на стене. Стали видны раскрытые сундуки, из которых были вынуты и разложены по лежанкам одежда и другие вещи Скельвира хёвдинга, которые положат с ним на ладью.
– Так значит, ты уверен, что это был Торвард конунг? – спросила Ингитора у Оттара. – Торвард Рваная Щека? Ты настолько уверен, что можешь поклясться?
– Что толку клясться? – Оттар пожал плечами. В эти дни, оставшись чуть ли не старшим мужчиной в усадьбе с двумя погруженными в тяжкую скорбь женщинами, он тоже выглядел хмурым, но не опускал рук и не утрачивал своей обычной деловитости. – Да, я могу поклясться, если тебе так будет легче, но что это меняет?
– Разве ты когда-нибудь раньше видел Торварда конунга? Ты же не бывал во Фьялленланде.
– Не надо там бывать, йомфру, чтобы знать такие вещи. Торварда конунга легко узнает кто угодно по всему Морскому Пути. Он слишком приметный человек. Я своими глазами видел его лицо, видел шрам у него на щеке. А уж этот шрам всему свету известен!
