Дети Ананси - Гейман Нил (книги онлайн полностью TXT) 📗
– Знаете, и я тоже, – сказал Толстый Чарли.
– Это хорошо.
– Извините, – сказал Толстый Чарли. – Не дадите мне что-нибудь почитать?
– Это что, по-вашему? Похоже на библиотеку?
– Нет.
– Когда я еще был зеленым копом, один тип попросил у меня книгу. Я пошел и принес ту, которую читал сам. Дж.Т.Эдсона, кажется, или, может, Луиса Л'Амура. А он взял и заткнул ею унитаз, вот как! Больше меня на мякине не проведешь.
На этом он ушел, заперев за собой дверь, и Толстый Чарли остался один.
Самое странное, думал обычно не склонный к самокопанию Грэхем Хорикс, – то, насколько нормально, бодро и в общем и целом хорошо он себя чувствует.
Капитан попросил пристегнуть ремни безопасности, а еще сказал, что скоро они приземлятся на Сан Андреасе. Сан Андреас – это такой крохотный островок в Карибском заливе, который, объявив в 1962 году о своей независимости, решил отпраздновать освобождение от колониального режима, учредив среди прочего собственные судебные органы и провозгласив поразивший пять континентов разрыв всех договоров об экстрадиции с остальным миром.
Самолет приземлился. Катя за собой чемодан на колесах, Грэхем Хорикс двинулся по залитому солнцем асфальту посадочной полосы, потом, за стеклянной дверью достал соответствующий паспорт (на имя Бейзила Финнегана), получил на него штамп, забрал с вертушки остальной багаж и, миновав совершенно пустой зал таможенного досмотра, оказался в крошечном аэропорту, откуда ступил под знойное солнце Кариб. Одет он был в футболку, сандалии и шорты – истинный англичанин в отпуске за границей.
У дверей аэропорта его ждал садовник, и, сев на заднее сиденье черного «мерседеса», Грэхем Хорикс приказал:
– Домой, пожалуйста.
По дороге из Уильямстауна в свои владения на скалах он с удовлетворенной, собственнической улыбкой осматривал из окна остров.
Ему пришло в голову, что перед отъездом из Англии он оставил умирать женщину в стенном шкафу. Интересно, жива ли она еще? Пожалуй, нет. Его нисколько не беспокоило, что он совершил убийство. Напротив, он испытывал безграничное удовлетворение, словно наконец воплотил свое самое заветное желание. Интересно, удастся ли это повторить?
Интересно, скоро ли это случится?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Толстый Чарли сидел на одеяле поверх железной кровати и ждал, когда что-нибудь произойдет. Ничего не происходило. Крайне медленно протянулись, казалось, несколько месяцев. Он старался заснуть, но не мог вспомнить, как это делается.
Он забарабанил в дверь.
Кто-то рявкнул: «Тихо!» – но Толстый Чарли не сумел определить, был ли этот кто-то одним из надзирателей или заключенных.
Он вышагивал по периметру камеры в общем и целом два или три года – по самым скромным подсчетам. Потом сел и поддался бесконечности. Дневной свет за куском толстого стекла вверху стены, которое играло роль окна, был по всей очевидности тем самым, какой был виден, когда сегодня утром за Толстым Чарли заперли дверь.
Толстый Чарли попытался вспомнить, как полагается коротать время в тюрьме, но на ум шли только записи в тайных дневниках и как прятать разные мелочи между ягодицами. Писать ему было не на чем, к тому же он считал, что неплохо прожил свою жизнь, раз ему нечего прятать между ягодицами.
Ничего не происходило. И продолжало не происходить. Эдакий сериал… «Снова Ничего». «Возвращение Ничего». «Сын Ничего». «Ничего выходит на охоту». «Ничего, Эббот и Костелло [4] встречают волка-оборотня»…
Когда в двери заскрежетал ключ, Толстый Чарли едва не закричал «ура».
– Так. Прогулка по двору. Можешь выкурить сигарету, если очень хочется.
– Я не курю.
– Молодец. Дурная привычка.
Двором для прогулок оказался четырехугольник, вокруг которого и был построен сам полицейский участок, иными словами, со всех сторон он был окружен глухими стенами, а сверху затянут проволочной сеткой, и, наматывая по нему круги, Толстый Чарли определенно решил, что сидеть под арестом ему решительно не нравится. Толстый Чарли вообще не любил полицию, но до сих пор умудрялся цепляться за исконную веру в естественный порядок вещей, убежденность в том, что какая-то высшая сила (викторианцы назвали бы ее Провидением) заботится о том, чтобы виновные были наказаны, а невиновные получили свободу. После недавних событий эта вера рухнула, сменившись подозрением, что остаток жизни он проведет, клянясь и божась в своей невиновности различным неумолимым судьям и мучителям, многие из которых будут похожи на Дейзи, и что, по всей вероятности, проснется в шестой камере завтра утром и обнаружит, что превратился в огромного таракана. Его явно перенесли в какой-то зловредный мир, где людей превращают в тараканов…
Что-то упало с вышины на проволочную сетку. Толстый Чарли поднял голову. Сверху вниз на него с надменным безразличием смотрел черный дрозд. Зашумели крылья, и к дрозду присоединилось несколько воробьев и еще птица, которую Толстый Чарли счел скворцом.
Птицы пялились на Толстого Чарли, Толстый Чарли пялился на птиц.
Прилетели новые.
Толстый Чарли не мог бы определить, когда увеличение числа птиц на сетке перешло из категории любопытных диковин в разряд прямой угрозы. Наверное, когда оно перевалило за первую сотню. И все потому, что они не чирикали, не каркали, не издавали трелей и не пели. Просто приземлялись на сетку и смотрели на него.
– Улетайте, – сказал Толстый Чарли и чуть громче добавил: – Кыш! Кыш!
Птицы как одна остались сидеть на месте. Только заговорили. И все произносили его имя.
Подбежав к двери в углу, Толстый Чарли в нее забарабанил.
– Прошу прощения, – несколько раз вежливо повторил он, а потом стал кричать: – Караул!
Щелчок. Дверь открылась, и представитель сил правопорядка ее величества с набрякшими веками сказал:
– Есть причина шуметь? Лучше бы ей быть веской.
Толстый Чарли ткнул пальцем вверх. Он ничего не сказал. Нужды не было. Губы у надзирателя странно обмякли, челюсть обвисла, словно рот уже никогда не закроется. Мама Толстого Чарли непременно посоветовала бы его закрыть, иначе залетит что-нибудь.
Сетка провисла под весом тысяч птиц. Глаза пернатых смотрели вниз не мигая.
– Иисус на велике, – пробормотал полицейский и без единого слова повел Толстого Чарли назад в блок камер.
Мэв Ливингстон мучилась. Она лежала, растянувшись на полу. Когда она очнулась, лицо и волосы у нее были теплыми и влажными, потом она заснула, а когда пришла в себя снова, они были липкими и холодными. Она засыпала и просыпалась и снова засыпала, просыпалась настолько, чтобы почувствовать боль в затылке, а потом – так как спать было легче и потому что во сне ничего не болело – снова позволяла забытью накрыть себя уютным одеялом.
Во сне она бродила по телестудии и искала Морриса. Временами ей удавалось мельком увидеть его на каком-нибудь мониторе. И вид у него всегда был озабоченный. Она пыталась найти выход, но всякий раз оказывалась на съемочной площадке.
– Мне холодно, – подумала она и поняла, что в очередной раз очнулась.
Однако боль стихла. В общем и целом, решила Мэв, она чувствует себя сравнительно неплохо.
Ее что-то расстраивало. Только вот что? Наверное, во сне привиделось что-то дурное.
Где бы она ни находилась, тут было темно. Кажется, какой-то чулан. Мэв вытянула по сторонам руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте. Сделав, зажмурясь, несколько нервных шагов, она открыла глаза. Ага, вот это помещение ей уже знакомо. Офисное здание. Кабинет. Кабинет Грэхема Хорикса.
Тут она вспомнила. Да, конечно, она еще не пришла в себя: как человек, которого разбудили слишком быстро… Мысли путаются, в голове вата, вот выпьет сейчас утреннюю чашку кофе, и все наладится… Но тут ей вспомнилось все: вероломство Грэхема Хорикса, его предательство, его преступления, его…
4
Эббот и Костелло – дуэт знаменитых американских комиков 1940 – 1950-х гг.