На стороне мертвецов (СИ) - Волынская Илона (версия книг TXT) 📗
— Ходыть зи мною — барыня та барыньки-учителки у гостиной, а барышни по кимнатам, але ж як почують, шо вы тут, теж зьявятся, тут до ворожки не ходи!
Митя представил как в своих комнатах Капочка и Липочка хищно поводят носами — чуют, и мысленно согласился с Одаркой.
Внутри особняк тоже производил впечатление… хорошо отмытого обнищания. Мебель, что была в моде полвека назад, а сейчас, не успев стать истинной стариной, попросту устарела. Царапины на дубовых панелях, бархатные шторы, некогда богатые, а теперь поистершиеся до тканевой основы, не поддающиеся воде и мылу пятна на шелковых обоях…
— О! Старые знакомые! — Митя невольно приостановился рядом с уже виденными в имении Шабельских женскими портретами. Портрет двадцатилетней давности, портрет времен до наполеоновского нашествия, портрет минувшего века и… четвертый, от старости превратившийся просто в темную доску с едва различимыми чертами фигуры и глядящими будто прямиком из мрака серо-прозрачными жуткими глазищами. Митя не раз думал, уж не примерещились ли ему эти живые — и совершенно одинаковые глаза четырёх нарисованных женщин, но теперь враз понял, что нет. Не примерещились. Давно умершие «бабочные тетушки», они же «теточные бабушки» рода Шабельских глядели на него — именно на него, и именно глядели! — одновременно с угрозой и насмешкой, будто решая: прихлопнуть, как муху, или все-таки отпустить — вдруг еще на что сгодится.
— Чрезвычайно рад новой встрече. — скороговоркой пробормотал Митя и… его отпустило. Скрестившиеся на нем взгляды исчезли, будто его вдруг выпустили из ружейного прицела.
— Зачем спрашиваете, если сами знаете? — зло бросил Ингвар. — Издеваетесь?
— Что именно спрашиваю? — осторожно поинтересовался Митя — издевается, конечно, но не прямо же сейчас!
— Про проклятье Шабельских! — фыркнул Ингвар, вслед за Одаркой направляясь к гостиной — даже спина его выглядела обиженной.
Митя задумчиво склонил голову к плечу. Итак, проклятье рода Шабельских связано с детьми и портретами, один из которых — той самой «теточной бабушки», которая попала под пулю во время крестьянских волнений шестьдесят первого года. «Эгоистично», как говаривал сын Шабельских, Петр. А еще это самое проклятье ни для кого не секрет, кроме бедных, не посвященных в здешние дела приезжих, вроде него!
— Паны Меркулов та Штольц, оба — молодшие! — деловито доложила Одарка и уже убегая, шепнула. — Я вам зараз чаю з ватрушками принесу, а то шо ж таке — и в имении нема шо йисты було, и зараз весь город знает, що тетенька вас не кормит!
«Ну спасибо, тетушка, теперь меня даже прислуга жалеет!» — в смятении подумал Митя. Ему потребовалось все самообладание, чтобы улыбнуться хозяйке дома.
— Полина Марковна, вы… все хорошеете! — ничего более оригинального в голову не пришло, от чего было мучительно стыдно: юноша, изъясняющийся фразами престарелых ловеласов — смешон. — Антония Вильгельмовна… — поклон гувернантке. — Мисс Джексон… — поклон учительнице альвийского, на уродливом личике которой немедленно вспыхнул чахоточный румянец, а голову она втянула в плечи, от чего еще сильнее стал заметен горб.
— Позвольте от имени отца и… своего тоже, передать вам глубочайшие извинения за неудобства, доставленные вчера барышням Шабельским!
— Бедные мои девочки сидели взаперти, как преступницы какие! — Полина Марковна поджала губы, явно не склонная простить быстро и без затей. — После эдаких-то потрясений! Надо же… труп! И что только Альшванги себе позволяют!
— Я сомневаюсь, что Альшвангов спрашивали, дозволяют ли они делать из их швеи труп. — фройляйн Антония вмешалась со всей решительностью и рассудительностью, свойственной потомкам Одина. — Вполне очевидно также, что наши девочки были свидетельницами, а свидетелей господин Меркулов по долгу службы никак отпустить не мог.
Митя покосился на нее с благодарностью.
— Может, их и вовсе следовало отправить в участок? — ядовито поинтересовалась Полина Марковна, но фройляйн Антонию так просто было не смутить.
— Пребывание в участке недопустимо для порядочных барышень, так что господин Меркулов нашел отличный компромисс между приличиями и обязательствами. — одобрила фройляйн.
— Вы… такая правильная, фройляйн Антония! — с досадой бросила Полина Марковна.
— Dura Lex, sed Lex[2]. - отчеканила фройляйн.
— Дура ваш закон, и я с ним скоро поседею! — пробурчала госпожа Шабельская, но наконец-то кивнула Мите. — Ладно уж, прощу, коли у вас тут эдакие заступники образовались.
— Поверьте, и моя тетушка, и я… мы сделали все, чтобы скрасить пребывание барышень в нашем доме. — усаживаясь, с облегчением выдохнул Митя.
— Ах, Митенька, мы все отлично понимаем, что ваша тетушка еще не освоилась с новым домом. — с ехидной ласковостью пропела Полина Марковна.
Митя понял — знает! Про чай с ароматом мокрого веника, сушки по счету, отсутствие кухарки… легкое и уже привычное желание убить тетушку переплелось с неистовой страстью учинить безобразный, недостойный светского человека скандал.
— Как здоровье Родион Игнатьевича и Петра Родионовича? — поспешил перевести разговор Митя.
— Благодарю, все благополучно! Муж нынче в канцелярию губернатора направился. Петруша в своем полку — знаете, где военные лагеря разбиты?
— Увы, не имел чести. Мы лишь третий день в городе, еще отнюдь не все осмотрели. — Митя развел руками.
— Зато трупов высмотрели изрядно. — раздался звонкий голосок, и в комнату, шурша юбками, вплыли старшие барышни Шабельские: Лидия, Зинаида и Ариадна. Хотя судя по обиженному воплю из-за двери: «Я тоже хочу к Мите!» и ответному шиканью на два голоса: «Зачем — он же не съедобный?» — рыжая Алевтина и белокурые бандитки тоже крутились неподалеку. Но Ада решительно захлопнула за собой дверь, и старшие барышни дружно, точно репетировали, уселись рядком на банкетку и слитным движением перекинули через плечо косу: золотую у Лидии, черную — Зинаиды, и каштановую — Ады. Успевший вскочить при их появлении Митя снова сел, а не успевший Ингвар — вскочил. Пронзительно скрипнул стул. — Стоит вам объявиться, как сразу вокруг… одни мертвецы. — Лидия демонстративно передернула плечами.
— Лидка говорит, это Митя трупы по улицам разбросал! — в приоткрытую щелку двери донесся громкий шепот.
— Неаккуратный какой… — прошептали в ответ.
— Ежели кого и бросили, так только меня… нас! Да еще в такой ужасной ситуации! А сами убежали! И вы, и Ингвар…
— Я пошел за полицией! — растерялся не ожидавший обвинений Ингвар.
— Один только Алексей не оставил нас в этой ужасной ситуации! — даже не повернулась в его сторону Лидия.
— Все от Лидки разбежались — и Митя, и Ингвар! — «перевели» за дверью.
— Давно пора. Младший Потапенко, тот раньше всех удрал…
— Медведи — они умные…
— Немедленно замолчите! — взвизгнула Лидия, и в вихре юбок бросилась к дверям. Щелка немедленно захлопнулась, дверь явно подперли с другой стороны, не давая Лидии распахнуть створку.
— Сядьте, фройляйн, и видите себя прилично. — отчеканила гувернантка таким ледяным тоном, что у Лидии щеки вспыхнули, как прихваченные морозом.
— Какой у вас, сэр, есть костьюм… — явно пытаясь развеять неловкость, пролепетала мисс Джексон. — От него пахнуть… тьянуть… Сила!
Чувствует кровную Силу? С проснувшимся интересом Митя окинул альвионку взглядом от прилизанных волос до ног в бесформенных ботах. Просто несчастная, чья уродливая внешность неприемлема для утонченных хозяев Туманного Альвиона, а потому назначенная дичью Предзимней Охоты? Или у этого уродства есть… особые причины? Не кровь альвов, конечно же, наследие дам и Господ из Полых Холмов не уродует детей смешанной крови целиком, а привносит одну-единственную безобразную черту… но не только альвами населены Полые Холмы. Кобольды, например… или леприконы… И если все действительно так… не слишком ли много полукровок на один губернский городишко?
— Это костюм для гребли. — Митя приосанился, позволяя рассмотреть и мелко вышитые руны на вороте и рукавах, и удобный крой. — Полина Марковна, отец также велел просить вас об одолжении, и я тоже…
