Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет - Ффорде Джаспер (лучшие книги .txt) 📗
На подъезде к перекрестку у маминого дома в глаза мне бросилась припаркованная напротив машина подозрительно голиафовского вида, так что я, не останавливаясь, сделала большой круг и, бросив мотоцикл в двух кварталах от цели, бесшумно прокралась домой по задворкам. Обойдя еще один большой синий голиафовский автомобиль, я перелезла через ограду маминого сада и проползла по огороду к кухонной двери. Она оказалась заперта, и мне пришлось протискиваться через откидную дверцу-клапан для дронтов. Я уже собралась зажечь свет, как в щеку мне ткнулось дуло пистолета. Я чуть не заорала от испуга.
– Не включай свет, – медленно, угрожающе произнес хрипловатый женский голос, – и не дергайся.
Я покорно застыла на месте. Меня обшарили и забрали пистолет Корделии. ДХ-82 мирно спал в своей корзинке. Стать злым сторожевым тасманским волком ему и в голову не приходило.
– Дай-ка на тебя взглянуть, – снова послышался голос.
Представшая моим глазам женщина выглядела явно старше своих лет. Пистолет у нее в руке заметно дрожал, лицо, обрамленное кое-как расчесанными и собранными в небрежный хвост волосами, было покрыто лихорадочным румянцем. Но при этом не возникало сомнений, что в свое время она была очень хороша собой: яркие блестящие глаза, изящно очерченный рот и горделивая осанка притягивали взгляд.
– Ты что тут делаешь? – спросила она.
– Это дом моей матери.
– А! – Женщина чуть улыбнулась и вскинула брови. – Так ты, наверное, Четверг.
Она убрала пистолет в набедренную кобуру под пышным парчовым платьем и принялась шарить в буфете.
– Не знаешь, где твоя мать держит выпивку?
– Может, вы для начала представитесь?
В поисках оружия мой взгляд уперся в подставку для ножей.
Женщина не ответила или, по крайней мере, ответила не на мой вопрос:
– Твой отец сказал мне, что Лавуазье устранил твоего мужа.
Я остановилась в полушаге от кухонных ножей.
– Так вы знакомы с моим отцом?
Удивление мое росло.
– Я тоже ненавижу словечко «устранить», – мрачно заявила она, безуспешно роясь среди консервированных фруктов в поисках чего-нибудь похожего на алкоголь. – Это убийство, Четверг, и ничего более. Они и моего мужа убили, хотя и с третьей попытки.
– Кто?
– Да Лавуазье с французскими ревизионистами.
Она стукнула кулаком по кухонному столу, давая выход своему гневу, и повернулась ко мне.
– Полагаю, у тебя сохранились воспоминания о муже?
– Да.
– И у меня о моем тоже, – вздохнула незнакомка. – Лучше бы мне его не помнить, но деваться некуда. Я помню события, не имевшие места в действительности, и те, которые только могли произойти. Сознание потери хуже всего.
Она открыла другую дверцу шкафчика, забитого все теми же консервированными фруктами.
– Я понимаю, твоему-то два года только-только исполнилось, а моему было сорок семь. Но не думай, от этого не легче, какое там. Мне дали разрешение на развод, и мы поженились летом после Трафальгара. Девять лет блеска, почета, роскоши, девять лет я прожила леди Нельсон, а потом как-то просыпаюсь утром в Кале пьяной, погрязшей в долгах шлюхой и понимаю, что мой возлюбленный погиб десять лет назад от пули снайпера на юте «Виктории».
– Я вас узнала, – прошептала я. – Вы – Эмма Гамильтон.
– Была Эммой Гамильтон. – В голосе ее звучала печаль. – А теперь я раздавленная жизнью, выпавшая из времени женщина с отвратительной репутацией, без мужа, и жажду промочить горло, как пустыня Гоби – дождя.
– Но ведь у вас все равно осталась дочь?
– Да, – простонала она, – но я так и не призналась ей, что я – ее мать.
– Посмотрите в последнем шкафчике.
Она прошла вдоль стола, еще немного порылась в шкафу и, достав предназначенную для выпечки бутыль шерри, плеснула себе порядочную порцию в мамину чайную чашку. Я смотрела на сломленную скорбью женщину и думала: «А вдруг и мне предстоит кончить так же?»
– Мы когда-нибудь доберемся до Лавуазье, – грустно прошептала леди Гамильтон, заглатывая шерри. – Не сомневайся.
– Мы?
Она взглянула на меня и налила себе еще нехилую, даже по меркам моей матери, дозу.
– Мы с твоим, отцом, конечно же.
Я вздохнула. Она явно ничего еще не знала.
– Как раз об этом я и хотела поговорить с матерью.
– О чем это ты хочешь со мной поговорить?
Мама. Она только что вышла на кухню, растрепанная, в клетчатом халатике. Для женщины, вечно ревновавшей к Эмме Гамильтон, она вела себя очень радушно и даже пожелала той доброго утра, хотя тут же убрала шерри подальше.
– Ах ты, ранняя пташка! – проворковала она. – У тебя не найдется минутки нынче утром свозить моего ДХ-82 к ветеринару? Ему снова надо нарыв вскрывать.
– Мам, у меня дело.
– О! – воскликнула она, осознав наконец серьезность моего тона. – А тот скандал в Скокки-Тауэрсе к тебе никаким боком не…
– Ну, отчасти. Я пришла сказать тебе…
– Да?
– Что папа… его… он…
Мама недоуменно смотрела на меня, и тут мой отец вошел в кухню, живой и невредимый.
– …папино поведение совсем сбило меня с толку.
– Привет, Душистый Горошек! – Отец выглядел значительно моложе, чем в последний раз. – Ты знакома с леди Гамильтон?
– Мы выпили вместе, – неуверенно сказала я. – Но ты… ты же… живой!
Папа поскреб подбородок и ответил:
– А разве мне не положено?
Я немного подумала и украдкой натянула рукав пониже, чтобы отец не увидел своего хронографа у меня на запястье.
– Нет… ну, то есть…
Но он уже понял меня.
– Не надо! Ничего знать не хочу!
Папа стоял рядом с мамой, обнимая ее за талию. Впервые за семнадцать лет я увидела их вместе.
– Но…
– Не будь такой прямолинейной, – сказал папа. – Хотя я и пытаюсь появляться только в вашем хронологическом порядке, иногда это невозможно.
Он помолчал.
– Я очень страдал?
– Нет, вовсе нет! – соврала я.
– Забавно, – сказал он, наливая воду в чайник, – я помню все вплоть до мельчайших деталей, хотя за десять минут до финального занавеса все как-то начинает расплываться. В воспоминаниях смутно встают прибрежные утесы и закат над спокойным океаном – и больше ничего. Я много в жизни повидал и сделал, но мой приход и уход навсегда останется тайной. Так лучше. Сознание тайны избавляет от страха и необходимости что-то менять в моих неожиданных появлениях.
Он положил немного кофе в кофеварку. Как хорошо, что мне довелось стать очевидцем всего лишь папиной смерти, а не конца его жизни. Ведь эти два понятия, насколько я поняла, не имеют друг к другу практически никакого отношения.
– Кстати, как дела? – спросил папа.
– Ну, – протянула я, не зная, с чего и начать, – мир вот вчера не погиб.
Он посмотрел на низкое зимнее солнце, сияющее сквозь кухонные окна.
– Сам вижу. Хорошая работа. Армагеддон прямо сейчас нам ни к чему. Ты завтракала?
– Ни к чему? Глобальная катастрофа – и просто ни к чему?
– Определенно. Скучно бы стало, и все тут, – задумчиво ответил папа. – Конец света определенно сорвал бы мне все планы. Кстати, ты достала билет на вчерашний концерт «Сестер Нолан»?
Я быстро прикинула в уме.
– Ну… нет, пап. Все оказались распроданы.
Снова повисла пауза. Мама ткнула мужа в бок, а тот как-то странно взглянул на нее. Впечатление создавалось такое, словно она что-то хочет ему сказать.
– Четверг, – начала она, оставив надежду добиться мужниной поддержки посредством намеков. – Мы с папой думаем, что тебе надо уйти в отпуск, пока не появится на свет наш первый внук. Пожить где-нибудь в безопасном месте. Не здесь.
– О да! – встрепенулся папа. – Тут у тебя на хвосте сидят «Голиаф», Аорнида и Лавуазье. Наш мир сейчас не самое лучшее место.
– Я буду осторожна.
– Я тоже так думала, – проворчала леди Гамильтон, пожирая взглядом шкафчик с шерри.
– Я верну Лондэна, – решительно ответила я.
– Может быть, сейчас ты физически и способна на это, но как повернется дело через полгода? Тебе нужна передышка, Четверг, и не откладывая. Конечно, драться тебе придется, но драться надо только на равных.
