Ангелология - Труссони Даниэль (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗

Вскоре я постучалась в дверь кабинета доктора Серафины. Было раннее утро, всего только семь часов, но я знала, что она там и работает. Она сидела у секретера, волосы собраны в строгий пучок, ручка зависла над открытым блокнотом, словно я застала ее, когда она дописывала предложение. В том, что я пришла к ней в кабинет, не было ничего необычного — ведь я каждый день в течение многих недель работала на ярко-красном диване, систематизируя бумаги Валко. Мои усталость и волнение после знакомства с записями Клематиса, должно быть, были заметны. Доктор Серафина села на диван рядом со мной и потребовала объяснить, что привело меня к ней в такой ранний час.

Я положила между нами перевод доктора Рафаэля. Пораженная, Серафина взяла брошюру и стала листать тонкие страницы, вчитываясь в слова, которые когда-то перевел ее муж. Пока она читала, я увидела — или вообразила себе, что увидела, — на ее лице отблеск молодости и счастья, как будто с каждой перевернутой страницей время шло вспять.

Наконец доктор Серафина сказала:

— Мой муж нашел записи преподобного Клематиса почти двадцать пять лет назад. Мы проводили исследования в Греции, в деревушке у подножия Родопских гор, которую Рафаэль разыскал после того, как случайно наткнулся на письмо монаха по имени Деопус. Письмо было отослано из горной деревни с населением несколько тысяч человек, где Клематис умер почти сразу после экспедиции, и в нем содержался намек на то, что Деопус записал последний отчет Клематиса. В письме присутствовало очень неопределенное обещание какого-то открытия, и все же Рафаэль поверил своей интуиции и предпринял поездку в Грецию, хотя многие считали это донкихотством. Это было важное время в его карьере — в наших карьерах. Открытие имело для нас великие последствия, принесло нам признание и приглашения выступить в крупнейших институтах Европы. Перевод укрепил его репутацию и обеспечил нам место здесь, в Париже. Я помню, каким счастливым он ехал сюда, сколько оптимизма в нас было.

Доктор Серафина внезапно остановилась, словно сказала больше, чем хотела.

— Интересно знать, где вы нашли это.

— В помещениях хранилища под академией, — ни секунды не колеблясь, ответила я.

Я не могла солгать своему преподавателю, даже если бы захотела.

— Наше подземное хранилище очень хорошо скрыто, — сказала доктор Серафина. — Двери заперты. Вам нужен был ключ, чтобы войти туда.

— Габриэлла показала мне, как найти ключ, — ответила я. — Я вернула его в тайник под крайним камнем.

— Габриэлла? — Доктор Серафина изумилась. — Но откуда Габриэлле известно про тайник?

— Я думала, вы знаете. Или, — я взвешивала каждое слово, чтобы не сказать лишнего, — может быть, доктор Рафаэль знает.

— Я определенно не знаю и уверена, что мой муж тоже ничего не знает, — возразила доктор Серафина. — Скажите, Селестин, вы не замечали в поведении Габриэллы ничего странного?

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

Я откинулась на прохладный шелк спинки дивана, с нетерпением ожидая, что доктор Серафина поможет мне понять загадку Габриэллы.

— Давайте я скажу вам, что я наблюдаю, — предложила доктор Серафина.

Она подошла к окну, и ее осветил неяркий утренний свет.

— За последние месяцы Габриэлла изменилась до неузнаваемости. Она отстала в курсовой работе. Два последних ее эссе были написаны значительно хуже, чем она может, хотя они все равно так хороши, что только преподаватель, который знает ее так же, как я, заметил бы разницу. Она проводит много времени вне академии, особенно по вечерам. Она изменила внешность и стала похожа на девушек из квартала Пигаль. И, что хуже всего, она стала себя истязать.

Доктор Серафина повернулась ко мне, словно ожидая, что я начну возражать. Я промолчала, и она продолжила:

— Несколько недель назад я видела, как она нанесла себе ожог на лекции моего мужа. Вы знаете, о чем я говорю. Это самый тревожный опыт в моей карьере, хотя, поверьте, я повидала многое. Габриэлла поднесла пламя к голому запястью, и невозмутимо сидела, пока обугливалась ее кожа. Она знала, что я смотрю на нее, и, словно бросая вызов, уставилась на меня в ожидании, что я прерву лекцию, чтобы остановить ее. В поведении Габриэллы было больше, чем отчаяние, больше, чем обычное ребяческое желание внимания. Она потеряла контроль над собой.

Я хотела возразить, сказать доктору Серафине, что она не права, что я не замечала тревожных симптомов, которые она описала. Я хотела сказать, что Габриэлла обожглась из-за несчастного случая, но не смогла.

— Разумеется, Габриэлла встревожила меня, — сказала доктор Серафина. — Я хотела немедленно вмешаться — девочка прежде всего нуждалась в медицинской помощи, — но передумала. Ее поведение указывало на наличие психического заболевания, и если это так, я не хотела усугублять проблему. Однако я боялась другой причины, которая не имела ничего общего с психическим состоянием Габриэллы, но не менее значительной.

Доктор Серафина прикусила губу, словно сомневаясь, стоит ли продолжать, но я уговорила ее. Мое любопытство по поводу Габриэллы было столь же сильным, как любопытство доктора Серафины, возможно даже сильнее.

— Вчера, как вы помните, я поместила «Книгу поколений» среди сокровищ, которые мы отсылаем на хранение. На самом деле «Книгу поколений» не собирались отправлять в Соединенные Штаты — она слишком ценна для этого и останется у меня или у другого ученого высокого уровня. Но я положила ее там, вместе с другими экспонатами, чтобы Габриэлла наткнулась на нее. Я оставила книгу открытой на определенной странице, с фамилией Григори на переднем плане. Мне было важно застать Габриэллу врасплох. Она должна была увидеть книгу и прочесть имена, написанные на странице, не имея времени скрыть свои чувства. Не менее важно — я хотела засвидетельствовать ее реакцию. Вы заметили ее?

— Конечно, — ответила я, вспомнив ее яростную вспышку, ее почти физическую боль, когда она читала имена. — Это было пугающе и ненормально.

— Ненормально, — подтвердила доктор Серафина, — но предсказуемо.

— Предсказуемо? — переспросила я, вконец смутившись.

Поведение Габриэллы было для меня совершенной загадкой.

— Не понимаю.

— Сначала, увидев книгу, она просто почувствовала себя не в своей тарелке. Потом, когда Габриэлла узнала имя Григори, а может, и другие имена, ее беспокойство превратилось в истерику, в животный испуг.

— Это правда, — проговорила я. — Но почему?

— Габриэлла вела себя как человек, подозреваемый в заговоре. Она реагировала как измученная виной. Я и раньше видела подобное, только другие были намного искуснее в сокрытии своего позора.

— Вы считаете, что Габриэлла работает против нас? — спросила я, не пытаясь скрыть изумление.

— Я не знаю наверняка, — ответила доктор Серафина. — Вероятно, тот, кто взял над ней верх, поймал ее на неудачных отношениях. Неважно как, но ее скомпрометировали. Если начинаешь жить двойной жизнью, то убежать очень трудно. Жаль, что именно Габриэлла стала таким примером, но я хочу, чтобы вы обратили внимание на этот пример.

Ошеломленная, я уставилась на доктора Серафину в надежде, что она скажет что-нибудь, чтобы успокоить меня. У нее не было доказательств, зато они были у меня.

— Вход в помещения под академией строго воспрещен, двери, ведущие туда, опечатаны для нашей общей безопасности. Вы не должны никому показывать, что нашли там.

Серафина подошла к столу, выдвинула ящик и достала второй ключ.

— От подвала только два ключа. Это мой. Другой спрятан у Рафаэля.

— Может быть, доктор Рафаэль показал ей, где ключ, — рискнула я.

Я помнила разговор, произошедший утром между доктором Рафаэлем и Габриэллой, и понимала, что права, но не могла причинить боль доктору Серафине.

— Невозможно, — отрезала доктор Серафина. — Мой муж никогда не доверил бы студенту такую важную информацию.

Мне было очень неловко подозревать доктора Рафаэля в близких отношениях с Габриэллой, я не понимала ее поступков, и все же, к моему огорчению, я чувствовала извращенное удовольствие от того, что завоевала доверие Серафины. Никогда прежде мой преподаватель не говорила со мной так серьезно и так по-дружески, как будто я была не просто ее ассистенткой, а коллегой.