Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет - Ффорде Джаспер (лучшие книги .txt) 📗
– Извини, – робко пробормотал мой напарник.
Корделия вскочила на ноги.
– Хорошая мысль, Нонетот. Скажем, что у тебя водянка или булимия – из-за стресса. – Она помрачнела. – Нет, не прокатит. «Жаб» сразу же все поймет. А может, тебе быстренько выйти за кого-нибудь замуж? Как насчет Безотказэна? Безотказэн, совершишь этот достойный поступок во славу ТИПА?
– Я встречаюсь с девушкой из ТИПА-13, – торопливо ответил Прост.
– Черт! – выругалась Торпеддер. – Четверг, есть у тебя хоть какие-нибудь идеи?
Но об этой стороне жизни своего коллеги я ничего не знала.
– Безотказэн, ты никогда не говорил мне, что встречаешься с кем-то из ТИПА-13!
– Я не обязан тебе докладывать!
– Но я твой напарник, Безотказэн!
– Ты же ничего не говорила мне о Майлзе!
– О Майлзе? – воскликнула Корделия. – О красавчике Майлзе Хоке?
– Спасибо, Безотказэн.
– Извини.
– Так это же замечательно! – всплеснув руками, вскричала Корделия. – Обалденная пара! ТИПА-свадьба года! Я сделаю об этом та-а-а-а-а-акой репортаж!!! Он знает?
– Нет. И ты ему не скажешь. Более того, Безотказэн, это может быть даже и не его ребенок.
– Ну вот, снова здорово! – фыркнула Корделия. – Оставайся здесь, я сейчас приведу моих гостей. Безотказэн, не спускай с нее глаз!
Она ушла.
Прост несколько мгновений пристально смотрел на меня, а потом спросил:
– Ты действительно веришь, что это ребенок Лондэна?
– Надеюсь.
– Но ты не замужем, Чет. Может, тебе просто кажется, что ты замужем. А на самом деле нет. Я просмотрел записи. Лондэн Парк-Лейн погиб в тысяча девятьсот сорок седьмом году.
– Тогда – да. Мы с отцом отправились…
– У тебя нет отца, Четверг. В твоем свидетельстве о рождении нет записи об отце. Может, тебе поговорить со стресспертом?
– И мне порекомендуют выступать с анекдотами, или перекладывать камешки, или пересчитывать синие машины? Нет, спасибо.
Повисла пауза.
– Он и правда красивый, – сказал Безотказэн.
– Кто?
– Майлз Хок, конечно же.
– А. Да, знаю.
– Очень вежливый, его все очень любят.
– Знаю.
– А ребенок без отца…
– Безотказэн, я его не люблю, и это не его ребенок… ладно?
– Ладно-ладно. Проехали.
Мы немного посидели молча. Я вертела в пальцах карандаш, а мой напарник смотрел в окно.
– А как насчет голосов?
– Безотказэн!..
– Четверг, это все ради тебя же. Ты сама сказала мне, что слышала их. А агенты Слышшельс, Говвоур и Слушши слышали, как ты говорила с кем-то и слушала ответы в коридоре наверху!
– Голоса прекратились, – отрезала я. – И никогда больше не возобновятся…
(– Мисс Нонетот? Хэвишем беспокоит.)
– Ой, мать…
(– Надеюсь, мне послышалось!)
– Что ты имела в виду под «ой, мать…»?
– Ничего. Знаешь, мне надо в туалет. Извини.
Безотказэн печально покачал головой, а я метнулась в уборную. Убедившись, что в кабинках пусто, я произнесла:
– Мисс Хэвишем, вы здесь?
(– Я здесь, барышня, и просто потрясена вашей грубостью!)
– Поймите, мисс Хэвишем, там, откуда я родом, нравы не такие, как у вас. К ругани тут все давным-давно привыкли.
(– Правда? Но от моих стажеров я подобного слышать не желаю. Думаю, на первый раз я вас прощу. Вы мне нужны прямо сейчас. Норланд-парк, глава пятая, абзац первый – вы найдете его в Путеводителе, который оставила для вас миссис Накадзима.)
– Да, явлюсь прямо сейчас, мэм!
Закусив губу, я выскочила из уборной, схватила Путеводитель и пиджак и бросилась было назад, но тут…
– Четверг! – раздался громкий пронзительный голос, который мог принадлежать только Торпеддер. – Победители викторины тут, за дверью, в коридоре ждут!..
– Прости, Корделия, но мне нужно в туалет.
– Не рассчитывай, что я снова попадусь на ту же уловку! – тихо прорычала она.
– На сей раз это правда.
– А книжка?
– Я всегда читаю в туалете.
Она прищурилась, я тоже.
– Ладно, – сдалась наконец она. – Но я пойду с тобой.
Корделия улыбнулась двум счастливым победителям своей дурацкой викторины, которые маялись в коридоре. Они в ответ улыбнулись ей из-за полупрозрачной стеклянной двери нашего кабинета, и мы обе потрусили в дамскую комнату.
– Десять минут, – отчеканила Торпеддер, когда я заперлась в кабинке.
А я открыла книгу и начала читать:
Прощаясь с местом, столь дорогим их сердцу, они пролили немало слез.
– Милый, милый Норланд! – твердила Марианна, прогуливаясь в одиночестве перед домом в последний вечер… [27]
Крохотная пластиковая кабинка начала расплываться, а на ее месте постепенно возник большой парк, пронизанный лучами закатного солнца. Вечерняя дымка смягчала резкие перепады света, и от этого дом в глубине парка словно сиял в сумерках. Дул легкий ветерок, а по лужайке, накинув на плечи шаль, одиноко прогуливалась девушка в чепце и длинном викторианском платье. Она шла медленно, с нежностью глядя на…
– Ты всегда на горшке вслух читаешь? – поинтересовалась из-за двери Корделия.
Видение тут же рассеялось, и я снова очутилась в кабинке.
– Всегда. И если не оставишь меня в покое, вообще отсюда не выйду…
…Когда перестану я тосковать по тебе! Когда почувствую себя дома где-нибудь еще! О счастливая обитель, если бы ты могла понять, как я страдаю сейчас, созерцая тебя с того места, откуда, быть может, мне уже более не доведется бросить на тебя взгляд! И вы, столь хорошо знакомые мне деревья! Но вы пребудете…
Снова появился дом, тихие слова юной девушки зазвучали в унисон с моими, и я перенеслась в книгу. Теперь меня окружал сад, и сидела я не на жестком ТИПА-унитазе, а на выкрашенной в белый цвет кованой скамейке. Читать я прекратила, только когда уверилась, что окончательно перенеслась в «Разум и чувство» [28] и слушаю окончание монолога Марианны.
– …не ведая ни о радости, ни о сожалениях, вами рождаемых, не замечая, кого теперь укрываете в своей сени! Но кто останется здесь восхищаться вами?
Девушка театрально вздохнула, прижала руки к груди и несколько мгновений тихо плакала. Затем окинула долгим взглядом большой белый дом и повернулась ко мне.
– Привет! – дружелюбно сказала она. – Я вас тут прежде не видела. Вы работаете в белле-как-ее-бишь-там?
– А разве нам не надо выбирать выражения? – выговорила наконец я, нервно озираясь по сторонам.
– Да нет, ради бога! – воскликнула Марианна и довольно хихикнула. – Глава закончилась, кроме того, книга написана от третьего лица. Мы вольны делать все, что хотим, до завтрашнего утра, когда нам предстоит отправиться в Девон. Две следующие главы полны описаний, мне там почти нечего делать, да и слов практически нет! Бедняжка, вы так смущены! Вам раньше не доводилось бывать в книгах?
– Однажды я попала в «Джен Эйр».
Марианна излишне театрально нахмурилась.
– Бедная, милая, дорогая Джен! Излагать свою историю от первого лица, вот ужас какой! Постоянно быть настороже, ведь люди все время читают твои мысли! Здесь мы делаем то, что написано, но думаем что хотим. Это куда приятнее, уверяю вас!
– А что вам известно о беллетриции? – спросила я.
– Ее сотрудники скоро появятся, – ответила она. – Миссис Дэшвуд, может, и по-свински относится к маме, но инстинкта самосохранения ей не занимать. Мы не хотим, чтобы нас постигла трагическая участь «Смятения и праздности».
– А это тоже Остин? – уточнила я. – Никогда не слышала о таком романе!
Марианна села рядом со мной и положила мне руку на плечо.
– Мама говорила, что в этой книге возникло социалистическое общество, – доверительно сообщила она свистящим шепотом. – Там приключилась революция: они захватили всю книгу и решили, что в действии должны принимать равное участие все персонажи, от герцогини до сапожника! Только представьте себе! Беллетриция, конечно же, пыталась спасти роман, но дело зашло слишком далеко, и даже Эмброуз ничего не мог поделать. Вся книга была… убуджумлена!
