Путь эльдар: Омнибус (ЛП) - Кинг Уильям (е книги TXT) 📗
— Я не могу заставить тебя покинуть меня… Пестрый. И у меня есть перед тобой… долг, — нехотя признал Морр, — но не думай, что я нуждаюсь в тебе или хочу, чтобы ты снова помог мне. В конце концов судить о моих действиях будут иерархи, и они не выслушают иного свидетельства, кроме моего.
Пестрый печально нахмурился.
— Боюсь, что, несмотря на твои убедительные доводы, судьба еще успеет жестоко позабавиться с нами обоими. Когда мы расстались, я чувствовал, что мы снова сойдемся и останемся вместе до тех пор, пока не завершится Разобщение. Знаешь, это не совпадение, что маски послали меня в твой час нужды. Не все потеряно, Морр, но только в том случае, если мы разыграем наши роли вместе. Во вселенной есть силы, которые ты не знаешь и наверняка не можешь знать, которые стремятся к весьма и весьма пагубному исходу для Комморры, и это случится, если все будет развиваться по их воле. Если ты просто снова примешь мою помощь, я смогу привести тебя к лучшему будущему.
Инкуб на мгновение молча уставился на Пестрого, потом повернулся и без дальнейших комментариев начал удаляться, шлепая по жиже. Внезапное движение распугало горстку собравшихся рядом сумракрылов, которые разлетелись словно листья. Одетый в пестрое поджал полные красные губы под маской-домино и со вздохом пошел следом. В отдалении позади них, не замеченные ни инкубом, ни его нежеланным компаньоном, двигались безмолвные фигуры, идущие по их следам.
Архонт Аэз'ашья стояла на узком серебряном мосту над многокилометровой бездной, кальдерой вулканоподобной арены, принадлежавшей Клинкам Желания. Разреженный и холодный воздух Верхней Комморры обдувал ее обнаженное тело прохладным ветром, и пленные солнца, Ильмеи, кружились наверху, едва выделяя тепло. В верхних краях арены были высечены террасы из сверкающего белого камня, где сидело, ежась от холода, скудное с виду собрание зрителей. Но так казалось только на первый взгляд из-за расстояния и размеров арены. На самом деле на поединок пришли посмотреть сотни кабалитов, и много больше наблюдало за ним посредством иных способов. Она чувствовала их присутствие, словно стаю беззвучно парящих вокруг нее голодных призраков.
Серебряный мост, прямой, как стрела, тянулся от одного края кальдеры до другого, проходя прямо над центром пустотелого конуса в сердце крепости. Все, что упало бы с него, отправилось бы в свободный полет, пока не угодило бы в моноволоконные сети, натянутые над кузнями, камерами и тренировочными площадками на дне пропасти. В середине моста имелось расширение — диск радиусом не более, чем размах рук Аэз'ашьи. Та, что бросила ей вызов, уже ожидала там, и в руках ее сверкало готовое к бою оружие. Аэз'ашья уверенно вышла вперед и приняла как должное приветственные крики ее последователей на террасах. Шум верных кабалитов казался несколько приглушенным, и в этом случае винить стоило не только расстояние.
Аэз'ашья не питала никаких иллюзий — она стала архонтом Клинков Желания только потому, что это сделал за нее другой. Было много тех, кто сомневался в ее способности удержать за собой власть, и были те, кто надеялся завладеть властью вместо нее. Аэз'ашья знала: чтобы по-настоящему править кабалом, ей придется снова и снова доказывать, что она этого достойна. И самым началом этого пути было устранение тех, кто бросал вызов лично ей — пока что их было трое, четверо, если считать нынешнюю противницу, Сибрис.
Сибрис была членом клики гекатрикс-невест крови, которые присутствовали при «случайной» гибели архонта Кселиан. Раньше Сибрис ходила в числе фавориток и могла бы даже сменить Аэз'ашью в роли суккуба, если бы внезапное падение Кселиан не подорвало ее амбиции. Досада от потери положения быстро переросла в открытое противостояние, когда Аэз'ашья оказалась на месте архонта. Она хорошо знала Сибрис, они нередко выступали вместе и на поле боя, и за его пределами. Фактически, Аэз'ашья знала достаточно о стиле и методах Сибрис, чтобы позволить себе толику сомнения в исходе предстоящего поединка.
Сибрис предпочитала сражаться двумя клинками в виде полумесяцев в особой технике, взмахивая ими от бедра, держа руки прямыми и используя инерцию. Этому она научилась у последователей Квист в порту Кармин. Клинки были достаточно тяжелы, чтобы переломить парирующее лезвие, а Сибрис обладала достаточной ловкостью, чтобы с неуловимой быстротой выбросить их вперед и перехватить пытающегося уклониться противника. Но не оружие врага вызывало у Аэз’ашьи тревогу, и даже не шикарные, заплетенные проволокой в косу волосы Сибрис. Она использовала косу как гибкое оружие почти в два метра длиной, и конец ее был увенчан шипами и лезвиями. Аэз’ашья знала, что Сибрис могла без усилий вставлять удары этой косой между другими атаками. Достаточно дернуть шеей, и ее оппонент будет искалечен или убит. Неожиданный режущий удар сбоку или снизу… а потом полулунные клинки взметнутся, чтобы отсечь голову, и все будет кончено. Но даже не это вызывало у Аэз’ашьи сомнения.
Перед каждым другим поединком кто-то присылал Аэз’ашье совет, как победить бросившую вызов: указание на слабое место, предложение определенного яда, привычный маневр, которого следует избегать. На этот раз ничего не было, ни одного скрытного посланника, несущего мудрые слова, и поэтому Аэз’ашья действительно сражалась сама за себя. Она повторяла себе, что это неважно, и что это не значит, что Сибрис могла сама получить сообщение, раскрывающее, как победить Аэз’ашью.
Неважно. Аэз’ашья надела пару перчаток гидры, прилегающих к коже латниц, из которых торчало множество смертоносных кристаллических лезвий, покрывающих кулаки, предплечья и локти. Она чувствовала острое покалывание наркотика «серпентин», текущего по ее жилам — смесь гормональных экстрактов улучшала восприятие и усиливала ее и без того почти сверхъестественно быстрые рефлексы. Она победит в этой дуэли, будь то с чужой помощью или нет.
Все эти мысли метались в голове Аэз’ашьи, пока она шла по тонкому серебряному мосту. Теперь она была в дюжине широких шагов от центрального диска, и Сибрис подняла свои двойные клинки-полумесяцы в приветствии. Движение казалось слегка неуклюжим, это проскальзывало под внешней стремительностью и решительностью, которых следовало ожидать от невесты крови. Лицо Аэз’ашьи сохранило холодное, высокомерное выражение, но мысленно она тепло рассмеялась. Может быть, другие и не хотят ей помочь, но у нее еще есть собственные трюки в рукаве, как Сибрис, к своему несчастью, очень скоро узнает.
От некогда отрезанных пальцев раба остались одни пеньки. Ожоговая ткань на руках и лице вызывала мысль, что это была необходимая хирургическая процедура, но, скорее всего, это было не так. Все же Харбир почувствовал, что немного удивлен сноровкой, с которой раб рубил ножом и взвешивал порошки, и говорящей об опыте легкостью, с которой его толстые культи хватали узкое лезвие и сворачивали тонкие полоски бумаги. Харбир без интереса оглядел ужасно обожженное лицо раба и зевнул, задаваясь вопросом, когда же прибудет его связной. Он ждал под навесом, выкованным в виде переплетения висячих орхидей из золота и серебра, рядом с наркотическим притоном на берегу Великого Канала, и стремительно терял терпение.
Были времена, когда между изгибающейся черной петлей Великого Канала и нижними дворцами уровня Метзух простирался променад из полированного камня в сто шагов шириной. Со временем притоны и залы плоти Метзуха разрослись сюда и забили открытое пространство украшениями, рабскими клетками, навесами и аппаратами. Каждый клочок пространства становился объектом жестокой территориальной борьбы между соседствующими заведениями, еще одним лоскутом в грязном покрывале вражды и вендетты, столь же пестром, как и они сами. Крохотная каморка раба, расположенная сбоку от входа, должно быть, стоила тысячи жизней, оборванных в дуэлях и убийствах на протяжении многих лет, а серебряно-золотой навес был здесь так давно, что мог стоить целого миллиона.
