Следователь и Колдун (СИ) - Александров Александр Федорович (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
…опять удар — эфирная пульсация прямо под ногами. И сразу же за первым — второй. Тум. Тум.
— Фигаро, — Оберн покачал головой, — вы спятили. Да, думаю, я мог бы создать филактерию второго типа. Знаний и оборудования у меня хватало. Жить вечно — о да, это была моя идея-фикс. Но филактерия… Как-то даже не знаю… Или… Вы имеете в виду, что это сделал кто-то другой? Создал мою филактерию, а мне стер об этом память? Но мой эксперимент… Расчеты… Я ничего не понимаю.
— Я тоже ничего не понимал. Пока не нашел пропавший гобелен.
— Что? Какой еще, к черту, гобелен?
…тумс. Тумс. Тумс!
— Точнее, место, где гобелен висел. В коридоре рядом с нашей спальней — великолепная подборка гобеленов: замок Шератон с разных ракурсов, и даже в разрезе. Но пары гобеленов нет — пропали. Однако же я нашел и гобелены, и каталог, в котором есть их прекрасные миниатюры. Пришлось, правда, изрядно поглотать пыли — я нашел их на чердаке, в куче старых тряпок.
— На кой ляд вам понадобились старые гобелены?
— Меня царапнула одна ваша фраза. Вы сказали, что в замке нет катакомб — только винные погреба. Но в легендах об этом месте, которые так любят местные поселяне, фигурируют строители замка и их рассказы, в которых упоминаются именно что обширные катакомбы под Шератоном. Казалось бы — зачем барону Оберну врать о такой мелочи? Тем более что барон решил свести счеты с жизнью. Очень, очень странно. И тут же я натыкаюсь на пропавшие гобелены, которых, кстати, два: на одном изображены взрывные работы при создании этих самых катакомб, а на другом — чуть ли не подробная карта замковых подземелий. А потом я не нахожу во взорванной башне никаких следов аппарата, о котором рассказывает барон. И — флеш-рояль! — барону редактировали память. Что все это значит? Что дает нам в общем?
— Что?
…на барона страшно было посмотреть: серое как штукатурка заострившееся лицо, судорожно прыгающий вверх-вниз кадык, провалившиеся куда-то вглубь черепа глаза. Но самым жутким было ярко-алое сияние вокруг его фигуры: сейчас оно стало гораздо заметнее и пульсировало. Пульсировало, как внезапно понял следователь, в одном ритме с эфирным “барабаном” под ногами.
Тумс-тумс-тумс-тумс!
— Там, под замком, в глубине катакомб — ваша филактерия, контейнер в котором вы заперли свое сердце. Во время кровавого ритуала — на него, так понимаю, и пошли эти ваши разбойники — вы вырвали сердце у себя из груди и стали бессмертным, неуничтожимым существом. А потом зачем-то — этого я до сих пор не понимаю — стерли себе память об этом, подсунув воспоминания о некоей “машине вечной молодости”, которой никогда не существовало, предварительно аккуратно уничтожив или спрятав все, что могло бы напомнить вам о тайнике, где хранится ваша жизнь. Именно ваше сердце бьется там, внизу, порождая эти эфирные волны, подтачивающие реальность вокруг, словно соль разъедающая снег.
— Машина была, Фигаро! — заорал Оберн, взлетая над креслом. — Она была! Вот, вы сами нашли рисунок, на котором она изображена!
— Я его не нашел, — следователь грустно вздохнул. — Я его нарисовал. Совершенно, между нами говоря, от балды. И ваше сознание тут же приняло эту игру, дополнив свежими подробностями вроде “позиционирующей антенны”. Таки и работает динамическая “затычка” для памяти. Простите.
Барон замер. Его лицо словно разбилось изнутри, не в силах отразить переполнявшие Оберна чувства. Но, что хуже всего, пульсирующее свечение вокруг барона становилось с каждой секундой все ярче.
Тумс! Тумс! Тумс-тумс-тумс!!
Откуда-то из древних коридоров внезапно прилетел ледяной ветер, мгновенно потушив свечи в золотых канделябрах. Воздух в зале мгновенно остыл; дыхание Фигаро превратилось в клубочки осыпающегося инеем пара. Морозные изразцы расцвели на оконных витражах; тарелки и кувшины приподнялись над столом и со звоном рухнули обратно.
Черт лица барона уже не было видно; фигура Оберна пылала ярким алым светом. И следователь понял: еще секунда, и мощнейший эфирны выброс просто сотрет это место…
Бамс!
Звук был громкий и сочный, словно корову треснули по заднице доской. И тут же мир пришел в себя — в зале резко потеплело, в камине вновь вспыхнул огонь, а пламя вокруг фигуры барона напротив потускнело. Оберн издал звук схожий с бульканьем; его глаза закатились, и барон мягко спланировал на пол, явив взору Искру, сжимавшую в руке слегка погнутую кочергу.
— Мда, — девушка покачала головой, — навели вы шороху, господин Фигаро. А так хорошо сидели.
— Святый Эфир… — следователь, наконец, выдохнул, — вы умудрились вырубить барона… кочергой?
— Ну а что? — Искра пожала плечами. — Мне батя как говорил: ежели видишь какую чудь — берешь железный прут потолще и лупишь со всей дури. Всегда работает.
— Ага. — Фигаро икнул. — Работает.
— И что дальше? — в разговор вмешался Сальдо. — Долго он пробудет без сознания? И что это вообще было?
— Я так понимаю, — следователь сглотнул и поежился, — проблема в психическом конфликте, который барон, сам того не желая, спровоцировал этой своей редактурой памяти. Он то ли отчаянно хотел что-то забыть, либо… даже не знаю. Теперь я случайно спровоцировал у Оберна нечто вроде психоза, и часть его жизненности запертая в филактерии пытается барона защитить. Филактерия второго типа это как если бы ваше сознание распилили на две части, вот только там, внизу хранится нетронутая память Оберна, а в его теле — поврежденная. Отсюда диссонанс, который очень скоро разнесет это место в клочья.
— Как скоро? — губы Сальдо дернулись.
— Если он очнется — очень быстро. Поэтому дайте ему что-нибудь для сна. Лошадиную дозу.
— Сделаю. — Алхимик кивнул и тут же куда-то убежал, прихватив с собой пару реторт со стола.
— А что делать нам? — Гастон явно нервничал. — Я так понимаю, искать филактерию барона?
— Мне — да, искать филактерию. А вам — пытаться выжить.
— Что?
— Гастон, — следователь говорил быстро и отрывисто, — у нас нет времени. Чувствуете эту пульсацию? Сейчас все окрестные Другие очень, очень заинтересуются замком. Ваша задача — охранять Оберна и друг друга. Мое — найти его сердце и вернуть в тело. И как можно быстрее. Я не рассчитывал на то, что мои слова произведут на барона такой эффект, но теперь уже ничего не поделаешь — нужно разгребать последствия.
— Фигаро, вы представляете, какую защиту барон мог поставить вокруг своей филактерии? Да вы даже не знаете, где ее искать!
— Догадываюсь. — Следователь криво усмехнулся. — И молитесь всем силам, чтобы моя догадка оказалась верна.
…вереницы факелов на стенах и запах плесени. И лестница вьется винтом: осклизлые камни в щелях между которыми сочится сыростью мох, бледные мокрицы на потолке. Факелы ярко горели — кто зажег их? Или они никогда не гасли? Фигаро не мог вспомнить, да и не так это сейчас было и важно.
Дверь в винный погреб — тяжелая дубовая панель — была открыта. Ну да, он сам оставил ее открытой, когда в последний раз хозяйничал здесь ночью, разыскивая стаканчик красного. Вот стеллажи; в свете колдовского огонька поблескивают сквозь пыль донышки бутылок — их все еще довольно много здесь, в этом подземелье, и некоторые вина — настоящий раритет, стоимостью в маленькое состояние.
Здесь, внизу пульсация Эфира чувствовалась гораздо лучше. Она буквально била по ушам, и световое заклятье Фигаро вспыхивало вместе с ритмом невидимого сердца.
“Не отвлекаться, — подумал следователь, — не отвлекаться. Не терять времени. Жизнь как минимум четырех человек сейчас зависит от меня. А если сила эфирной аномалии окажется достаточной для того, чтобы вызвать пробой… Впрочем, об этом лучше не думать”.
Стеллажи с бутылками интересовали Фигаро мало. А вот обширная зала-коридор где из стен торчали огромные бочки вызывала куда больший интерес. Следователь внимательно изучил краны-пробки и чертыхнулся: он слышал о шифре виноделов этих краев, но впервые столкнулся с ним в реальной жизни; на потемневшей от времени древесине темнели выжженные раскаленным железом значки — трефы, черви, бубны… Вот что, к примеру, означало сочетание двух трефовых мастей и одной бубновой? Вино? Какое? Или коньяк? Или что?
