Князья тьмы. Пенталогия - Вэнс Джек Холбрук (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Выпивоха пускается в пляс, но путается в ногах своих. Он бахвалится, как паяц, и чистит уши соломой, выдернутой из веника. Когда же добросовестные, прилежные труженики задерживаются на пути своем, укоряя выпивоху за его недомыслие, он набрасывается на них с кулаками».
К северу от Клути местность стала дикой и пустынной — в первую очередь потому, что разлив реки Джунифер превратил здешние низины в почти непроходимую топь, а также потому, что длинные уступы черных скальных обнажений делали этот район бесполезным для чего-либо, кроме выпаса коз. Впервые Герсен заметил представителей туземной фауны Мониша: двуногих, напоминающих жаб существ, высоко прыгавших в погоне за крылатыми насекомыми, стайку одноглазых ящурилиц, одетых в серо-зеленую чешуйчатую, как у панголина, броню. Присматриваясь к проезжавшему мимо Герсену, они вставали на задние лапы и вытягивали шеи; когда Герсен притормозил, чтобы их рассмотреть, ящурилицы стали приближаться, приплясывая из стороны в сторону — с какой целью, Герсен не мог догадаться. Он поехал дальше — стайка ящурилиц застыла, глядя ему вслед.
Когда закончились Скалистые Топи, местность продолжала оставаться безлюдной. До самого горизонта простирались слегка волнистые, лишенные деревьев, унылые невозделанные степи, озаренные солнцем.
Наконец далеко на севере появилась темная линия: деревья, окаймлявшие берега реки Большая Своми. За рекой местность снова стала населенной. Герсен проехал через дюжину поселков-близнецов: в каждом были широкая главная улица, несколько поперечных улиц, постоялый двор, несколько лавок, школа на окраине, зал для выступлений и собраний, храм и то или иное количество домов и коттеджей.
Часа через два Герсен прибыл в Блаженный Приют — поселок, почти ничем не отличавшийся от встретившихся по дороге, хотя Блаженный Приют был, пожалуй, покрупнее, о чем свидетельствовало наличие таверны «Мшистая стена» на окраине, а также в какой-то мере претенциозной гостиницы «Свечер» в центре, на главной улице.
Герсен остановил электроцикл напротив входа в гостиницу «Свечер» — старинного нагромождения надстроек и пристроек из двадцати номеров различных размеров, находившихся на различных уровнях. Помещения общего пользования были не менее хаотичными — с косыми потолками и неравновеликими углами, со стенами, обшитыми почерневшим от времени деревом, и оплывшими оконными стеклами, покрывшимися фиолетовым налетом под многовековым воздействием звезды ван Каата. Наружную каменную кладку почти невозможно было различить под плотным ковром плюща. Вдоль фронтона над тротуаром тянулась увитая тем же плющом тенистая галерея со скамейками, где явно любили коротать время местные жители.
За стойкой в фойе стоял человек более чем двухметрового роста, тощий, как палка, с бледной неподвижной физиономией, как у воскового манекена, и глубоко запавшими глазницами: «Что вам будет угодно, сударь?»
«Я хотел бы у вас остановиться и, если это возможно, снять апартаменты из нескольких комнат».
«Вы одни?»
«Да, я один».
«Позволю себе заметить, что ваши запросы свидетельствуют о неумеренности. Сколько комнат вы можете занимать одновременно? В скольких кроватях вы можете спать в одиночку? Сколько туалетов и ванн необходимы для того, чтобы вы могли содержать себя в чистоте?»
«Не беспокойтесь, — уступил Герсен. — Предоставьте мне однокомнатный номер с ванной... Кстати, мой приятель, Яков Гиббельс, уже прибыл?»
«В «Свечере» такой постоялец не значится».
«Значит, еще не приехал. Кроме меня, у вас остановились еще какие-нибудь иностранцы?»
«Сегодня у нас нет никого ни по имени Гиббельс, ни под каким-либо другим именем! Сегодня вы — первый постоялец. Будьте добры, заплатите за проживание вперед. Человек, которого принесло, как пушинку ветром, из каких-то немыслимых задворок Вселенной, может так же легко улетучиться, не уплатив по счету».
Заведующий гостиницей отвел Герсена в полутемное помещение со стенами, выкрашенными в синий цвет; ширина потолка в этой комнате явно уступала его высоте. На табурете стоял наполненный водой рукомойник с жесткой щеткой. На кровати лежало серое фетровое покрывало; такое же покрывало служило ковриком у кровати. Заглянув в ванную, Герсен обнаружил полнейший беспорядок. Заведующий ответил на жалобы Герсена прежде, чем он успел их высказать: «В настоящее время мы не можем предложить ничего лучше. Почти все номера нашей гостиницы забронированы заранее в связи с мероприятием, которое состоится через два дня. Вы можете мыться, пользуясь рукомойником и щеткой. Другие потребности можно удовлетворять, пользуясь отхожим местом в конце коридора». С этими словами заведующий удалился.
«Мне еще повезло, — утешил себя Герсен. — Помещения на мансарде таверны «Мшистая стена», наверное, еще хуже».
Герсен не стал терять время в гостиничном номере. Спустившись на улицу, он посмотрел направо — в том направлении, откуда приехал — после чего повернул налево и направился в непритязательный деловой район Блаженного Приюта.
Еще раз повернув налево по дороге на Гольчер, Герсен перешел полноводную Свежую Трелони по мшистому каменному мосту. За мостом у дороги стояла каменная статуя дидрама Рунеля Флютера, потрясавшего коротким кривым ножом в одной руке и ампутированными мужскими половыми органами в другой. За статуей находилась церковь. Плакат на церкви гласил:
«ФРАКЦИОНЕРЫ НЕПРЕКЛОННО УБЕЖДЕНЫ В ПЛОДОТВОРНОЙ ИСТИНЕ!
Пути к отступлению нет!
Оглядываться не на что!
Есть только Истина и Наставления!»
Противоположное поле было занято кладбищем, окаймленным со всех сторон массивными деодарами. Повсюду торчали статуи усопших, высеченные с немалым талантом и навыком из блестящего белого мрамора или изготовленные каким-то другим способом из похожего на мрамор материала. Статуи стояли группами, словно они собрались обсудить с приятелями прискорбные события, положившие конец их бренному существованию.
В полукилометре за кладбищем еще один мост пересекал широкую реку Сванибель, приток Свежей Трелони, а за мостом Герсен увидел школу Блаженного Приюта... Он остановился и задумался. Еще не наступил полдень. Герсен решил не идти дальше и вернулся той же дорогой в центр городка.
На мясном рынке он спросил, как пройти к ферме Адриана Хардоа.
«Сразу за гостиницей поверните налево по дороге на Вирле и выйдите за город, — сказали ему. В шести километрах будет перекресток, там поверните направо по проселку Босгера. Второе хозяйство слева от этого проселка — ферма Хардоа, с большим зеленым амбаром. Что вам понадобилось от старого Хардоа? Не надейтесь выжать из него деньги: Хардоа скупее дудля, страдающего запором потому, что его кормят одними сырными корками!»
Герсен ограничился ни к чему не обязывающим ответом и вернулся к гостинице.
Оседлав электроцикл, он поехал на север по дороге на Вирле. В шести километрах от города, посреди степи, действительно встретился перекресток — Герсен повернул направо по проселку Босгера. В полутора километрах от перекрестка, примерно в ста метрах слева от дороги, он увидел большой фермерский дом, окруженный тенистыми гаромами и перечными орехами, поблескивающими листвой, светящейся в лучах звезды ван Каата. Проехав еще полтора километра в ту же сторону, он заметил слева небольшой коттедж. Неужели это была ферма Хардоа? Дом казался слишком скромным, даже ветхим, и поблизости не было никакого зеленого амбара. На скамье перед домом грелась на солнышке старая женщина, маленькая и худая, с осунувшимся морщинистым лицом. Рядом с ней висел на колышке моток грубой пряжи, из которой старуха плела кружевное покрывало; пальцы ее плохо слушались — она морщилась, как от боли, стараясь не ошибиться.
Герсен остановил электроцикл и слез с него: «Добрый день, мадам!»
«Добрый день, сударь».
«Здесь находится хозяйство Адриана Хардоа?»
