Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию. Междукнижие (СИ) - Булаев Вадим (книги онлайн без регистрации TXT, FB2) 📗
Ночью, отправив временно ненужных Иванова и Швеца отдохнуть, привлечённые специалисты проведали и самого создателя престранных вещей, просветив Печатями вдоль и поперёк, пока тот спал.
Опросили массу народа, так или иначе знакомого с Антоном Андреевичем.
Характеризовали тёзку призрака положительно, отмечая незлобивый нрав и перфекционизм в работе. Частенько упоминали про интеллигентскую застенчивость, но больше как о негативной черте характера, лишней в наше зубастое время.
После жаркого консилиума, перемежаемого спорами о дальнейшей судьбе отлёживающегося торговца с «блошки», собравшиеся представители Департамента пришли к выводу, что перед ними мощнейший неинициированный колдун с редчайшими способностями создавать полуразумные вещи.
Процесс появления артефактов (теперь все их так называли, без ополовинивающей приставки) оказался несложен — Антон Андреевич обожал своё дело, вкладывая в каждый восстановленный предмет частичку любви и истово верил, что его усилия вдохнут в выброшенные безделицы новую жизнь, принося радость новым владельцам.
Имелась в нём такая черта — жалость к человеческому труду, отправленному на свалку, и ничего он с собой поделать не мог, да и не хотел. Собирал, приводил в порядок и перепродавал. Без особой наживы, лишь бы расходники отбить, кайфуя от самого процесса.
Тем и коротал однообразие пенсионерского бытия.
Про то, что таким способом он завязывает отреставрированные предметы на себя — реставратор не предполагал. Это подтвердил допрос, произведённый лично Александросом.
Наделённые, как принято говорить, «частичкой души» вещи отплатили верностью своему новому творцу, отомстив обидчикам. Как они их нашли, чем руководствовались — Спецотдел эти сведения засекретил, а Фрол Карпович увиливал от пояснений, отделываясь дежурным: «Рылом не вышли до такой тайности».
Единственное, на что намекнул довольный подчинёнными боярин — Антон Андреевич будет пристроен к важному делу — восстановлению обветшалых реликвий.
***
С генеральской осведомлённостью тоже кое-как разобрались.
По заверениям шефа, предшественник Иванова и Швеца всегда поддерживал добрые отношения с большими погонами, не особо скрывая от них род занятий, но потом эта немаловажная деталь как-то забылась.
После истории с рыбаком(*) Фрол Карпович, вспомнив про умную традицию, переключил высокие кабинеты на себя но, на всякий случай, предупредил некоторых из их владельцев о возможном визите подчинённых.
Подобная открытость обуславливалась тем, что в подавляющем большинстве руководители силовиков — секретоносители высшей категории, и великолепно умеют молчать о многом. Да и шеф прекрасно разбирался, кому что можно рассказывать.
По кое-каким оговоркам Иванов заподозрил, что с визитом напарника к генералу вышло всё куда как мутно, но начальник и тут ни в чём не признался, шумно отчитав подчинённого за тупость и нерадивость. А Антон предпочёл вообще не вспоминать об этом досадном инциденте, переводя все стрелки на Фрола Карповича.
Уголовное дело мастерски кануло в небытие. Невинные покупатели полуразумных вещей вернулись к нормальной жизни.
С активной роднёй спортсменов тоже провели ряд мероприятий: показали записи признания «деточек» и выписку из больничной карты Антона Андреевича, чуть-чуть подправленную в худшую сторону. Попугали неизбежной юридической дракой с адвокатами избитого пенсионера, открыто упомянули о полноценной судимости, безвозвратно портящей молодые биографии, чем заставили родственничков верно оценить расстановку сил и угомониться.
Троице тоже досталось. От мам и пап. По утверждению шефа — крепко, вплоть до тотального запрета посещать спортивную секцию и вынужденного знакомства с военкомом.
***
На том дознание и закончилось для всех, кроме Швеца, которого Фрол Карпович ещё изволил держать в немилости. В воспитательных целях.
Ему поручили: «Дважды в сутки следить за артефактором. До самой выписки. Возраст у него солидный, как бы чего не вышло. Ещё пригодится.»
***
Антон Андреевич шёл на поправку. Об этом уверенно говорили все: его лечащий врач, боярин, взявший избитого пенсионера под негласную опеку, и сам пострадавший, сначала понемногу, а потом всё больше и больше гуляющий по больничному коридору и этажам.
Отёки на его лице спадали, постепенно являя миру старчески заострённые, схожие с паспортными черты лица. Сломанное ребро беспокоило редко, а привычные пожилому организму гимнастические упражнения, осторожно выполняемые по утрам в усечённом комплексе, способствовали возвращению подвижности суставам.
Заботливая Евгения Вячеславовна продолжала исправно приезжать к соседу по бизнесу, закармливая того до икоты. Всё так же суетилась вокруг, следила за порядком на тумбочке и заправленностью койки, пунцовея от скромных благодарностей.
На работу она забила, проводя практически половину светового дня в больнице.
К всеобщему удивлению, диалога у пожилых мужчины и женщины не получалось. Они не находили подходящие слова, стеснялись друг друга, пересыпая речь неопределёнными междометиями и незаконченными репликами.
Соседи Антона Андреевича по палате улыбались такому поведению, за спиной сравнивая двух умудрённых прожитыми годами людей с нерешительными юнцами, пробующими на вкус первую любовь.
Но реставратор-самоучка ничего из обсуждений не замечал, подолгу стоя у окна в ожидании нового визита торговки пирожками.
За всем этим Антон Швец наблюдал поначалу с сарказмом, затем с любопытством, а потом и сам не заметил, как к заинтересованности примешалась грусть. Откуда она появилась — он не мог объяснить. Просто каждая встреча стариков будоражила память, горько отзываясь ностальгией по прошлому, где он — молодой лейтенант, держит за руку ту, кто вскоре станет его женой.
Несколько раз призрак порывался забить на полученный от шефа приказ — и возвращался, наступив на горло эмоциям. Приказы положено выполнять.
Менял время появления в палате — но от того становилось только хуже. Воспоминания разыгрывались с удвоенным энтузиазмом.
Он несколько раз даже порывался показаться артефактору и по-мужски растолковать всю подоплёку интереса Евгении Вячеславовны, но после сдерживался, предпочитая не лезть не в своё дело.
От добровольных советчиков редко бывает настоящая польза. Чаще — один вред.
Да и не получилось бы общения без назидательных поучений. Одинокий, мятущийся тёзка раздражал Антона своей нерешительностью куда больше, чем его невнятное блеянье при виде навещающей женщины.
И, вместе с этим, Швец с неослабевающим интересом наблюдал за очередной серией любительского спектакля «Двое молчащих о главном», как он, думая, что создал едкую, отрезвляющую формулировку, обзывал встречи избитого пенсионера и продавщицы пирожков.
***
В день выписки Антон Андреевич попрощался с соседями по больничным койкам, поблагодарил врача и персонал. Собрал в пакет пожитки, подошёл к окну, всматриваясь в шагающих мимо.
Провёл рукой по карману, уныло отмечая пустоту.
Средства связи у него при себе не имелось — телефон куда-то пропал после избиения. Наверное, выпал — каратисты его не забирали. Установлено точно.
Нащупал ключи, проверил, не оставил ли чего. Зачем-то оглянулся.
Незримо присутствующий инспектор Департамента, устав ждать, пока его подопечный закончит копаться, переместился на улицу. Надоело ему это заведение.
Только достал сигареты — как вдруг заметил спешащую к зданию больницы Евгению Вячеславовну. Без тележки, принаряженную, осторожно обходящую лужи лакированными, не по погоде, туфельками.
— Ну твою же... — не успев чиркнуть зажигалкой, простонал Антон, испытывая необъяснимый позор за Антона Андреевича.
К нему женщина торопится, а этот тютя...
Костеря горе-кавалера последними словами, призрак юркнул за дерево и исчез, чтобы вскоре вернуться с букетом шикарнейших роз, приобретённых дальше по улице, в цветочном магазине.
