Пастырь добрый - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (лучшие книги без регистрации txt) 📗
– Но этот человек ведь не только в «грабежах или кражах» замешан, – осторожно заметил Бруно, и он кивнул:
– Это верно. Однако последнее совершенное им убийство имело место давным-давно. Я, разумеется, отдаю себе отчет в том, что с местью за подобные дела можно тянуть и годы, но все же – не думаю, что его грешки имеют к делу хоть какое-то касательство, ибо, опять же, ни один более или менее занимающий положение горожанин на его ноже духа не испустил.
– А почему вы так ухватились за мысль, что все это учинили люди «с положением»? – пожал плечами помощник. – Девица нанятая? Кто сказал, что ее наняли? Быть может, она дочь, сестра или тетя жертвы твоего Финка, и работала она не за деньги, а по собственному произволению. Чтобы сутки продержать у себя похищенную девчонку, опять же, никаких особенных средств не нужно – нужна только комната на замке или просто веревка покрепче да кляп; ее даже кормить не обязательно – за сутки, чай, не помрет. А тот факт, что этим таинственным «кому-то» известно, где находится… как его… «Кревинкель»?.. и кто там собирается, вообще может говорить не о том, что это богачи с большими связями, а вовсе даже о том, что (и это более логично) люди эти из кругов ниже некуда.
– Закидаю святомакарьевский ректорат запросами, – с чувством проговорил Курт. – Пускай определят тебя на обучение.
– Это снова глум, или в моих словах есть логика?
– И немалая, – кивнул он уверенно. – Дитрих этим вечером приглашает нас с Густавом «на ужин»; полагаю, чтобы как следует накачаться от безысходности в нашей компании. Идем со мной, изложишь ему свои идеи.
– Благодарю, – покривился подопечный, отгородившись от него обеими ладонями. – Уволь. До поздней ночи смотреть на ваши смурые физиономии? Идею – дарю; излагай сам.
– Не нравится мне это… – пробормотал Курт так удрученно, что помощник нахмурился:
– Не по душе подарок?
Он не ответил – лишь указал за спину Бруно кивком головы, и помощник, проследив его взгляд, тоже недовольно сдвинул брови: по коридору от лестницы шагал страж Друденхауса, стоящий обыкновенно внизу, в приемной зале – шагал быстро, уверенно приближаясь, отчего становилось ясно, что направляется он именно сюда, к майстеру инквизитору второго ранга, для коего имеется некое сообщение – в свете происходящего в последние дни, навряд ли приятного свойства.
– Что случилось? – бросил Курт еще издалека, приближаясь навстречу ему и не дожидаясь должного приветствия и обращения; страж остановился.
– Вас спрашивают, – пояснил он голосом недовольным и несколько, как показалось, смятенным, и пояснил в ответ на вопросительный взгляд майстера инквизитора: – Мальчик. Говорит – вы знаете, в чем дело.
– О, Господи, – простонал Курт, прижав пальцы к виску. – Его мне еще не хватало сегодня…
– Выставить? – с готовностью подхватился страж, и он вздохнул:
– Ни в коем случае. Сопроводи в часовню – я спущусь к нему.
Штефан сидел на последнем ряду скамей, в самом дальнем углу часовни, сжавшийся, поникший, и смотрел в пол, обернувшись на шаги резким рывком и порывисто поднявшись навстречу вошедшим. От брошенного на него взгляда Курт едва не поморщился и, пересиливая острое желание развернуться на месте и уйти, приблизился, пытаясь выглядеть уверенно и невозмутимо.
– Здравствуй снова, Штефан, – отозвался он на приветствие, произнесенное тихо и, как показалось, укоризненно; тот вздохнул.
– Вы не пришли к моим родителям, – тихо заметил мальчик, не глядя на своих собеседников, изучая плиту пола подле себя и теребя рукав. – Значит, майстер обер-инквизитор мне не поверил, да?
– Ты пришел, потому что это все еще продолжается? – оставив его слова без ответа, спросил Курт, не садясь, дабы ненужный и докучливый посетитель не последовал его примеру и разговор этот не вздумал затянуться; мальчишка кивнул.
– Да, майстер инквизитор. Только теперь все еще хуже – намного хуже.
Обреченный, безысходный вздох он удержал в себе с невероятным напряжением, обессиленно опустившись на скамью, и спохватился лишь тогда, когда Штефан уселся тоже, сложив на коленях руки и все так же не глядя ему в лицо.
– Я, в общем, зря пришел, – произнес парнишка тихо, – я понимаю; раз мне не верят – то чего понапрасну ходить-то, да?.. Только мне совсем плохо. Я, наверное, для того пришел, чтобы просто рассказать. Мне никто не верит, понимаете?
Курт промолчал.
Что он сейчас мог сказать в ответ? Что он и сам не особенно склонен почитать подобные рассказы за правду? Мог он сказать и то, что мальчик прав: сейчас он сидит здесь, в часовне Друденхауса, лишь потому, что над ним смеется духовник, от его жалоб морщится усталая от возни с младенцем мать и злится состоявшийся, уверенный в себе отец, а майстера инквизитора Гессе от прочих собеседников Штефана Мозера отличает тот факт, что он попросту обязан выслушать – и это, и все, что бы ни взбрело в голову рассказать хоть сыну одного из самых преуспевающих людей города, хоть нищему, что побирается на улицах Кёльна. Даже когда голова забита другим, бессомненно важным, и посетитель в этот день нужен, как рыбе ноги…
– Знаете, у меня есть друг, – продолжил Штефан, так и не дождавшись на свои слова никакого отклика. – Франц. Я рассказал ему, что творится в моей комнате по ночам… Это мой лучший друг, но я все равно думал, что он будет надо мной смеяться. А он не смеялся. Он на меня так посмотрел… Он ничего не сказал, только я думаю, у него происходит то же самое, просто он не хочет об этом говорить, и он, может быть, подумал, что я его… как это… провоцирую. Я на него давить не стал, я думаю, что он скоро сам расскажет. И если он расскажет – может быть, тогда майстер обер-инквизитор поверит? – с надеждой спросил мальчишка, подняв, наконец, взгляд к своим собеседникам. – У двоих сразу ведь одинаковые кошмары быть не могут, да?
– Все дело в том… – вздохнул Курт, тщательно подбирая слова, – дело в том, Штефан, что – могут. Такие – могут. Понимаешь, это как боязнь темных углов или подвалов, такие страхи одинаковы у всех людей.
– Потому что все знают, что там может что-то быть, – чуть слышно, но уверенно, с непреклонной убежденностью пояснил мальчик, и Курт едва не покривился болезненно, услышав собственные слова из уст этого ребенка. – Потому что мы все знаем, что там должно что-то быть, в темноте, только мы не всегда это видим, или оно пока спит.
Взгляд подопечного, перехваченный мимоходом, был напряженным и острым; чуть придвинувшись ближе, Бруно попытался изобразить на лице нечто похожее на доброжелательность, от каковой не слишком удачной попытки стало мерзко даже майстеру инквизитору.
– В чем-то ты, быть может, и прав, – согласился помощник мягко, – однако ведь, Штефан, не забывай и еще кое-что: чем старше мы становимся, тем больше у нас развивается воображение. Тем больше всяких страшных рассказов мы слышим вокруг…
– Или просто понимать начинаем больше.
От того, как снова по-взрослому заговорил сегодня Мозер-младший, от этого выражения полной серьезности и неподдельного страха в его лице Курт снова ощутил неприятное, раздражающее желание наплевать на мнение начальства и старших сослуживцев, достать так и не начатое дело из архива и все-таки поставить на том единственном листе пометку «утверждено к расследованию»…
– Понимаешь, – вновь попытался возразить Бруно, – никто здесь не полагает, что ты говоришь неправду. Во лжи тебя не обвиняют. Но…
– Но вы думаете, что мне все это чудится, – довершил за него Штефан с кривой, тоже совершенно не детской усмешкой. – Что я наслушался… всяческих историй, и оттого боюсь темного шкафа. Но теперь дело не лишь в темном шкафу, все еще хуже, я ведь и пришел потому.
– О, Боже ты мой… – все-таки не сдержал тяжкого воздыхания Курт, прикрыв на мгновение глаза и ощутив вдруг сейчас, в середине не особенно заполненного делами дня, невозможную, сонную усталость. – Рассказывай, Штефан. Что еще стряслось?
