Воздастся каждому - Чейни Питер (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
По его мнению, Вилли единственный мужчина в семье, у которого хватает ума оставаться честным, и, видимо, ему завидует.
Напоминаю, он довольно крут. Когда за что-то берется, то ни перед чем не остановится.
Кэллаген что-то проворчал.
— Прекрасно, но где я найду Майолу?
— Она сегодня выступает в клубе «Крестики-Нолики» на Корк Стрит. Номер её около полуночи; когда закончит, вернется на автомобиле в «Шоу Даун». Иногда прихватывает продувшихся в карты простофиль, иногда — нет.
Ривенхольт скромно кашлянул.
— Теперь могу я прикоснуться к гонорару?
— Да, я позвоню Дарки, чтобы он выслал его с посыльным. Получишь нынче вечером.
— Премного благодарен. Как раз подворачивается прекрасно им применение. Могу ещё чем-то помочь?
Кэллаген долго размышлял.
— Сейчас пока не думаю. Но все равно спасибо. Полагаю, я ещё свяжусь с тобой.
— Тогда мне остается забрать мой гонорар и поглядеть, что можно с ним предпринять в «Монт»…
— Можно, — проворчал Кэллаген. — Смотри только, чтобы уши не надрали… — и повесил трубку.
Какое-то время он внимательно изучал телефон, затем встал и вышел в приемную.
— Фред, пройдись-ка на угол, где подают чай и кофе. Купи чего-нибудь… любую мелочь… и какие ни на есть сигареты. Прихвати пару листов оберточной бумаги и тащи сюда.
Фред кивнул и исчез. Кэллаген вернулся в кабинет, позвонил Дарки и попросил переслать Ривенхольту 80 фунтов .
Вернулся Фред с бумагой — грубой оберточной бумагой для покупок.
Кэллаген сложил один из листов и разорвал его на четыре части размером со стандартный лист писчей бумаги. Затем наложил на него копировальную бумагу и сверху — два обычных листа для машинописи. Вставив всю эту пачку в машинку, он начал печатать:
"Привет, Слим!
У меня есть сведения, что ты работаешь на Беллами Мероултона. Если это так, тебя может заинтересовать информация о человеке, о котором Ярд давал объявление в газету. Я о человеке, которого видели возле морга в ночь убийства. Если ты ещё не в курсе, сообщаю, что это он спер завещание из часов старика Мероултона. Мы-то знаем, как знают и все братья Мероултоны, что завещание оставляет их без гроша. Но если завещание испарится, они получат денежки старика, как ни в чем ни бывало.
Итак, завещание у меня. И если твои клиенты согласны раскошелиться на пять сотен, я передам его — пусть делают с ним что угодно.
Если это устраивает, покажи это письмо Вилли в «Томе Пеперсе» — он скажет, как меня найти. Даже не предлагаю держать язык за зубами, так как прекрасно тебя знаю.
Так что Слимми — пока!
Сэмми Шейк.
P.S. Если не получу пять сотен, то через пару дней заброшу бумаженцию стряпчему Гезелингу. Так что пусть твои клиенты раскошеливаются поживее."
Кэллаген внимательно прочитал послание, сложил бумагу втрое, затем разыскал в мусорной корзине конверт со своим адресом, в котором утром прибыли счета. Конверты эти из самых дешевых и обычно не заклеиваются.
Он засунул в него только что созданное послание, заклеил клапан и затем сделал на нем разрез, вскрыв конверт общепринятым путем. С виду изделие выглядело вполне натурально.
В половине двенадцатого Кэллаген сидел за маленьким столиком в конце танцевального зала клуба «Крестики-Нолики», дымя очередной сигаретой.
Перед ним красовались остатки роскошного ужина.
Под нежные и зажигательные мелодии джаз-секстета в зале танцевала очень усталая и равнодушная публика, явно состоявшая из завсегдатаев. Казалось, те проводили львиную долю времени в этом клубе, не то удивляясь, не то раздумывая, почему они оказались здесь, и безучастно озирались вокруг, надеясь, что что-то случится и хоть на миг выведет их из состояния скуки и хандры, в которой, казалось, они родились и живут.
Кэллаген затушил сигарету, закурил новую, выпил виски с содовой, заказал ещё — и проделал все это совершенно машинально.
Его сознание сконцентрировалось на развитии дела Мероултона и его собственной в нем роли. Предметом размышлений были идеи и версии, которые медленно и верно формирует Грингол вокруг Цинтии Мероултон. Он обдумывал те неприятности, которые могут возникнуть в ближайшие часы, о Майоле Фериваль и Джереми Мероултоне.
Персиваль его не занимал. Тот был просто марионеткой, тенью Беллами, абсолютной и беспрекословной шестеркой, слоняющейся рядом и выискивающей шанс выпросить за услуги выпивку. Бесхребетный, бездумный, этот человек опасен только самому себе.
Кэллаген оглянулся. Танцевальный паркет опустел. Джаз молчал. От соседних столов долетал мягкий гомон, прекрасно характеризующий интеллектуальный уровень здешних посетителей. Все это можно слышать в любом танцевальном клубе для состоятельной публики, уверенной, что ночь можно проводить только в таких местах.
— Я говорю ему: не будь ты дураком. Но знаешь, Вики, если ему взбредет в голову поволочиться за девкой, он не обратит внимания даже…
Голос женщины:
— Он должен на ней жениться. Меня не волнует, что он говорит или делает. Он просто обязан…
Мужской голос:
— Конечно, чек вернули. Чеки Скривена всегда снабжены розовым клише. И любой ростовщик, кто недостаточно умен и принимает эти бумаги, сам напрашивается на неприятности…
Кэллаген, рассеяно прислушиваясь, взял на заметку, что клуб "Крестики-Нолики "может оказаться отличным местом для его бизнеса. Тут просто должны найтись для него дела. Завсегдатаи клуба — люди денежные и не слишком умные. А такие зачастую попадают в беду.
Неожиданно и без всяких видимых причин Кэллаген поймал себя на мысли, как ему прискучили богачи, вечно попадающие в переделки. И с удивлением заметил, что его охватили странные чувства. Это было на него не похоже. Ему не приходило в голову, что причиной всему — дело Мероултонов, и то, что с ним связано, медленно и уверенно вело к пониманию, какое положение он занимает по отношению к остальному миру, и как этот мир расценивает его.
Он усмехнулся, затушил пятую за последние полчаса сигарету и снова заказал виски.
Оркестр разразился бурной увертюрой. Дирижер с маленькими усиками и тонкой талией, изо всех сил копировавший облик модной кинозвезды, подошел к краю сцены.
— Леди и джентльмены! — зажурчал он. — Мне доставляет величайшее удовольствие представить вам звезду Парижа, Буэнос-Айреса и Нью-Йорка, чье зажигательное мастерство никого не оставляет равнодушным. Леди и джентльмены! Майола Фериваль — «Аргентинский Соловей»!
Джаз снова загремел, кулисы справа распахнулись, вспыхнули прожектора и пятно света выделило Майолу Фериваль, шагающую к центру танцевального паркета.
Кэллаген оценивающее её оглядел. У неё было все что надо: рослая стройная фигура, более чем привлекательные формы, и каждое движение дышало сексуальным напором — а двигаться Майола умела.
Изумительное тело спокойно и ритмично колыхалось в такт музыке. Оркестр четко отслеживал картинные движения дирижера, медленно наращивая темп. Сначала звучало что-то вроде блюза, который постепенно превращался в зажигательную самбу.
Теперь Майола запела. В мягком вибрирующем голосе ощущалась огромная скрытая сила. Выражение невинной простоты на её лице ещё больше подчеркивало тщательно продуманную чувственность слов.
Майола была хороша. Чертовски хороша.
Разрез на черном платье до середины бедра подчеркивал изумительной красоты ноги. Тело её извивалось под стремительную музыку, темный огонь вспыхнул в глазах утомленных мужчин и вызвал неудержимую зависть их женщин.
Кэллаген стал разглядывать её лицо. Тонкий нос, прекрасно очерченный рот вызывали ощущение характера и силы. Лучи прожектора выхватывали стальные всполохи её горящих черных глаз. Овальный подбородок плавно переходил в четкую линию челюстей.
Крепкий орешек, — подумал Кэллаген и вспомнил слова старой песни: «Характер парня виден по друзьям и ещё лучше — по его подружкам!»
Он огляделся кругом, подозвал официанта и приказал принести бумагу и конверт. Потом снял колпачок авторучки и написал:
