Флэшбэк - Дембский Еугениуш (Евгений) (читать книги полностью .txt) 📗
Отказавшись от последнего шанса на примирение, я поморщился и вышел, не прощаясь. В коридоре мне под ногу попалась хрупкая пластиковая пепельница-зажигалка. Пинок почти распылил ее на атомы, у меня даже нога не заболела. Опасаясь наблюдения, я спокойно сел в «бастаад» и лишь за углом дал волю чувствам. Я проклял весь этот паршивый мир и ударом кулака едва не погнул руль. За углом я наткнулся на какой-то спортзал; он был пуст, так что я мог целый час беспрепятственно лупить по боксерской груше. Под душем я поблагодарил изобретателя этого снаряда. У меня болели костяшки пальцев, заныла после удара о пепельницу ступня. Я превратился в развалину. Подъехав к ближайшей аптеке, я десять минут лежал в шезлонге под управляемыми компом соплами. Воняя обезболивающе-успокоительной смесью, я снова сел в машину, чтобы ехать домой. Когда я уже съезжал с автострады, намереваясь по Седьмой магистрали доехать до своего района, я вспомнил о том, что еще хотел сделать. Открыв окно, я плюнул изо всей силы. Воздушный поток наказал меня за идиотское поведение. Я пришел в себя настолько, что ночь провел в гараже. Сегодня я уже обидел одного близкого человека, и стоило пощадить еще двоих. Мне снился Гай лорд, выковыривавший из шерсти Навуходоносора программные «трояны».
Разговор с Гайлордом был коротким, я задал ему только один вопрос — о дате неудачного покушения.
— Пятого мая, если собаки залаяли сразу же после случившегося.
— Да, я помню. Невелла они разбудили в полночь, так?
— Верно.
— Еще одно: есть у тебя какой-нибудь флаер? Он нужен мне на три часа…
— Езжай на аэродром в Буллстоке. Флаер будет тебя там ждать… — Он сделал паузу, но все же удержался и ни о чем не спросил.
— Хорошо. Спасибо, и до свидания.
Я завершил разговор. Феба положила голову мне на колено и несколько раз, но только несколько, махнула хвостом. Чесать ее за ушами или гладить я считал для нее унизительным. Я положил руку ей на голову и сказал:
— В другой раз, Феба. Сегодня пока нет, ладно?
Она махнула хвостом. Я включил замок, позволявший Фебе спокойно покидать дом и возвращаться, и вышел. На пороге я огляделся по сторонам и полной грудью вдохнул свежий пред полуденный воздух. Закурив, я еще раз осмотрелся, на этот раз внимательнее. Ближайший автомобиль стоял у тротуара метрах в семидесяти от моего дома. Ни в одном из окон ближайших домов не пошевелилась даже занавеска. Видимо, люди Гайлорда обладали неплохой квалификацией. Пима, правда, заметила, что ближайшие соседи, похоже, уехали в отпуск. Может быть, именно там поселились новые охранники. Я проверил, заперта ли дверь, и не спеша зашагал в сторону перекрестка нашей улицы с авеню Трех Крупных Рыб. Улица передо мной и позади меня была абсолютно пуста. Я чувствовал себя так, словно шел по маленькому городку на Диком Западе. Недоставало только шпор и пояса с кольтом.
На углу я минуты две ждал, пока появится такси, на аэродроме же мне ждать вообще не пришлось. Стоило мне назвать свою фамилию симпатичной мулатке, и она направила меня прямо на летное поле. Идя к флаеру, я размышлял о том, куда деваются американки среднего и старшего возраста: в каждом офисе, из каждого окошка выглядывает молодая, чаще всего не лишенная красоты мордочка. Где же их старшие сестры? Я решил запомнить эту мысль и по завершении дела Гайлорда заняться проблемой массового истребления женщин старше тридцати.
Флаер пилотировал тот же парень, который доставил меня на Голубиный остров; мы пожали друг другу руки и поднялись на борт. Пилот, прежде чем связаться с башней и попросить взлет, показал мне на бар и с понимающим видом махнул рукой в ответ на мой отрицательный жест. Сразу же после взлета он включил автопилот и занялся решением какой-то геометрической задачи, азартно скрипя стилосом по лежавшему на коленях экрану. Я откинул спинку кресла и все сорок минут полета созерцал голубое небо над головой, погрузившись в философские размышления. Неожиданно я почувствовал прикосновение руки к плечу и услышал голос пилота:
— Видели когда-нибудь это сверху? Самое дерьмовое место из всех, над которыми я когда-либо летал.
Я поднял спинку кресла и посмотрел через окно вниз. Мы находились над полем солнечных батарей. Насколько хватало взгляда, тянулись черные плиты, подставляя свою плоскую поверхность солнцу. На некотором расстоянии от нас они сливались в сплошную черноту, ближе — видно было пространство и зеленые делянки между ними. К югу от нас яркое пятно отраженного солнечного света немилосердно било в глаза. Чернота, зелень и пронзительный серебристый блеск. Впечатляющее зрелище. Я повернулся к пилоту.
— И что в этом такого плохого?
— А если бы пришлось садиться? — оскалился он. — Для самолета это смерть, с флаером чуть полегче, но если рули высоты откажут — все, конец. Вы ведь не из пугливых, верно? — спросил он и, не ожидая ответа, продолжил: — Флаеры как минимум раз в год отказывают, это точно. Несоответствие теории и технологии. Чтобы они могли летать, они должны быть легкими, а поскольку они легкие — то и разваливаются. — Он описал пальцем Kpyi в воздухе. — Замкнутый круг.
— Раз в год? — вежливо удивился я. — А этой машине сколько?
— Э, не-е-ет… — рассмеялся он. — Мы летаем самое большее по полгода.
— Ну, тогда есть надежда…
— Наверняка! — убежденно сказал он и хотел еще что-то добавить, но его прервал пискливый сигнал автопилота.
Мы приближались к аэродрому Паунси. Пилот уселся поудобнее в кресле и выключил автоматику. Никто внизу не мешал нам садиться. Как только мы коснулись колесами сухой выгоревшей дожелта травы, я открыл дверь. К зданию конторы я подошел не таясь и лишь у двери сунул руку в карман. В знакомой мне комнате уже был более-менее наведен порядок после моего визита — телефон стоял на своем месте, со стола исчез штатив с телескопом, но никто не позаботился о том, чтобы вставить новое стекло. Осколки старого все еще лежали на полу, словно адски трудная головоломка, которую никто не в состоянии собрать. Я заглянул в спальню и ванную. В шкафу я обнаружил небогатый гардероб Паунси; туалетные принадлежности и минимальный набор косметики лежали на полке под зеркалом. Присев на хозяйскую кровать, я немного подумал, потом вернулся в контору и проверил содержимое ящика стола. «Тома» там не оказалось. Я вышел на улицу. Пилот карябал что-то на экране; с этого расстояния казалось, будто он сражается с муравьями, решившими поселиться в волосах у него между ног. Я вошел в здание рядом с конторой. Заброшенный сарай, в котором, судя по обрывкам упаковки, последний раз хранили какой-либо товар несколько лет назад. Разбитый санузел.
Я снова вышел на улицу и направился к мастерской-ангару. Воздух внутри него, горячий, липкий от жары, насыщенный вонью смазки, технических жидкостей и заскорузлых тряпок, окутал меня, лишь только я шагнул в калитку, прорезанную в больших воротах. Выдержав там несколько секунд, я выскочил на солнце. Подождав немного, я несколько раз глубоко вздохнул и нырнул в душное, лишающее сил нутро ангара. Я нашел выключатель, но двери даже не дрогнули, лишь с помощью рукоятки и двухминутных усилий удалось победить заклинившие ворота. Через открытые настежь двери я вывалился наружу и спрятался в тени. Чтобы закурить, пришлось вытереть залитое потом лицо; в неподвижном воздухе влага на лбу не испарялась, каждые полминуты приходилось проводить по нему рукавом, чтобы пот не щипал глаза. Послышался шорох чьих-то шагов по траве. Пилот шел в мою сторону, неся две банки пива. Я поблагодарил его взглядом из-за края первой банки.
— Спаситель… — сказал я, открывая вторую.
Он широко улыбнулся и кивнул в сторону темного вонючего нутра ангара.
— Последний из могикан… — сказал он. — Флаеры, какими бы они ни были, скоро положат конец всем частным аэродромам.
Я кивнул и поставил банку у своих ног, рядом с первой. У меня промелькнула мысль, почему я не бросил их просто на траву, но ответа не нашел, так что лишь вздохнул и снова нырнул в уже несколько остывший и не столь ядовитый воздух ангара. Я медленно прошелся вдоль полок с емкостями, заполненными засохшей смазкой; там стояли даже древние стеклянные бутылки, в которых от содержимого остался лишь запах. Обрывки тряпок и бумаги приклеились от времени к полкам. Я все больше убеждался, что все, что там было, присохло, приклеилось, срослось с полом, так что, даже если бы кто-то перевернул ангар вверх ногами, единственным, что изменило бы свое положение, был бы я сам. Пол, размякший от многолетней жары, сохранил несколько сот отпечатков колес самолетов, но отпечатки эти заполнились какой-то смазкой или маслом, которое потом застыло, образовав некое подобие продолговатых мутных зеркалец. Стена напротив входа была увешана несколькими слоями схем разнообразных летательных аппаратов. Некоторым из рисунков вполне могло бы найтись место в музее техники. В углу валялся фюзеляж какой-то авиетки. Я остановился в четырех шагах от него и закурил.
