Заговор посвященных - Скаландис Ант (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
Маревич шел сквозь духоту, сквозь мерцание городских бликов, сквозь плывущий с бульвара июньский липовый дурман, и ему казалось, что размякший асфальт подается под каблуком, как это было среди дня, хотя сейчас, ночью, после дождя, асфальт, конечно же, снова затвердел. Но, Господи, какое это все имело значение?! Теперь, после безумно долгого дня и полбутылки грузинского коньяка «Варцихе». Он даже не замечал прилипшей к телу рубашки, противно хлопающих бортов летнего пиджака и чмокающих кроссовок.
Он и ее не заметил.
Просто налетел на нее у светофора, задумавшись и едва не упав. Придержал за локоть, и этого скоротечного касания было достаточно… Нет, не для того, чтобы понять, кто она. Это представлялось, конечно, очень романтичным – объяснить все так: «С первого прикосновения я понял, что это она. Ведь именно так мы и были когда-то знакомы». Но он-то знал, что дело в другом. Интерес был чисто сексуальным, обнаженно сексуальным. С первого касания (не с первого взгляда – взгляд был позже, и вообще с первого взгляда бывает любовь), именно с первого касания – яркая вспышка страсти в измученной, затравленной душе. Вспышка, озарившая единственный смысл, единственный путь к спасению, единственный выход, оставшийся после всего, что случилось за этот день.
– А повнимательней нельзя, господин хороший? – спросила она одновременно грубо и вежливо.
Легкая белая кофточка с кружевами сладострастно облепляла высокую грудь, и короткая черная юбка в обтяжку лоснилась то ли от дождя, то ли просто материал был такой. Девушка промокла насквозь.
– Конечно, можно, – ответил он, мгновенно подхватив ее тон, – даже нужно, барышня!
Барышня улыбнулась. Они вместе перешли трамвайную линию и вступили на широкий бульвар, полого поднимавшийся в гору.
Бледный, вспотевший, словно бы чахоточный фонарь высветил мокрые пряди ее волос на плечах и большие темные, почти черные кружки сосков под тонкой и от воды совсем прозрачной тканью. Он почувствовал, что возбуждается сверх всякой меры, а меж тем они поднимались по бульвару молча, и было непонятно, идут они вместе или нет, тем более, что во мраке под кронами деревьев он не мог видеть ее глаз.
И все-таки он знал: они идут вместе. Отныне и навсегда. Да, именно так: отныне и навсегда. Безумие. Полное безумие. Так не бывает. Это просто усталость. Смертельная усталость. И отчаяние. И полбутылки коньяка «Варцихе» из Курского гастронома. Коньяк был грузинского розлива и потому божественный на вкус.
– У вас не будет закурить? – спросил он ее под следующим фонарем.
Темные кнопочки под влажной материей топорщились все так же призывно.
– Если не промокли, – сказала она. – Сейчас посмотрю.
И раскрыла сумочку. В ее ладошке оказался сначала баллончик со слезоточивым газом, торопливо брошенный обратно, и лишь потом – пачка длинного «Салема».
– За тридцать? – поинтересовался он.
– За пятнадцать.
– В «Людмиле»?
– Ага, – кивнула она, протягивая сигарету.
И добавила, как чужестранка:
– Однако цены у вас!..
Он чиркнул зажигалкой и выдал традиционную шутку:
– Патриотическая.
Зажигалка была самая обыкновенная – дежурная тайваньская штамповка с доисторическим колесиком, но обклеенная яркой пленкой в виде американского государственного флага.
– Уезжаешь? – неожиданно спросила она, сразу переходя на ты.
– Да, – сказал он с откровенностью идиота. – Сегодня точно решил: уезжаю.
– Туда? – спросила она многозначительно, чуть скосив глаза в сторону зажигалки.
Потом глубоко затянулась и, выпустив в сторону дым, провела по губам кончиком очаровательного язычка.
Он ощутил горячий прилив страсти и, не контролируя себя, схватил ее за мокрые плечи, притянул, почти прижал к груди.
Ее глаза, темные настолько, что посреди радужки едва выделялся зрачок, матово поблескивали двумя спелыми вишнями. Она не прятала их. И губы она не прятала тоже. Влажные, ждущие, полураскрытые… Жаркое дыхание с ароматом дорогого ликера, волосы, пахнущие дождем и сиренью, вздрагивающие плечи… Ах, какая душная, душная ночь! Душная до озноба…
– Ты что-то спросила? – Он словно очнулся. – Ах, да! Куда я уезжаю. Нет, не туда. Дальше.
– Дальше?
В голосе ее было удивление, но удивление человека знающего, а не то растерянное недоумение, какое бывает, если брякнешь, не подумав, первому встречному какую-нибудь мудреную непонятицу.
И он разъяснил уже со всей откровенностью:
– Я решил, наконец, отправиться в другой мир.
– И я, – она трогательно прильнула к нему. – Я тоже. Давай уйдем вместе прямо сегодня.
– Давай. А почему сегодня?
– Сегодня Особый день.
– Самый Особый? – спросил он, замирая.
– Да, милый, да! – Она не говорила, а еле слышно дышала ему в ухо. – Именно сегодня туда уйдет каждый четвертый.
«И мир изменится», – продолжил он про себя, но она услышала и кивнула.
И тогда между ними больше не осталось преград. Совсем не осталось. Потому что они узнали друг друга.
Вся одежда вымокла насквозь. Его легкие летние брюки прилипли к ногам, и тепло ее тела он почувствовал так, как если бы они разделись. Ее плечи, грудь, бедра, живот были горячими, а еще был маленький сладостный островок – очень горячий. Потом он понял, почему так сразу смог почувствовать ее призывный жар: под тонкой промокшей синтетической юбкой больше не было ничего, только этот волшебный треугольник.
– Я хочу тебя, Давид! – шепнула она и захватила пылающим ртом его пересохшие от нетерпения губы.
– Что, прямо здесь? – спросил он, тяжело дыша, но все же сумев прервать поцелуй. – Ты шутишь, Анна?
– Вовсе нет, – вполне серьезно откликнулась она. – Два часа ночи.
Их руки, пробежав пальцами по спинам друг друга, спустились ниже. Он сжимал в ладонях восхитительные круглые половинки и чувствовал волшебные касания пробирающихся под ремень ноготков.
На влажной земле, светя в ночи оранжевыми точками, догорали две длинные белые сигареты…
О, этот быстрый упругий язычок! О, эта мокрая ткань, закатывающаяся вверх по бедру! О, эти трепетные складки обжигающей плоти!..
– Давай не так, – выдохнула она, когда он уже слился с нею и восторженно замер, опершись на спинку лавочки.
Она заставила его сесть и села сама, а потом лечь, и скамейка была шершавой и жесткой, а потом они снова стояли, но уже по-другому, и снова сидели – иначе, совсем иначе, и каждый раз это было как вспышка звезды, как взрыв гигантской вакуумной бомбы, втягивающей в себя, поглощающей весь мир, это было как скачок по ту сторону, как провал в небытие и возвращение назад. А они оба знали, что это такое, и он и она помнили, как это: уйти и вернуться обратно. Они не знали только, что любовь и смерть – это почти одно и то же. Потому что смерть они не называли смертью – среди Посвященных это было не принято. А любовь… Наверно, за долгие восемь лет они просто забыли, что такое любовь. И теперь наслаждение длилось и длилось. И почему-то за все это время по бульвару не прошел ни один человек, или они не видели их, и только несколько раз с характерным звуком прошелестели широкие мягкие шины роскошных иномарок, да однажды прогрохотал по стареньким рельсам безумный ночной трамвай, светящийся и нарядный, как китайский бумажный фонарик, а с деревьев срывались капли, и вдруг этих капель сделалось больше, еще больше, и стало ясно, что это снова пошел дождь, и она закричала.
Некоторое время они шли молча. Потом он спросил:
– Мы идем к тебе домой?
– У меня теперь нет дома. Просто нужно зайти в одно место. Это близко.
– А нужно ли? – усомнился он.
– Нужно, – ответила она, и они снова помолчали.
– Помнишь рассказ О'Генри «Фараон и хорал»? Очень трудно достичь именно того, к чему отчаянно рвешься. А как только оно становится тебе не нужным, вдруг само падает к ногам.
– Что ты хочешь сказать? – настороженно прищурилась она, поворачиваясь к нему и даже останавливаясь. – Я подумала о том же. Я вернулась в ваш мир недавно, но почти сразу решила бежать. Мне снова стало невыносимо, понимаешь, невыносимо в этой реальности. А теперь, с тобой… Слушай! Я тоже не хочу уходить, правда… Значит, кто-то поможет нам?
