Ок-но - Дегтярев Максим Владимирович (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Он в курсе?! — изумился Шеф.
Подобное выражение лица я видел у Шефа в тот день, когда советник Генерального секретаря ООН по вопросам безопасности поздравил его с годовщиной назначения на пост начальника Отдела Оперативных Расследований. Не позволяя мне догадаться о его чувствах, Шеф скомкал проволочку.
— Да. — И Зейдлиц вернулся на место.
Я открыл рот, чтобы спросить, так ли страшна эта тайна, как тайна счетов, с которых шло финансирование предвыборной компании нынешнего губернатора Фаона.
— Отрежу язык и разучу писать, — пригрозил Шеф.
— Вижу, что вы отнеслись к моим словам всерьез, — передернув плечами, произнес Зейдлиц. — Об остальном вам расскажет господин доктор.
Нибелинмус со звоном отставил пустую бутылку «Перье».
— С чего бы нам удобнее начать, — пробормотал он, поглядывая то на экран своего комлога, то на Зейдлица. — Начнем, пожалуй, с ростков алеф-измерения. Я не стану углубляться в субквантовую космологию. Тех знаний, которыми вы располагаете, хватит вам в избытке. Но одно добавление я все же сделаю. Когда вы рассказывали о вирусе Пака и о его зеркальном близнеце Кап-вирусе, вы правильно описали геометрию алеф-измерения. Однако кроме геометрических свойств существуют еще и энергетические. Иначе говоря, росток излучает. Структура этого излучения до конца не выяснена. Но некоторые выводы мы уже в состоянии сделать. Выводы, как это ни странно, относятся не к космологии, а к генетике. Вам должно быть известно, что значительную часть ДНК занимают интроны — участки, не кодирующие белки. С какой целью природа создала в значительной степени избыточный геном — нам до сих пор не известно. Однако мы установили, что излучение, выходящее из ростка алеф-измерения, способно заставить интроны человека включиться в работу. Облученная клетка мозга начинает делиться и создает совершенно необычную клеточную структуру, как бы вросшую в мозг. Человек при этом внешне не меняется, но тем не менее он меняется… Новообразовавшаяся структура берет под контроль определенные поведенческие мотивы, осуществляет, так сказать, переоценку ценностей. Это заключение, конечно, в некотором смысле пост-фактум. Экспериментальный материал пока невелик, и мы мало что можем утверждать с полной уверенностью… В общем, давайте пока остановимся, — неожиданно предложил Нибелинмус. (Впрочем, едва он начал запинаться, я уже понял, что физик предложит что-то подобное.) — Возможно, у наших гостей возникли какие-то вопросы, — добавил он, тушуясь.
— Если бы возникли, я бы спросил, — схамил Шеф, хотя его никто не провоцировал. — Так как вы называете этих облученных?…
— Галеафы, — подал голос Зейдлиц.
— Как, простите? Голиафы?
— Нет, гА-лЕ-а-фы. Гамма-излучение плюс алеф-измерение.
— Какие сложности, — вздохнул я, — нет чтоб назвать просто альфами или на худой конец эльфами.
— Уже использовалось, — коротко возразил Зейдлиц.
— Для кого?
— Федр, — сказал Шеф, — помолчи минуту. Доктор, правильно ли я понял, что вы исследовали мозг фокусника Мак-Магга с целью найти ту самую новую клеточную структуру?
— Да, именно с этой целью.
— И не нашли?
— Нет.
— А искать вы стали, потому что в непосредственной близости от Мак-Магга возник мощный росток алеф-излучения.
Нибелинмус молча кивнул. Шеф откинулся на спинку стула, согнул проволочку буквой "G" и посмотрел сквозь нее на физика. Нибелинмус потупил глаза.
— Сколько галеафов вы уже поймали? — поинтересовался Шеф.
— Одного, почти… — робко ответил Нибелинмус, не отрывая глаз от стола.
— Хм, а я почти близок к разгадке. Останемся на прежних позициях или пойдем дальше?
— Спрашивайте, — разрешил Зейдлиц.
— Расскажите мне о том почти пойманном галеафе.
Наши партнеры взяли двухминутный тайм-аут.
— Вам это лучше увидеть, — с этими словами Зейдлиц включил свой комлог. — Ильинский, где у тебя камера?
— В глазу.
— В котором? — и он хрустнул костяшками пальцев.
— Я его дома оставил. На перефокусировке.
— Ну и отлично. Тогда будем смотреть.
Изображение металось от одной стены к другой, по дороге захватывая широкую больничную кровать со вздутой простыней и окно, забранное тонкими жалюзи. Камеру включили до того, как настроили штатив. Изображение вернулось к кровати и замерло. На кровати лежал человек — мужчина, не молодой и грузный. По грудь он был укрыт белой простыней, плечи голые, опутанные проводами с клеммами и присосками. Тесная белая шапочка была натянута по глаза — не то серые, не то голубые. Лицо человека было бледным с фиолетовым отливом ниже глаз, щеки плохо выбриты. Бесформенный нос. Обычное лицо. Подошла медсестра, человек застонал. Медсестра не понимала, что ему нужно. Наугад она поправила подушку, стараясь не смотреть пациенту в глаза. Теперь ей хотелось поскорее уйти. За состоянием пациента она могла следить по приборам — их было много в этой комнате. Человек наморщил лоб, разгладил и снова наморщил. Ему больно? Нет, лоб вспотел под тесной шапочкой и чесался — медсестра догадалась. Она отогнула край шапочки и промокнула лоб тампоном. Человек улыбнулся. Спасибо. Скоро сменим, сказала медсестра. Она говорила о шапочке. Кажется, человек ее понял.
Примерно две минуты в палате никого, кроме пациента, не было. Он не мигая смотрел в потолок. Закрыл глаза. В этот момент в палату вошел врач. Он встал спиной к камере, но больного не загородил. Спросил:
— Как вы себя чувствуете?
У пациента задвигались губы. Ничего не было слышно, потом звук стал усиливаться — кто-то настраивал направленный микрофон. Слова пациента стали слышны, но голос врача не усилился.
— …прошу вас, оставьте меня в покое.
«В покое» он прокричал. Невидимый оператор переборщил с громкостью. Дыхание стало тише: оператор убавил громкость.
— Не надо так волноваться, — сказал врач.
Пациент остался один. Синусоида на мониторе неожиданно ускорилась, словно пульс у него участился до двухсот ударов в минуту. Это Зейдлиц проматывал вперед. Кроме бешеной синусоиды — никакого движения.
Синусоида успокоилась. Около минуты ничего не происходило. Затем синусоида снова взбесилась, пошли рубцы, цифры на дисплее стали меняться. Где-то вдалеке послышался сигнал тревоги, хлопнула дверь, приглушив сигнал. Через несколько секунд в палату прибежали врач и медсестра со инъектором. Она сделала укол в руку, затем заменила ампулу в инъекторе и сделала еще один укол.
— Синусоидальный, — констатировал врач показания монитора. — Обошлось.
— Мне с ним остаться? — спросила медсестра.
— Иди, — тихо приказал врач, — я сам…
Он склонился над пациентом.
— Господин Гиффитс, вы меня слышите?
(Я заметил, как услышав имя пациента, Шеф наморщил лоб, припоминая, должно быть, всех известных ему Гриффитсов.)
У пациента дрогнули веки.
— Как тебе удалось сюда войти? — прошептал он.
Врач резко распрямил спину. Он понял, что Гиффитс принимает его за другого. Посмотрел в объектив камеры, словно спрашивая у нас совета, как ему поступить.
— Я под чужим именем, — повернувшись к пациенту, вымолвил он наконец. — Не волнуйся, меня не узнали.
— Видишь, я умираю, — проговорил пациент, как бы вводя посетителя в курс дела.
— Нет, вы… ты не умрешь! — сбиваясь, выспренне воскликнул врач.
Едва я подумал, что врач никудышно играет, как тот снова растерянно посмотрел в объектив, — мол, чего вы от меня хотите, как умею, так и играю.
— Я умираю, — повторил Гриффитс. — Вы остаетесь ввосьмером.
— Да, ввосьмером… — неуверенно подтвердил врач.
— Мы здесь одни? — насторожился пациент. — Какой-то ты странный сегодня.
Врач непроизвольно дернул головой в сторону камеры. Собравшись, нашел, что сказать:
— Мне больно видеть тебя…
— Не бойся, — скривил синие губы Гриффитс. — Вспомни о древнем напутствии: если хочешь, чтобы о тебе помнили после смерти, умри первым. Однажды мы уже умерли и воскресли, дабы в перерождении перенести через границу миров плоды благословенного урожая. Впервые не мы Его просим, а Он просит нас о помощи. Ты видишь, я уже не в силах служить ему так, как служил раньше. Ты готов заменить меня?
