Обнаженное солнце (сборник) - Бирс Амброз (читать книги бесплатно .TXT) 📗

— Где здесь говорится, что вы должны прийти ко мне?

Эшли выглядел растерянно, и Дэйвенпорт поспешил к нему на помощь:

— На это указывает стрелка, упирающаяся в символ Земли. Это же совершенно ясно.

— Да, это вне всякого сомнения стрелка, указывающая на символ Земли. Это могло бы буквально означать: “Идите на Землю”, если бы это было найдено на другой планете.

— Доктор Глобос, это было найдено на Луне, и наверняка обозначает Землю. Однако ссылка на вас становится очевидной, если вспомнить, что Дженнингс был в свое время вашим студентом.

— Он учился у меня в университете?

— Да.

— Когда?

— В..18 году.

— Тогда загадка разрешена.

— Вы имеете в виду содержание записки? — спросил Дэйвенпорт.

— Да нет, содержание записки мне непонятно. Я понял, почему не мог вспомнить его раньше. Это был очень тихий парень, довольно любознательный, но невероятно застенчивый. Совсем не тот человек, которого легко запоминают. Без этого, — он коснулся листка, — я бы его, наверно, никогда бы и не вспомнил.

— Почему? — удивился Дэйвенпорт.

— Видите, здесь — игра слов “Глобос — глобус”. Не очень тонко, но в этом весь Дженнингс. Игра слов была его страстью и его мучением. Я и запомнил его исключительно из-за его попыток создать каламбур. Я их очень люблю — словесные парадоксы, но Дженнингсу — да, теперь я помню его прекрасно — они почти никогда не удавались. Они были или же совершенно неостроумными, или плоскими и ясными, как этот.

— Так! — Глобос снова водрузил на глаза очки и уставился на значки. Пошевелив беззвучно круглыми губами, он наконец сказал:

— Я ничего не понимаю. Но если вы введете меня в курс дела, может быть, мы и поймем что-нибудь.

— Сэр, разрешите мне, — быстро сказал Дэйвенпорт. — Я уверен, что на этого человека можно положиться, и… он поможет нам.

— Валяйте, — угрюмо пробормотал Эшли. — Во всяком случае, это не принесет вреда.

Дэйвенпорт изложил ход событий очень кратко, почти в телеграфном стиле.

Когда Дэйвенпорт кончил, Глобос на минуту задумался:

— Есть ли у вас запись разговора, восстановленного Феррантом?

— Пожалуйста.

Глобос заправил микропленку в проектор и быстро проглядел ее.

— Как я понял, оригинал вместе с Феррантом, и вы опасаетесь, что сейчас он в руках Ультра?

— Не исключено.

Глобос взволнованно покачал головой:

— Все знают, что мои симпатии не на стороне Ультра, и я всегда буду бороться против них. Я не хочу, чтобы вы поняли меня превратно, но… почему вы уверены в том, что предмет, оказывающий влияние на человеческий мозг, вообще существует? Вы располагаете лишь показаниями свихнувшегося человека да своими собственными сомнительными заключениями.

— Все это так, доктор Глобос, но рисковать мы не можем.

Глобос все еще был озабочен.

— А почему бы не оставить Прибор там, где он лежит? Никто не найдет его, что ж, тем лучше. Я против любого воздействия на человеческий мозг и никоим образом не собираюсь этому способствовать.

— Но мы не можем допустить, чтобы Прибором завладели Ультра.

— Доктор Глобос, дело не в Приборе, а в том, в чьих руках он окажется. Ультра замышляют уничтожить почти все человечество. Но какие бы недостатки и ошибки ни были у людей, составляющих правительство, совершенно очевидно, что они не будут строить планы, подобные замыслам Ультра.

— А что будет делать правительство?

— Проведет научное изучение Прибора. Нам может оказать неоценимую услугу даже то единственное свойство Прибора, которое мы уже знаем. Будучи в руках просвещенных, Прибор может научить нас понимать физическую основу функций мозга. Мы научимся лечить умственно отсталых, быть может, сумеем вылечить Ультра. Человечество в целом может подняться на более высокую ступень развития.

— Почему я должен верить, что этот идеализм будет осуществлен на практике?

— Я верю в это. Есть, конечно, риск, что правительство употребит Прибор во зло, но совершенно ясно, какой опасности мы неминуемо подвергнемся, если Прибор заполучат Ультра.

Глобос задумчиво опустил голову:

— Быть может, вы и правы.

— Ну, а теперь, я думаю, вы расшифруете символы?

— Символы? — переспросил Глобос, с трудом переключая внимание на листок. — Вы имеете в виду эти значки ху2и так далее? Смысл записки ясен. Я понял это еще в середине вашего рассказа. И еще раз убедился в этом, когда просмотрел запись разговора между Штраусом и Дженнингсом. Вы и сами поймете его, джентльмены, если вдумаетесь. Посмотрите на записку. Если предположить, что кружок со стрелкой обозначает меня, у нас остается семь значков. Если они обозначают семь кратеров, значит, шесть из них, по крайней мере, предназначены для запутывания, так как Прибор, естественно, может находиться лишь в одном месте.

Ни один из значков полностью не ясен. “SU” может означать любое место на обратной стороне Луны, которая занимает площадь, равную Южной Америке. РС/2 может означать “Тихо”, а может значить и половину рас стояния от “Птоломея” до “Коперника”, или же половину расстояния между “Плато” и “Кассини”. Конечно, ху2может относиться к системе координат, в которой у— площадь х.Похоже, что С-С значит “Бонд”, но может и означать половину расстояния между “Кассини” и “Коперником”. F/А может значить “Ньютон”, а может и обозначать место между “Фабрицием” и “Архимедом”.

Короче говоря, у значков столько значений, что они становятся бессмысленными. Даже если один из них имеет какое-то правильное значение, его невозможно отделить от других, поэтому разумно предположить, что все значки предназначены лишь для отключения внимания.

Затем необходимо выяснить, что в записке абсолютно ясно и не подлежит никакому сомнению. Ответ на это может быть только один: это действительно записка Дженнингса, действительно ключ к месту, где спрятан Прибор. Это единственное, в чем мы уверены, не так ли?

— По крайней мере, мы думаем, что уверены в этом, — осторожно заметил Дэйвенпорт.

— Что ж, вы отнеслись к записке, как к ключу, и действовали соответственно. Если мы вспомним о склонности Дженнингса к каламбурам, склонности, которая могла быть усилена действующим на сознание Прибором, то… Послушайте одну историю.

Во второй половине XVI века в Риме жил один немецкий иезуит. Он был математик и астроном, и это он выполнил все необходимые вычисления для папы Григория XIII, когда тот вводил в 1582 году новый календарь. Астроном высоко ценил Коперника, но не разделял его гелиоцентрической идеи.

В 1650 году другой иезуит, итальянский астроном Джованни Баттиста Риччоли составил карту Луны. Он называл кратеры в честь астрономов древности, и, так как он также не разделял точку зрения Коперника, самые крупные кратеры он назвал именами тех, кто ставил Землю в центр Вселенной — Птоломея, Гиппарха, Тихо Браге. Самый большой кратер, обнаруженный Риччоли, был назван им в честь своего предшественника, немецкого иезуита.

Однако этот кратер — второй по величине кратер, видимый с Земли. Самый большой кратер носит имя Бэйли и находится на самом лимбе Луны, поэтому с Земли его увидеть очень трудно. Риччоли его не заметил, и этот кратер был назван в честь астронома, жившего сто лет спустя, который был гильотинирован во время французской революции.

Эшли слушал его с беспокойством.

— А какое отношение все это имеет к записке?

— Самое непосредственное, — несколько удивленно ответил Глобос. — Разве вы не назвали эту записку ключом ко всему? Разве это не ключ?

— Безусловно.

— Разве имеются сомнения в том, что это ключ к местонахождению Прибора?

— Нет, — ответил Эшли.

— Что ж, тогда… Имя немецкого иезуита, о котором я говорил, — Кристофор Клау. Вы не видите игры слов: “Клау” — “ключ”?

Эшли разочарованно опустился на стул:

— Не слишком ясно.

— Доктор Глобос, — взволнованно сказал Дэйвенпорт, — на Луне нет ничего, что называлось бы “Клау”.

— Правильно, — запальчиво ответил Глобос. — В том-то все и дело. Во второй половине XVI века европейские ученые латинизировали свои имена. Клау тоже поступил так. Вместо немецкого “u” он поставил латинское “v”. Затем он добавил характерное для латинских имен окончание “ius”, и Кристофор Клау превратился в Кристофора Клавиуса, а я думаю, вам известен гигантский кратер, который мы называем “Клавиус”.