Не буди лихо (СИ) - Стрельникова Александра (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Резкий удар судейского гонга заставил его вздрогнуть и повернуться.
— В связи с тем, что сегодня утром к слушаемому делу добавились новые важные факты, следующее заседание переносится на две недели. Начало, как обычно, в девять часов утра. Прошу не опаздывать, — Плужников прокашлялся. — Вам же, господа присяжные заседатели, напоминаю, что под страхом строжайшего наказания до завершения процесса вы не должны обсуждать его аспекты ни с кем, кроме членов суда. Итак, заседание объявляется закрытым.
— Встать, суд идет! — опять выкрикнул пристав.
Пока судьи неторопливо покидали зал, Чемесов едва не начал чесаться — настолько ощутимыми были взгляды, направленные на него. Видимо, все присутствующие прекрасно понимали, что эта пока что необъяснимая задержка вызвана именно его вмешательством, а значит, он, в отличие от всех остальных, знает, по какой причине было решено прервать ход судебного разбирательства. Особенно неприятным был взгляд, которым его ожег Григорий Лафар, когда того выводили из зала. Чемесов невольно передернулся и тоже пошел к выходу. Первый Иваном завладел прокурор, как коршун налетевший на него, едва Чемесов появился в коридоре.
— Что-то произошло, чего я не знаю? — Горчаковин начал расспросы, едва дверь его большого заставленного стеллажами с юридической литературой кабинета закрылась за ними.
— Олег Иевлев вышел из комы. Я говорил с ним.
— Это Лафар?
— Да.
— Отлично! Теперь голубчику уже никуда не деться!
— Будем надеяться, что так…
— Почему такой пессимизм?
— Сам не знаю. Наверно, просто устал.
— Не мудрено.
— Вы будете выступать от обвинения в процессе над Михаилом Румянцевым?
— Да. Согласитесь, так проще — новому человеку пришлось бы знакомиться со всеми аспектами, а так, после дела господина Лафара, я в курсе всего от «А» до «Я». Насколько я знаю, юношу защищает сам Зельдин?
— Да. Я просил его об этом.
— Как вам удалось его уговорить? Он же обычно не берется за защиту убийц.
— Я старался.
— Ну что ж… Когда я смогу получить показания господина Иевлева?
— Если позволите, я подвез бы вам их домой в воскресенье перед заседанием.
— Ох, Иван Димитриевич! Вы хоть понимаете, на что обрекаете меня?! На бессонную ночь! Должен же я подготовиться к процессу.
— Олег еще слишком слаб…
— Ну, хоть в субботу вечерком? А?
— Что еще скажут врачи, Андрей Олегович, — уклончиво промямлил Иван.
— Креста на вас нет, — ворчал прокурор, а Чемесов начал потихоньку пятиться к дверям, где и попал в лапы Николаю Орлову.
— Только не говори мне, что у негодяя появились шансы выкрутиться!
— Не буду, только оставь в покое мой жилет.
— Прости. Сегодняшний день совершенно вывел меня из себя. Не представляю, откуда у Сашеньки берутся силы. Мерзавец не оставляет случая, чтобы как-то не унизить, не оскорбить ее! Неужели нельзя положить конец тем пошлостям, что он постоянно произносит в ее адрес?
— К сожалению, от меня это уже не зависит, Николай. Как… Как она?
— Зашел бы и спросил сам!
— Она сама просила меня уйти и оставить ее…
— Чушь! Женщины в запальчивости еще и не то могут наговорить.
— Откуда такие глубокие познания?
— Ну тебя, — обиделся Орлов.
Оставшись один, Иван беспомощно огляделся. Коридор возле зала заседаний, в котором слушалось дело Лафара, уже практически опустел. Что теперь? Поехать домой и лечь спать? Вернуться в больницу к Олегу? Теперь, когда действительно ничто уже в этом деле не зависело от него, Чемесов чувствовал себя более чем странно — никуда не надо было бежать, некуда спешить, никто не ждал от него немедленных решений. Осталась пустота, растерянность и душевная боль, лишь усугубленная бездействием.
* * *
Следующие две недели слились для Ивана в один плотный клубок ожидания. Его уже почти не интересовал приговор, который суд вынесет Лафару. После того, как Олег Иевлев дал свои показания, никто не сомневался, что преступник будет признан виновным по всем пунктам и осужден с надлежащей степенью строгости. Деяния, подобные тем, что совершил Лафар, карались каторжными работами, но с учетом того, что злоумышленник поднял руку на представителя власти, коим являлся старший следователь по особо важным делам господин Иевлев, речь могла идти о высшей мере наказания. И если обычно Иван испытывал острый дискомфорт, когда в результате проведенного им расследования человека приговаривали к смерти, то сейчас он думал о том, что понимает общество, стремившееся раз и навсегда избавить себя от подобного негодяя, способного шутки ради перочинным ножом пришпилить бумаги к груди еще живого человека, которого перед этим тяжко ранил. Просто чудо, что Александра, все это время находившаяся в самом эпицентре, осталась жива и невредима.
Иван уже давно простил ей те злые слова, которыми она отхлестала его в тот вечер, когда узнала о дневнике. Да, собственно, он с самого начала слишком хорошо понимал чувства, двигавшие ею, чтобы обидеться всерьез. Гораздо больше его задевало ее теперешнее молчание и отчужденность. Хотя бы тень намека на то, что и она более не сердится на него и позволяет быть рядом с собою. На любых условиях… Иван был согласен на все.
Однако дни шли, а ничего не менялось. Незаметно наступил апрель, не за горами была Пасха с куличами и крашением яиц, а начало судебного разбирательства по делу об убийстве графа Василия Станиславовича Орлова уже пришло…
* * *
Александра не видела брата почти два месяца и теперь жадно вглядывалась в его несколько побледневшее лицо. Миша робко улыбнулся ей в ответ. Юноша, всегда отличавшийся впечатлительностью, теперь выглядел сдавшимся, смирившимся и замершим в ожидании приговора. Дни, проведенные в тюрьме, наедине со своими мыслями, явно не пошли ему на пользу.
Борис Антонович Зельдин в окружении своих помощников готовился к процессу, выкладывая на стол тома дела. Он прекрасно осознавал, что в этих слушаниях все целиком зависит именно от него, ведь со стороны обвинителя тут все было просто и очевидно — преступник, совершивший убийство, явился с повинной, целиком и полностью признав свою вину. Другое дело, как его преступление выглядело с позиций защиты, и то, как воспримут причины, толкнувшие юношу на убийство, присяжные.
Борис Антонович бросил быстрый взгляд на Александру Орлову, которая вчера в очередной раз посетила его, пытаясь убедить в необходимости не оглашать содержание матушкиного дневника. В какой-то степени он понимал ее — то, что все эти годы хранили пожелтевшие листы, было мучительно. Самому Мише адвокат и вовсе не стал говорить, что тайна его матери вскоре перестанет быть таковой, подозревая, что юноша станет все отрицать и тем самым навредит самому себе.
Зельдин рассчитывал добиться, чтобы дело слушалось при закрытых дверях, и даже предварительно обсудил свое предложение с прокурором и судьями. Это, по крайней мере, гарантировало от того, что столь болезненный для семей Румянцевых и Орловых секрет станет достоянием широкой общественности.
Первым после утверждения состава присяжных Горчаковин вызвал Ивана Димитриевича Чемесова, и попросил изложить ход расследования. Иван начал с ночи убийства, изложил суть своих подозрений и полное отсутствие каких-либо доказательств к тому моменту, когда Миша сам явился к нему с повинной. После на свидетельское место пригласили лечащего врача семьи Орловых Юрия Николаевича Родионова.
— Можете ли вы сообщить, что вы обнаружили, когда явились в особняк Орловых в тот вечер?
Родионов пожал плечами.
— Во-первых, труп хозяина дома, графа Василия Станиславовича Орлова, с пулей в сердце и с неизменным арапником в руках. А во-вторых, его жену в состоянии истерики и со следами избиения.
— Подобные следы вам уже приходилось замечать на теле госпожи Орловой?
— Да. Неоднократно. Но сама Александра Павловна всякий раз отговаривалась, рассказывая мне об очередном падении, случайном ушибе и так далее.
