Исповедь жертв (СИ) - Берхеев Дамир Энверович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Порой у того или иного успешного человека спрашивают, почему он стал снимать фильмы, лепить скульптуры, писать музыку или чинить водопроводы (хотя у последних гораздо реже берут интервью). Они отвечают, что получают от этого удовольствие. Я же не только получал удовольствие, но я жил этим. И до сих пор живу. И даже сейчас, когда я считаюсь конченым наркоманом, который, чтобы встать с кровати с утра закидывает эфедрин, в обед загоняется лизергиновой кислотой для бодрствования, а ночью, чтобы, наконец, убить очередной день успокаивает свой организм реланиумом — я все равно считаюсь одним из лучших детективов. Даже моя слабость — стала моей сильной стороной. Мне часто рассказывали, что наркотики стимулируют мозг, но я никогда не верил в это, считая простой отговоркой наркоманов. Но, что касается меня — препараты давали мне спокойствие и сосредоточенность. Если бы не они, то моя судьба оборвалась бы еще шесть лет назад...
Когда-то что-то становится центром твоей вселенной, твоей жизни, твоей судьбы, то потеряв это — ты хоронишь себя, уходишь в тень, увядаешь под солнцем, не стараясь найти влагу и место для существования. Называйте это как хотите — я же могу подобрать тысячу метафор, но описать боль этой утраты нереально.
Элизабет... Мое крошечное создание стало для меня центром вселенной. Ради нее я мог и покорял все высоты, как в карьере, так и в личной жизни. Я женился по любви, я не философ и не могу утверждать редкость это сейчас или нет, но так произошло, и она появилась в любви. Элизабет... С глазами матери, моим подбородком и маленьким носиком, над которым мы долго спорили с супругой на чью из родительских сторон ее нос похож больше. Уют дома не был в горящем камине или травянистом чае, ни в деревянных и кожаных декорация, ни в дорогом автомобиле... Уют создавала эта крошка. И если бы мы просто жили в четырех каменных стенах, то все равно эти стены были бы самыми родными и уютными, ради которых хотелось бы возвращаться домой... Когда я вспоминаю, как она икала, перепив грудное молоко в первые месяцы жизни, то улыбка с моего лица не стиралась до тех пор, пока я не вспоминал, что больше не услышу ее... Первая улыбка, первый плач... Хотя все было наоборот — сначала первый плач, который на меня действовал всегда одинаково — как ножом по сердцу. Но улыбка...))) Где-то вычитал выражение, поэтому кому-то оно может показаться банальным — улыбка солнца. Просто точнее было передать нельзя — именно улыбка солнца.
Проходили года, ветер все так же захаживал в нашу тихую обитель, поглаживая кудрявые волосы Элизабет, так же принося с собой нежную мелодию фортепьяно. Она уже ходила на ногах и даже задавала кучу вопросов. Одно из самых золотых родительских периодов жизни. Где-то мы ей говорили правду, где-то ее недоговаривали:) Просто глагол «врали» будет слишком жесток к нам. Мы растили ее в доброте, а доброта с глаголом «врали» не может сочетаться.
Папа, а кто это играет каждый день на пианино? - сжимая белого кролика Майки в своих объятиях, спросила моя девочка.
У детей этот инструмент гораздо известнее чем рояль или фортепьяно... Хах.. Пианино)
Я не знаю, мой ангел, - с улыбкой отвечал я.А почему ты не узнаешь об этом? - вопрос за вопросом, как же я ее обожаю)Давай как-нибудь вместе сходим и узнаем. Тебе нравится, как он играет?Конечно. Я, когда вырасту тоже стану пианисткой, - она всегда говорила серьезно, непоколебимость в ее голосе заставляла нас, взрослых, только произносить «Аминь» в знак благословения. В моей памяти она навсегда останется такой: самым прекрасным цветком в белых колготках, в розовой кофточке с заколками в виде разноцветных бабочек и с белым кроликом Майки. Ничего черного лишь светлые оттенки в счастливом воспоминании...
В то время мы верили в Бога. Наверное, потому что жили под его крылом. Но вскоре он покинул нас...
Вот и теперь глаза увлажнились, а я уж думал, что забыл, что значит плакать. Подонок, сбивший Элизабет, может и не был подонком, мне не довелось это узнать. Но в момент, когда я приехал домой из очередного дежурства — он все так же стоял около своего пикапа, из-под колес которого стекала алая вода, а в нескольких ярдах валялся искореженный трехколесный велосипед. На тот момент ей было пять, и Элизабет только училась крутить педали. Даже велосипед розово-белый назывался по сказочному «единорог».
Мне было наплевать на полицейских, приехавших сразу же после происшествия и записывающих показания задержанного, наплевать на свидетелей в виде врачей скорой помощи, фиксирующих смерть пятилетней Элизабет Брэдли, на соседей, которые были в ужасе от произошедшего, мне было плевать даже на мою ревущую в бешенстве жену... Для меня существовал только он. Я не выхватил табельный пистолет и не стал выпускать свинец в его толстое брюхо. Мой мозг хотел его уничтожить, разобрать по кусочкам, как мозаику, но помутневший рассудок исполнил желание самым дикарским способом. Я... Я повалил его на землю и бил до тех пор, пока не онемела моя рука. В тот момент меня не могли остановить ни патрульные, ни врачи, ни свидетели. Его лицо превратилось в кровавое месиво, в уродливую гримасу, похожую на мою нынешнюю жизнь.
Он скончался, не доехав до больницы. Этот день стал для меня концом жизни. После этого я превратился в призрака.
Мне еще нет тридцати пяти, но я уже давно умер. Мы пытались жить дальше... Но каждый день был хуже предыдущего. Детектив Брэдли подставлялся под пули, но так и не смог найти ту единственную, которая закончила бы мои страдания. Моя супруга каждый день поговаривала о суициде. Это становилось похожим на ад, выхода из которого нет даже при искуплении. Все закончилось простым разводом. Признаться честно, я даже рад этому. Я никогда не виделся с ней и не созванивался... День переезда в Луизиану остался последним днем, когда мы контактировали. Любовь, семья, счастье были перечеркнутым одним трагическим эпизодом.
Теперь каждый день после работы я вкидываюсь коксом или метом и впадаю в эпицентр моей мечты. Мечта, которая была у меня, но я ее не удержал... Не удержал... Не удержал...
За день до переезда в Луизиану, я хотел оставить хоть какое-то воспоминание об Элизабет. Кролик Майки. Я обыскал весь дом с верху до низу, но безрезультатно.
Сыщик не сумевший найти игрушку дочери... О, Боже, как же больно!!! Хотя тебя нет, Господи. Если бы ты существовал — разве ты бы допустил весь этот кошмар?!!!..»
Глава 22
***
Куда мы едем? - садясь в «RangeRover», спросил Курт.
Он был одет в серый костюм с брюками, синюю рубашку с темно-синим галстуком и в плащ того же оттенка, что и костюм. Глаза выдавали о тяжести вчерашней ночи.
Едем к брату Фитцжеральда. А ты принципиально не спишь или просто испытываешь свой организм? - двигая автомобиль в сторону Манхэттена, спросил водитель.
Не успели напарники выйти из автомобиля, как точная копия детектива Фитцжеральда подоспел к автомобилю. В спортивном костюме черного цвета с белыми полосками и с вязаной шапкой на голове. По нервозному поведению можно было понять, что его что-то беспокоило, он явно куда-то торопился.
Спустя полчаса, черный «Chevrolet» уже мчался по узким улицам Нью-Йорка. Погода сегодня мало походила на осеннюю. Скорее всего последние отголоски лета решили напомнить о себе пред наступлением зимы — такое бывает. Пока водитель настраивал нужную радиостанцию, детектив все же повторил вопрос, на который так и не получил ответа:
Почему-то в этот момент перед глазами детектива снова предстала окровавленная дочь. Встряхнув головой, полицейский ответил.
Открыв задний багажник «Chevrolet», взгляду троицы предстали три штурмовых облегченных бронежилета, два автомата М16 с магазинами патронов, три пистолета «MagnumEagle», один восьмиразрядный дробовик «Remington 870 модели».
Перед ними возвышался довольно богатый ресторан, сделанный в готическом стиле. Каменные горгульи высовывали свои языки, крепко стоя на прямоугольных подставках, черные флаги с белыми лилиями символизировали эпоху средневековья, времена алхимиков и магов, ищущих философский камень и зелье бессмертия.
