Ловец бабочек (СИ) - Лесина Екатерина (первая книга .txt) 📗
- Что? – она почти решилась потратиться, а то ведь мало что люди подумают. Не напишешь, что верною была, так и заговорят, что, мол, неспроста, что совесть гложет.
Нет…
Может, «с верностью от супруги?»
- Феликс, энтот ваш, который Белялинский, девку дурную давече снял…
- Ерунда, - панна Гуржакова отставила остывший кофий.
Вообще-то она чай предпочитала, да со сливками, с сахарком, который бы вприкуску, и чтоб к чаю – булочки свежие или вот блинцы стопочкой. Но в периоды душевной меланхолии хотелось страдать.
Пусть и над кофием.
- Ха, - кухарка повернулась к хозяйке и уперла руки в боки. – Вот вы грите, что ерунда. А я грю, снял он бабу! Их Малышка видела, которая молочница. А она брехать не стане.
Малышка-молочница… боги милосердные, о чем они говорят.
…а если просто «от супруги»?
Нет, вовсе глупость. Понятно же, что не от любовницы…
…пан Гуржаков по натуре своей был робок, пусть и не вязалось сие с генеральским званием. С подчиненными-то он держался, порой по-свойски, мягко, за что и любим был. Однако, если случалась нужда, мог и пригрозить.
Не супруге.
Супруги-то он побаивался, робел, и уж конечно, помыслить о такой глупости, как любовница, не смел бы.
- Она аккурат на вечернюю дойку шла, - продолжила меж тем кухарка, начисто сбивая с благостных мыслей.
…себе надо будет памятник из мрамору заказать.
…и чтоб золотыми буквами написали, что, мол, лежит под камнем сим достойная женщина, Аделия Гуржакова, верная жена, хорошая мать… и еще чего-нибудь.
Про скромность вот.
И вазы… может, заказать без надписей? Чтоб потом Гражинке перебивать не пришлось? А в вазах посадить розы, только белые.
- …и глядит, бричка, стало быть… а в ней этот ваш… Феликс который…
- Он не мой, - панна Гуржакова поморщилась.
Вот что за женщина беспардонная! Неужто не ощущает, что хозяйке не до того. Она, хозяйка, может, похороны свои планирует, это ж все подробнейшим образом расписать придется, а то с Гражинки станется доверить дело важное чужим людям.
И сунут в самый дешевый гроб.
…гроб из Хольма заказать надобно будет. Там самые лучшие делают, из черной березы, правда, этие дороговато выйдут, но похороны – не свадьба, один раз в жизни случаются.
- …и стало быть, не один, а с девкою. С дурной слободы.
- С чего ты решила?
Все ж разговор против воли панну Гуржакову заинтересовал. Не то, чтобы она поверила, все ж выглядел пан Феликс прилично, да и панна Белялинска, пусть и манерна чересчур, гонорлива, а все не из тех, кто мужу подобные шалости попустит.
Нет, было у них с панной Белялинской что-то общее…
…а внутри белый атлас…
…или не белый, но, скажем, алый? Не поймут люди, хотя черное с алым красиво… или лиловый? Зеленый-то бледнить станет, а она, мнится, и без того не зело румяною в гроб ляжет.
И ленты, несомненно.
Лиловые?
Или бирюзовые?
Бирюзовый ей всегда шел. Под цвет глаз… но глаза-то закрыты будут… тогда лиловый. А может, слоновая кость…
- Так а что, не видала она девок с Дурной слободы? Ха! – кухарка ловко перевернула блинчик, который уже зарумянился. – Рожа размалевана. Сиськи голые… срам.
Она бы сплюнула, да плевать на своей кухне панна Гуржакова не дозволяла. Меланхолия меланхолией, а порядок порядком.
- Все одно глупость, - она отодвинула чашку с кофием. – Пан Феликс на такое бы не позарился. Вздумай он любовницу найти, отыскал бы кого поприличней.
Панна Гуржакова блинца-то взяла.
И сметанки свежей зачерпнула.
Маслица бы… но маслице в ее возрасте для печенки вредно, а от больной печенки лицо становится желтым, нехорошим.
- Так в полюбовницы-то да, - согласилась кухарка, на хозяйку глядя с непонятным умилением. – А ему для другой надобности.
- Какой?
…и розы атласные. В том годе хоронили старуху Завойскую, так гроб изрядно украсили. И ленты были пышные, и банты, и розы… а еще на крышке венок сплели из тех же лент, но живой все ж лучше.
- На куски порежет и в Хольм продаст, - гулким шепотом произнесла кухарка.
И панна Гуржакова окончательно избавилась от своей меланхолии.
- Вы уж совсем глупости говорите! – воскликнула она, засовывая в рот свернутый рулядкой блинчик. Пусть язык у кухарки длинноват бы, но блины она отменные делала.
- А то не глупости? Все-то знают, чем он пробавлялся и как свои деньжищи нажил. Но как нажил, так и прожил. Вона, на бобах сидят…
Кухарка ворчала, а панна Гуржакова слушала.
…или нет, не ленты… скромно, со вкусом… может, заглянуть-таки в контору? Там подскажут, что ныне в моде.
…но гроб однозначно из черной березы, сколько бы сие не стоило.
- …Малышка к ним давно ужо не ходит, казала, что они задолжали крепко. И не ей одной. Вона, бакалейщику, и мяснику, и… - продолжала перечислять кухарка, не забывая про блины, стопка которых медленно, но верно росла.
А блины у нее получались просто отменные.
К слову, сама панна Гуржакова, хоть и умела кухарить – научишься, с супругом по всему королевству поездивши, - но высокое искусство блинопечения так и осталось выше ее разумения. А потому кухарку, которая с блинами и манною кашей без комков совладала, она премного уважала.
Правда, виду не показывала.
Все ж прислуга…
- Ты, верно, ошибаешься, - панна Гуржакова не отказала себе в удовольствии пальчики облизать, благо, Гражинка спит и не видит этакого наглого попирания этикетов. – Не может такого быть. Я недавно встречалась с Ганной. Вовсе не было похоже, что она нуждается.
- Ха, - столь кратко и емко кухарка выразила свое превосходство над доверчивою хозяйкой. – Фасону-то они держат. Как же… к этое вашее Ганне на кривой козе не подъедешь. Да только того фасону давно уже пшик один… не верите? Сами помозгуйте. Вона, в позатым годе к ней вы, почитай, каждую неделю на чаи ездили. А тепериче?
И следовало признать, что кухарка во всей своей дикости была права.
А ведь и вправду.
Раньше Ганна частенько зазывала к себе на чай, и не только панну Гуржакову, но многих дам из приличного общества. И ладно, что чай, она и вечера устраивала, и карнавал на свои именины.
В прошлом же году…
…да, кажется, Ганна приболела. Панна Гуржакова еще ей открытку сочиняла… с балом ежегодным тоже что-то там не заладилось… и вечера… и чаепития…
- Ага! – кухарка подняла красный в заусеницах палец. – Доперли!
- Поняла, - возразила панна Гуржакова без особой охоты. – У Ганны со здоровьем плохо…
- В прошлый раз, когда у ней со здоровьем плохо было, она на воды укатила. А ныне… чтой-то не слыхала я, чтоб к ней какой дохтур езживал. Да и по гостям здоровье не мешает расхаживать. Придет с девками, сядет, и жруть, жруть…
Кухарка покачала головой.
В диких ее представлениях девицам родовитым приличного происхождения жрать не подобало. Впрочем, эти самые представления самым причудливым образом уживались с желанием кухарки откормить Гражинку, которая для девки была уж больно тоща и почахла.
…панна Гуржакова, да и сама кухарка, премного удивились бы, узнай, чем в час столь ранний, непривычно ранний, можно сказать, занялась Гражинка. Выбравшись в сад, засаженный розами густенько – иных растений панна Гуржакова не признавала, почитая простецкими, а потому розам в саду ее жилось привольно, - она поежилась.
Было прохладно.
И темно.
Говоря по правде, вставать рано Гражина очень не любила. Да и кто, помилуйте, в здравом-то уме любит подниматься на рассвете? Матушка?
Матушке Гражина не то, чтобы не верила, скорее полагала ее существом особым, далеким от простых смертных. И ныне радуясь, что матушка на кухне сплетнями занята – а утренний кофий и думать нечего, затянется – Гражина крадучись ступала по дорожке.
Желтый песок, которым оную дорожку посыпали щедро, потемнел, намок.
И на туфлях останется.
Придется врать.
Скажем, что ей не спалось… что она думала… об чем? А о замужестве. Эти мысли матушка одобрит. Гражина вздохнула, и немалая грудь ее пришла в движение. Груди было холодно, ибо осень нагрянула как-то вдруг, и здравый смысл, которого Гражина в принципе не была лишена, подсказывал, что надо бы вернуться в дом.
