Маска Дантеса - Алферова Марианна Владимировна (полные книги txt) 📗
– Иногда ловушки действуют безотказно, – заметил Флакк.
– Это похоже на чудо… да… – Центурион вигилов пожевал губами. – Когда-то я надеялся на такое чудо. Но оно не случилось…
“Твой отец! – шепнул голос предков. – Он надеялся, что твой отец спасся…”
– Вы имеете в виду гибель префекта Корвина? – озвучил подсказку Марк. – Мой отец сгорел в нуль-портале.
– Да, мы работали вместе… Я… то есть… все мы… я вам очень сочувствую.
– Разве? – перебил его Марк. – Разве патрициям кто-то сочувствует сегодня?
Вигил нахмурился.
– Думайте, как хотите, совершенный муж. Но мне будет больно, если вы мне не поверите…
“Без эмоций, – одернул себя Марк. – Не подливай масла в огонь. Поверь, что центурион предан Лацию, как истинный римлянин, и готов исполнить свой долг. Большего от него не требуется. Ты не женщина, чтобы объясняться ему в любви”.
– Центурион Регул, мне нужны имена всех похищенных и погибших патрициев, – Корвин старался говорить бесстрастно.
– Погибли не только патриции, – отозвался вигил.
– Список всех пострадавших, – поправил сам себя Марк. – Полные имена, возраст, должности…
– Инфокапсулу или распечатку?
– И то, и другое, если можно.
Через пятнадцать минут Регул лично передал списки Корвину. Информация, полученная на Китеже, оказалась не совсем точной. Цифры были преувеличены, списки не верны. Итак… Похищенными числились восемь: наследник сенатора Юлия Цезаря, племянник Фабия, два сына Корнелия Лентула; двоих мальчишек похитили у Клавдия; единственный оставшийся в живых сын Манлия Торквата тоже исчез, как и единственный малыш сенатора Камилла. Секта наносила удары методично. В списке погибших – старший сын Торквата. Но его сектанты застрелили два года назад. Теперь за несколько дней они убили восемь вигилов и жену Камилла.
– Похитители выдвигают какие-то условия? – спросил Корвин у префекта.
– Нет. Во всяком случае, я ничего не знаю.
“Если бы патриции могли, как плебеи когда-то, взять и удалиться с планеты, протестуя. Уход. Сецессия. И пусть плебеи буйствуют сколь угодно долго, – думал Марк. – Но мы не можем уйти – вот в чем дело. Мы не можем покинуть планету. Даже этого шанса у нас нет. Иначе мы перестанем быть патрициями”.
Серый купол, лишенный окон и дверей. Вообще всего лишенный, кроме маслянистого блеска многочисленных граней и ребер. Он вырастал из почвы и погружался в нее. Как озерный город на дно озера Светлояр. Тюрьма. Вход через шлюз. Бесчисленные сканирующие устройства. Безликие стены, полы и раздвижные двери. Экран, проходя через который, становишься прозрачным. Любая песчинка, скрытая на теле или в теле, отныне видима. Гай Флакк заключен здесь без предъявления обвинения. Просто потому, что его подозревают в причастности к похищениям и убийствам. Подозревают, но не могут доказать. Режим чрезвычайного положения дает право удерживать его в тюрьме тридцать суток. Или до тех пор, пока чрезвычайное положение не будет отменено.
Гая Флакка арестовали в госпитале, куда он был доставлен после аварии: скутер Гая столкнулся с наземной машиной, амортизационное кресло выбросило пассажира, а скутер взорвался. Синяки и ушибы, полученные в аварии, здоровью пострадавшего не грозили. Другое дело – рана на животе. Луч бластера разворотил половину кишечника, и Флакка поместили в регенерационную камеру. Медики не сомневались, что рану Гай получил гораздо раньше, чем попал в аварию. То есть раненый куда-то мчался и…
Явились вигилы. На все вопросы Гай либо не отвечал, либо бормотал что-то уклончивое. Где, когда, кто… нет, он ничего не помнит. На следующий день Гай Флакк попытался сам отключить регенерационную камеру и бежать. Облепленный регенерационным раствором, скрючившись, ковылял он по больничным коридорам. Разумеется, его без труда остановили, вернули в процедурную, закодировали двери. И тут стало известно о похищении племянника сенатора Фабия и еще нескольких патрицианских отпрысков. Галанет запестрел заявлениями секты “Очищение”.
“Патриции обречены либо умереть, либо потерять память. И пусть они добровольно отдадут детей для промывки мозгов”, – так звучали требования неизвестных плебеев. Впрочем, неизвестными они оставались всего несколько часов. После ареста Гая Флакка поступило сразу несколько сообщений, что секту “Очищение” возглавляет именно он.
Гай не отрицал и не оправдывался. Он вообще ничего не говорил.
Внутри тюрьмы все тоже было серым. Помещения отличались только размерами.
Корвина привели в просторную комнату. Почти холл.
Четыре стены без окон. Стол. Два стула. Шлюзовая дверь, в обычном режиме ее вообще не видно. Марк передернулся. Дверь ему напомнила шлюз в озерном городе – мерзкая ловушка, из которой нельзя вырваться собственными силами. Одну из серых стен сделали односторонне прозрачной. Если смотреть изнутри – серые панели. А если снаружи – стекло. Сейчас за стеной-окном толпятся наблюдатели, члены комиссии сената по вопросам патрицианских родов и охранники. Охранники-патриции. Уж где только отыскались такие? Верно, перевели из легионеров… Потому что плебеям в эти дни патриции не доверяли. Никому. Даже Друза сенат потребовал немедленно вывести из состава группы на время. Бедняга Друз. Он-то полагал, что нобили уже принимают его за своего. Но плебею опять указали на место в загоне.
Марк старался не смотреть в сторону “прозрачной” стены. Но вряд ли это обманет заключенного, которого уже ведут на допрос. Что сказать Гаю Флакку? Как убедить? Марк не знал ответа. Голос предков молчал. Возможно, это обычная подавленность. Подобное чувство охватило почти всех патрициев Лация. Обреченность. Она читалась во взглядах, в плотно сжатых губах, в рукопожатиях. Они знали, предчувствовали… это когда-то начнется. Равновесие не может длиться вечно. И вот – началось. Патрициев слишком мало. Они – одни. Весь галанет буквально фонтанировал радостью. Одни миры сдержанно, другие с бурным восторгом приветствовали атаку плебеев. “Давно бы так”… “Уравнять”, “Стереть”, “Уничтожить…” Прочитанные лозунги все еще прыгали перед глазами Корвина, как будто голограммы так и не удалось погасить.
Аристократы Китежа, прежде верные союзники Лация, всерьез обсуждали возможность союза с Неронией и войны с Лацием. Мятеж плебеев сыграл тут не последнюю роль.
“Я только что обрел память, – думал Корвин. – И что же? Я должен ее опять утратить? Забыть, что мой отец вел особо важные дела, забыть, как он воевал, как влюбился в мою мать… И что мне останется помнить? Усадьбу Фейра? Приказы барона? Рабский ошейник? Удары кнута Жерара? Нет уж. Лучше смерть”.
Шлюз открылся – черная ухмыляющаяся пасть выплюнула в комнату человека в черном комбинезоне. На груди кружок, на спине – тоже. Лицо худое, жухлое, с запавшими щеками и острыми скулами, короткие седые волосы лохматятся во все стороны. Глаза темные, взгляд настороженный. Нос орлиный. Сходство с Флакком? Скорее угадывается. Оно присутствовало изначально – тот же овал лица, те же скулы, тот же нос и разрез глаз… Но такое впечатление, что человек старательно это сходство стирал всю жизнь. И почти преуспел.
– Садитесь, Гай. – Корвин указал арестанту на стул. – У нас будет долгий разговор. Хотите кофе?
Гай не ответил, присел на самый кончик стула, положил руки на колени. Смотрел прямо перед собой. То есть видел и одновременно не видел Марка.
– Вы мне можете помочь, Гай. Вы всем можете помочь…
– Что вы еще хотите узнать от меня? – прервал следователя заключенный. – После эликсира правды и допроса под гипнозом? Что я мог скрыть, префект Корвин? – Гай Флакк улыбнулся. Но не Марку, а кому-то третьему, кого он видел прямо перед собой.
– Я всего лишь хочу с вами поговорить.
– О чем?
– Почему вы вступили в секту? Почему ненавидите патрициев?
– За то, что нобили выпячивают свое превосходство, – почти без запинки отвечал Гай Флакк.
“Объяснение слишком примитивно”, – шепнул голос предков.
