По ту сторону жизни - Лесина Екатерина (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
— Мне… неприятно об этом говорить.
— Что ей понадобилось, maman? — Сестрица Патрика пошла в отца, что, следовало признать, было на редкость неудачным вариантом распределения крови.
Была она низкоросла. Полновата. И напрочь лишена и толики очарования. Круглое личико, пара подбородков. Пухлые щечки, которые мило сочетались с утиным носиком. И словно в противовес ему — тонкие губы. Она говорила тонким визгливым голосом, повышая его к концу фразы.
— Когда вы оставите нас в покое? — Она обняла матушку, прижавшись губами к щеке ее, и фрау Мунц нервно дернулась. — Маме плохо! А вы все не желаете…
— Что здесь происходит?
А вот и братец, ставший наследником.
Строг.
Серьезен. И очки в роговой оправе усугубляют общее впечатление редкостного занудства. А уж эти поджатые губы, вздернутый вялый подбородок… и корсет, который явно обрисовывается под слишком тесным пиджаком.
Клаус любил поесть, но в отличие от Патрика эта любовь находила отражение в пухлом его теле. Его фигуре недоставало изящества и какой-то завершенности, что ли? Плечи были чересчур уж широки, подозреваю, благодаря ватным подкладкам, талия — объемна, а бедра по-женски округлы.
— Дознание идет, — Диттер прислонил трость к креслу.
— И чего именно вы дознаетесь? Дорогая, пожалуйста, распорядись, чтобы чай подали…
— Ты собираешься…
— Быть вежливым, — а голос-то стальной, и сестрица кривится, но встает.
Колокольчик я слышу. И распоряжения, которые она отдает в рожок тонким обиженным голосочком. И смотрю на нее, гадая, она вообще в курсе происходящего? Мы не общались… она была моложе. То есть тогда, лет семь тому назад, когда я только-только познакомилась с Патриком, сестрица его была еще ребенком. Некрасивым. Избалованным. Способным упасть на пол в рыданиях… но ребенком. А вот в этой девушке не осталось ничего детского. Кроме разве что привычки оттопыривать нижнюю губу и хлопать ресницами.
Я изучала ее. А брат Патрика — меня.
— Зачем вы явились? — повторил он свой вопрос. — И не стоит лгать… в смерти Патрика нет ничего… такого, что привлекло бы внимание инквизиции. Обыкновенное…
— Самоубийство? — тихо поинтересовалась я.
От него пахло лабораторией. Вот знакомая вонь окалины, которая имеет обыкновение впитываться в шерсть, и выветрить этот запах, как и едковатый смрад некоторых особых реактивов, практически невозможно.
Кисловатая нота вытяжки белодонницы. И с нею — запах жженого пера. Или кости?
Поджатые губы. Пальцы стучат по подлокотнику кресла. Матушка прикрыла глаза, делая вид, что мыслями она далеко и вообще присутствует лишь потому, что манеры ее не настолько плохи, дабы проигнорировать гостей, пусть и столь неудобных.
— Увы… и… да, я знаю, что вы думаете… с нашей стороны было не слишком красиво скрывать его смерть. Однако, полагаю, вы, как никто другой, способны понять, насколько дурно сказываются некоторые новости на… скажем так, финансовых перспективах семьи. Я собирался заключить ряд сделок… и мне не нужны были слухи… никакие слухи…
— Заключили?
— О да, — Клаус улыбнулся и, готова поклясться, эта улыбка была вполне искренней. — И надеюсь, в самом скором времени мои старания окупятся с лихвой. Что же касается брата, то… Патрик не был способен на самоубийство… — Клаус сцепил руки на животе. А на пальце яркое пятнышко киновари. Кто ж с ней работает без перчаток-то? — И да, еще полгода тому назад я первый бы с вами согласился.
— Дорогой, мы вовсе не обязаны отчитываться, — подала голос матушка.
— Если дознание действительно идет, то обязаны… вряд ли Святой престол заинтересовала бы такая малость, как смерть несчастного безумца… — и выразительный взгляд.
А ведь он, помнится, был влюблен в меня. Младший неуклюжий братец старого приятеля, запинающийся и краснеющий, вздыхающий тайком, следящий за каждым шагом. Он держался поодаль, не смея приблизиться. И кажется, негодовал, глядя, как вольно обращается со мной Патрик.
Когда он понял, что мы переспали? Не знаю. Может, следил… может, Патрик проболтался, он никогда не умел хранить тайны. Главное, что меня обдали презрением, а любовь… нет, в ненависть она не переродилась.
— Патрик был слишком невоздержан в связях, — о, сколь выразительный взгляд, правда, к совести он зря взывает, ее у меня отродясь не было. — И подхватил болезнь крайне дурного свойства.
Всхлип фрау Мунц.
Подозреваю, она и раньше актрисой была так себе, а теперь и вовсе подрастеряла остатки таланта.
— Возможно, если бы он сразу обратился к целителям, исход был бы иным… но увы, Патрик всегда отличался невероятным легкомыслием. Он предпочел не замечать некоторых симптомов… а мы… лишь когда Патрик стал вести себя… странно…
— Он совсем обезумел! — взвизгнула сестрица. Она прижала ладони к лицу, отчего рот ее приоткрылся, а глаза почти исчезли за холмами щек. — Он… он заявил, что я потаскуха! Он ко мне приставал…
— Дорогая, не думаю, что Святому престолу интересны такие детали…
— Мой брат медленно лишался разума… он делался пуглив… и гневлив… однажды бросился с кулаками на лакея, избил его… потом раскаивался, выписал чек на сотню марок… потом разделся и бродил по дому голым… или вот сидел в своей комнатушке, боясь выглянуть за порог… он твердил, что его убьют.
— Кто?
— Фантазия, полагаю, — Клаус дернул плечом. — Я пытался с ним говорить, но он лишь смеялся, повторяя, что я слишком благопристоен для подобных фантазий… а потом стал называть меня другим именем.
— Каким?
Пальцы Диттера лежали на раскрытых крыльях, будто дознаватель опасался оставлять чудесную трость свою без присмотра.
— Амадей… Вольфганг… Хельмут… еще какие-то… всякий раз разные. К тому времени мы уже поняли, что он безумен, но не осознавали насколько… мы пригласили целителя… именно он сказал, что происходит.
— И что же? — не удержалась я.
— Ореховая гниль, — Клаус поморщился. — К сожалению, в той запущенной стадии, которая не поддается излечению. Его смерть была вопросом времени… и да, я собирался отправить его в лечебницу. Что бы вы там себе ни придумали, но мне не было нужды избавляться от брата. Заболевание подобного рода — достаточный повод, чтобы объявить его недееспособным.
— Дорогой, никто не…
— Помолчи, мама, пожалуйста, — и снова этот жесткий тон. А ведь матушка и вправду замолкает. И сестрица Патрика сидит тихонечко, так и держится за щеки, будто не понимая, что дальше делать с этой-то гримасой.
— У меня есть соответствующее заключение… и да, мы подобрали вполне пристойное заведение, где Патрик мог бы провести последние месяцы своей жизни. Моя вина лишь в том, что я доверился сестре-сиделке, позабыв, что слабость моего брата сменяется приступами гнева, когда Патрик становится невероятно силен. Я не знаю, что произошло… вероятнее всего, эта женщина не успела дать ему морфий… по глупости ли, по недомыслию… она утверждала, что Патрик спал и в целом был спокоен. И она находилась рядом. Задремала…
Клаус повернулся к окну.
Вялая линия носа. Чуть обвислые щеки и губы полные, капризные, такие девицам идут, но никак не мужчинам. Подбородок скошенный и шея с выпирающим зобом.
Он не уродлив. И вполне способен составить неплохую партию, особенно сейчас, когда взял в руки бразды правления семейным состоянием.
— Он очнулся. И выбрался из комнаты, заперев ее на ключ… он ушел… и нашли его на конюшне… он повесился на вожжах…
Или его повесили. Кто? И зачем? И… вопросов у меня больше, нежели ответов.
— Могу я осмотреть комнаты, принадлежавшие вашему брату? — поинтересовался Диттер, поднимаясь.
— Нет… Боюсь, нам было слишком тяжело находиться там… поэтому мы сделали ремонт.
А чай все-таки подали, хотя и с опозданием.
ГЛАВА 41
В доме Конрада царила суета.
Удушающе пахло розами и лилиями, обилие которых навевало мысли то ли о храме, то ли о похоронной конторе… ленты, кружева.
