Ржавый меч царя Гороха - Белянин Андрей Олегович (мир бесплатных книг txt) 📗
– Пил вчерась?
– Нет. Ни стопочки не пригубил.
– Врёшь, зараза!
– А чего сразу ругаться-то?! – вспыхнул гражданин Груздев. – Ну ежели и принял на грудь литр-другой… третий, так не за-ради чревоугодия, а причины избавления от бессонницы для!
Вопрос, с чего он вообще туда попёрся, даже не стоял. Дьяк задержался дольше, чем рассчитывал, разбирая царские бумаги. Прямым текстом это значило: занимался приписками, подтирками и подтасовками, выгадывая себе пять-шесть лишних монеток к жалованью. Ну и там, сами понимаете, чисто случайно углядел с высоты второго этажа нашу телегу опергруппы со стрельцами на борту. Вроде как решил вежливым образом спуститься, поздороваться, но вдруг увидел идущего от калиточки призрака в белой милицейской фуражке.
– Так вот, пошёл я за ним, грешником, тихохонько. Думаю, мается, видать, щас сзаду подкрадусь да как дуну в ухо, он и развеется. А тут участковый свечку зажёг с огоньком зелёным, по всему видать, сатанинское изобретение… Ай! Чего ж дерётесь-то, бабушка?
– Да так, рука случайно сорвалась, – даже не извинилась Яга. – Но ты продолжай, продолжай…
Поразительным оказался тот факт, что Филимон Митрофанович призраков совсем-таки не боится. Ну ни на грош! То есть вполне готов к общению с духами умерших, не испытывая ни малейшего страха к жителям потустороннего мира. Подозреваю, у него на это просто фантазии не хватает. Надо было хоть укусить его в прошлый раз для порядку, чтоб впредь не приставал к безвинно блуждающим душам усопших…
– Иду я за ним коридорами подвальными, слежу за ним, а он, супостат, возьми вдруг да и провались на ровном месте! Исчез, как не было, и серного запаху после себя не оставил! Я так, порядку ради, дверцу железную толкнул, да она вдруг открытой оказалась. Я туды нос тока сунул, а та-а-ам… цельных два привидения! Сыскной воевода да наш надёжа-государь! На полу сидят, в картишки дуются! И ведь чё особенно поразительно-то, оба в бабских ночнушках…
В общем, хвала всем богам (языческим, скандинавским, древнерусским и до кучи половине индусского пантеона), взбудораженный видениями дьяк ничего толком не помнил, щедро смешивая реальность с отсебятиной. Его можно было понять: от одного вида нашего весёлого Гороха с бородой и в пеньюаре серьёзные проблемы с психикой обеспечены на годы. У меня и то шок был…
– А тока меня ить ещё любопытство мучит, – вновь начал дьяк, видя, что Баба-яга несколько призадумалась, ища выход из некрасивой ситуации. – Гроб в сенях стоит, венки люди понатаскали, а где ж у вас сам покойничек? Глянуть бы…
– Тебе зачем?
– Дык хоронить-то на третий день положено, а чегой-то никто и не чешется.
– Милиционеров, не как нормальных людей, на четвёртый день хоронят, – сквозь зубы процедила бабка, максимально драматизируя сцену. – Да в закрытом гробу, в полночь, за церковной оградой, в неосвящённой земле, тока при своих. А всех свидетелей в погребальный костёр кидают и пляшут голыми вкруг огня…
– Ох ты ж срамотень какая-а, прости мя, Господи, грешного, – искренне, с придыханием, вдохновился старый скандалист. – А посмотреть-то можно? Ну хоть одним глазком, из кустов ракитовых, я опосля никому ничего не скажу…
– Ясное дело, коли подсмотришь, так уже не скажешь. – В голосе Яги проявились опасные нотки, и дьяк сразу всё понял.
– Убивают! Спаситя-а! Милиция экспертизная загрызает, аки хищники нероновские первых великомучени-ко-о-ов!!!
– Пошёл вон.
– Иду, – мигом прекратил орать гражданин Груздев.
– И чтоб у меня…
– Молчу, как петух в архиерейской ухе на Великий пост, – тишайше поклялся Филимон Митрофанович и, судя по хлопку воздуха, просто испарился из отделения.
На деле он, естественно, просто слинял с похвальной скоростью оповещать весь город о том, что милиционеров-де не по-христиански хоронят, а стало быть, милиция та не от Бога-а-а…
Мне даже показалось, что я это реально слышу, но, видимо, так, слуховая галлюцинация. Кто-то из дежурных стрельцов постучал в оконце, жестами докладывая, что банька готова. Моя домохозяйка, погружённая в мысли свои девичьи, так же молча принесла мне пару нижнего белья и большое расшитое полотенце. Со мной опять ни слова…
Надеюсь, её молчание не затянется слишком надолго, потому что я уже начинал нервничать. Вдруг бабка за что-то на меня крепко обиделась и теперь будет играть в молчанку аж до Нового года? С неё-то станется, но вся работа отделения насмарку!
Ладно, схожу в баню, размякну, приведу голову в порядок, а потом на всякий случай торжественно извинюсь перед старушкой пару раз, с меня не убудет. С этим и пошёл мыться…
– Митя, как парок? – с улыбкой спросил я, прикрывая за собой дверь и входя в предбанник.
Мой двухметровый напарник, голый, как Геракл, и красный, как конь Петрова-Водкина, встретил меня с шайкой кипятка в руках и подозрительно смущённым взглядом…
– Дык… ничё вроде парок. Заходите уже, Никита Иванович, всю баню выстудите.
– Это что?!! – едва не самым девчоночьим фальцетом взвизгнул я, замирая на пороге.
– Где?
– У тебя!
– У меня?! – Он зачем-то посмотрел на свою задницу слева и справа. – На чёй-то вы тут намекаете, нет у меня ничего такого…
– Не у тебя, естественно, а рядом с тобой! – наконец-то овладев нормальным голосом, прорычал я, тыча пальцем. – Вот это что?!
Митя обвёл невинным взором семь мёртвых кур, рядочком лежавших на лавке для мытья. Мокрые, грязные, с высунутыми язычками, вытаращенными глазками и в таких мудрёных позах, что любой сингапурский йог от зависти все ногти сгрызёт.
– Эти, что ли?
– Да, Митя, эти! Я именно эту домашнюю птицу и имею в виду. Что здесь произошло? Откуда цыпочки в бане? С каких пор ты стал маньяком-некрофилом-извращенцем-куроцапом, а?!
– Последние четыре слова повторите, Христа ради, ничё не понял… – попросил он.
– Что ты делаешь в бане с дохлыми курями?! – взвыл я, поражаясь его трогательному тупоумию.
Митяй сообразил, что сейчас словит от меня тем же тазиком по лбу, и перестал прикидываться шлангом.
– Всё по слову вашему исполнял же! Как только вы приказали баньку топить, так я и приступил к исполнению задания служебного со всем моим рвением! Дровец наколол, печь затопил, за водицей с вёдрами пошёл, да вдруг вижу, у колодезя курица на спине лежит, лапкой вздрагивает. Подошёл поближе, носком сапога в бок пнул аккуратненько, так она возьми да на пузо перевернись и сдохни! Думаю, вот уж Бабуленька-ягуленька огорчится, когда проведает. Глядь-поглядь по сторонам, а у забора-то, под вашим окошечком, энтих курей видимо-невидимо! И ведь все как есть дохлые…
– Хм, задачка, – призадумался я. – Одновременная скоропостижная смерть сразу семи кур. Кому оно надо? Может, их мор какой накрыл или массовое самоубийство? Ну там на почве обоюдной ревности к нашему петуху…
– Вот это запросто, – поддержал меня голый Митька. – Я самолично не раз видел, как он на соседний курятник заглядывался. А потом ещё на ворон посматривал, эдак из-под гребешка, многозначительно. Они уже и бояться его стали, летят с нашей крыши от греха подальше…
– Но вернёмся к теме. Ты на фига ж эту дохлятину в баню-то притащить додумался?
– Спрятать. Вдруг бабуля из терема выйдет да углядит, что куры её любимые нехорошей смертью померли, и ведь что подозрительно, аккурат под вашими окнами, а?
– Разговор был бы серьёзный, – кусая губу, признал я. – Но сам петух, зараза, цел?
– Цел, зараза!
– Нет в жизни гармонии.
– Увы и ах…
– Ладно, Мить, быстренько вынеси все трупы во двор, пусть за банькой полежат. А то устроил тут какой-то птичий морг. Я, между прочим, помыться хотел.
– Да за-ради вас в единую минуточку! – радостно подскочил он и, сгребя дохлых хохлаток в одну кучу, кинулся исполнять.
Конечно, мыться и париться в такой бане меня бы никто уже не заставил. Так, поплескал слегка на плечи горячей водичкой, кое-как вытерся полотенцем, надел чистое бельё и вышел из бани как раз в тот момент, когда четверо стрельцов заносили в терем распростёртое тело бабки.
