Стражи времени (СИ) - Ванин Сергей Викторович (читать книги .TXT) 📗
Мигун объявил привал до вечера и, скрепя сердце, вытащил НЗ. Это был последний, лично выданный ему Стожковым, мешочек сухарей, весом меньше килограмма. Именно на этот случай командир отряда и велел хранить неприкосновенный запас. Мигун передал сухари Тоне.
— Раздай в первую очередь детям и женщинам по одному сухарю, старикам — по полсухаря. Тяжелораненому не давай, он кончается, да и есть уже не может.
— Про Зубарева ты забыл, — напомнила Тоня.
— Антону я сам снесу, — Мигун выбрал самый маленький сухарь и направился к телеге, где, опершись на локоть, полулежал старлей.
— Здорово, Борзяк, — тихонько поприветствовал Мигуна Антон. — Ты, я вижу, провиант делить взялся. Себе чего же не взял, или святым духом питаться будешь?
— Очухался, легавый? — так же тихо прошипел Мигун. — Забудь и Борзяка и Шалого. Нету их, спеклись напрочь. Есть Мигун, отныне и навеки! Понял ты меня, товарищ старший лейтенант, или врезать тебе прямо здесь для понятливости?
— Эх, если бы я не хворый был бы, — зло проговорил Антон. — Ты бы у меня сейчас сам бы огреб. А так, что я могу? Поэтому я тебя отлично понял, товарищ ефрейтор. Был Вася Борзяк по кличке Шалый, да погиб при бомбежке эшелона.
— То-то, — Мигун хлопнул Зубарева по плечу. — Я вот карту принес, давай вместе посмотрим. Не похоже, чтобы тут фронт проходил. Тихо больно.
Антон мельком бросил взгляд на карту и усмехнулся:
— Так и есть, фронт — рядом. По отзвуку канонады ясно, что бой идет километрах в пяти, левее от нас. И смещается, судя по всему, именно сюда.
Мигун недоверчиво посмотрел на Антона, но ничего не сказал.
— Не веришь? — Антон попытался привстать, но не сумел и вновь улегся на дно подводы. — Зря не веришь, Мигун, я человек военный и кое в чем разбираюсь получше тебя.
Мигун хотел что-то ответить, но не успел. В нескольких десятках метров от них застучали автоматные очереди.
— Немцы, немцы! — закричал Мигун. — А ну, все с подвод! Вниз, вниз лезьте, под телеги ложись!
Плач детей, испуганные крики женщин! Просвистевшие рядом с Василием пули, попали в одну из подвод. Громко заржала раненная лошадь. Обезумевшее от боли животное, рвануло подводу, под которой прятались люди.
— Детей подавит! — крикнул Антон. — Стреляйте кто-нибудь! Ну!
Мигун рванул с плеча автомат и пустил короткую очередь, добивая раненную лошадь.
Бой разгорелся почти у самого укрытия отряда. В просвете между деревьями Василий заметил человек шесть немцев, бегущих в спасительную чащу. Очевидно, красноармейцы только что расстреляли фашистский отряд, который на этом участке фронта решил перейти в наступление. Теперь, оставшиеся в живых фрицы, откатывались с открытого места в поросль сосняка, надеясь перегруппироваться. Еще немного, и весь их обоз просто перебьют, на весь отряд пара почти пустых автоматов.
— Тоня, дед Макар, Антон, гоните людей в чащу, как можно дальше, — прохрипел Василий, устраиваясь за толстенным деревом.
— Надо встретить фрицев огнём, ведь за ними идут красноармейцы. Продержусь как-нибудь несколько минут, — судорожно размышлял Мигун.
Кто-то тронул Василия за плечо. Мигун резко обернулся. Рядом с ним целилась из автомата Тоня.
— Ты чего припёрлась? Вали отсюда! — как можно грубее накинулся на неё Мигун. — Беги, Тонька! Беги, Христа ради!
Но было поздно, немцы уже заметили движение и открыли огонь по пытающимся укрыться в чаще людям. Подпустив фашистов поближе, Мигун принялся стрелять короткими очередями. Два автоматчика ткнулись носами в осевший почерневший снег, четверо продолжали бой. Вражеская пуля просвистела совсем рядом, едва не задев плечо Мигуна. Раздавшийся рядом короткий вскрик, заставил Василия в ужасе обратить внимание на Тоню. Девушка безжизненно лежала ничком. Мигун бережно перевернул ее тело набок. Так и есть! Пуля попала в шею, из ранки в талую снежную кашу текла бордово-красная тонина кровь. Мигун, рванув на груди Тони телогрейку, прижал ухо к сердцу девушки, пытаясь услышать его стук. Но нет, сердце молчало, Тони больше не было.
Звуки стрельбы, гортанные вопли фашистов ворвались в естество Мигуна с новой, злобной, кричащей силой. Он метнулся из своего укрытия и побежал навстречу приближающимся немцам. С момента начала стрельбы прошло не больше минуты, но Василию казалось, что бой длится уже несколько часов. Он всё никак не мог понять, почему немцы бегут к нему так долго, и сам бросился им навстречу, уже не экономя патроны. Теперь были заметны фигуры красноармейцев, спускающихся по косогору вниз, и, преследующих еще одну группу фрицев.
Что-то твердое и горячее ударило Мигуна в ногу, и он рухнул в снег. Но сознание не потерял, а наоборот, еще отчетливее видел каждую сцену схватки. Мигун пытался снова войти в бой и, еле приподнявшись, встал на колени, вскинув оружие, нажал на курок. Коротко плюнув огнем, автомат затих. Бой уже был закончен. Бойцы Красной армии, окружив нескольких, оставшихся в живых, фрицев пинками поднимали их с земли. Те, стоя на коленях и подняв руки вверх, не хотели подниматься, опасаясь, что их расстреляют прямо здесь.
Старшина, с желтыми от махорки усами, подошел к Василию, который стоял, опустив пустой автомат и зажимая рукой сочащуюся из раны кровь.
— Жив, удалец? — старшина достал из вещмешка, висящего у него за спиной, индивидуальный пакет, быстро и умело перевязал Василию ногу. — Ерунда, до свадьбы заживет. Мясо пуля вырвала, кость не задета.
— Кто у вас главный? — спросил Мигун старшину.
— Лейтенант Силаев, — усач ткнул пальцем в долговязого парня, который подходил к их группе со стороны леса.
С Силаевым шло еще человек пятнадцать бойцов.
— Товарищ лейтенант, — Мигун постарался принять строевую стойку, — Вверенный мне командиром партизанского отряда Стожковым обоз с раненными и гражданскими лицами на воссоединение с регулярными частями Красной Армии прибыл, — доложил ефрейтор МГБ Мигун.
— Молодец Мигун. Хвалю, что обоз не промигал! — у лейтенанта было хорошее настроение, и он шутил. — Хорошо мы фрицам вломили, по самую кокарду. Два ихних взвода на нашем участке уложили.
Вместе с Василием бойцы дошли до сосняка и углубились в чащу. Навстречу им выходили обезумевшие от страха люди, не веря в собственное спасение.
Из четырех лошадей остались только две. Посадив на одну подводу совсем обессиливших маленьких детей и стариков, Мигун освободил вторую для тел погибших. Тяжело раненный партизан умер, чуть-чуть не дожив до окончания этого страшного похода.
Этой же ночью оставшиеся в живых партизаны похоронили павших товарищей. Мигун поправил на теле Тони старенькую телогрейку и аккуратно застегнул ее на все пуговицы.
— Прощай, — одними губами выговорил он.
Утром в расположение роты прибыла полуторка для отправки раненых в госпиталь. Ей пришлось сделать несколько рейсов, чтобы увести всех нуждающихся в лечении. Это растянулось почти на сутки. Дело шло медленно. Мешали периодически происходящие налеты немецкой авиации, нещадно бомбившей дорогу в тыл.
Простывший Василий чувствовал себя теперь значительно лучше. Жар спал, перестало ломить тело, горло болело уже меньше. Почти сутки он не спал и не ел. Лейтенант Силаев лечил Мигуна по своей системе. Будучи из семьи старого таежного охотника, Силаев усвоил тамошние правила врачевания, кои не раз применял во вверенном ему воинском подразделении. Для начала лейтенант натер шею, ладони и стопы Мигуна ужасно вонючей мазью. От запаха этого снадобья Василий почти потерял сознание и впал в зыбкое забытьё, которое ни в коей мере нельзя было назвать сном. Мигун несколько часов подряд видел и слышал всё, что происходило вокруг, при этом находясь, как бы вне своего тела. Потом забытьё кончилось. Мигун сонва ощутил себя телесным созданием и стал обильно потеть. Основательно пропотевшего Василия лейтенант стал потчевать горячим чаем и спиртом. Не давая ни крошки съестного, Силаев в строгой очереди менял напитки.
После этого Мигун почувствовал необыкновенную легкость. Есть и спать не хотелось совсем, он практически выздоровел. Однако заботливый Силаев настоял на том, чтобы Василий всё же убыл в госпиталь для продолжения лечения. Последней полуторкой гостеприимную часть покинули Антон и Василий.
