С ключом на шее (СИ) - Шаинян Карина Сергеевна (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
— Получается, он правда больше не будет? — тихо спрашивает Филька, и Ольга раздраженно фыркает.
— Он просто возьмет другой, — отвечает Яна.
Яна еще раз посмотрела на дыру, тряхнула головой, отгоняя видение Жеки, пробивающего фанеру белобрысой макушкой, и отвернулась. Крайнюю слева дверь, ведущую в квартиру, где жила Ольга, тоже так и не поменяли. Рыжая краска внизу превратилась в темно-серую; на слое грязи виднелся небольшой отпечаток рифленой подошвы — кто-то маленький и ленивый закрывал дверь, надавливая на нее носком. Яна привычно потянулась на цыпочках; нервно усмехнулась, сообразив, что теперь достаточно поднять руку; нажала на кнопку звонка. В глубине квартиры задребезжало. Звук тоже не изменился.
Послышались быстрые, размашистые, легкие шаги, и дверь уверенно распахнулась.
— Полина, я тебе велела одной не… — и высокая светловолосая женщина застыла, чуть близоруко щурясь в сумрак подъезда.
Яна тихо ахнула.
Ольга была ошеломительно красива. В затрапезных трениках и футболке, со свисающей паклей челкой, с темными кругами под глазами и усталой складкой у губ, — ее красота пробивалась из-под наносного, как искры на подернутом пылью снегу. Ольга всегда была другая. Не хорошенькая, даже не симпатичная, но — другая. Раньше Яна это только чуяла; теперь — понимала, почему.
— Привет, — негромко сказала она.
Оливковая кожа Ольги сделалась голубоватой. Она отступила на шаг, нервно оглянулась, повела плечами, будто пыталась надежней загородить вход. Губы беззвучно шевельнулись.
— Привет, — повторила Яна громче. — Это я.
— Отче наш… — прошептала Ольга и, не сводя с нее глаз, зашарила под горловиной футболки.
— Что?! — тонким голосом переспросила Яна.
— Отче наш, — отчетливо повторила Ольга. — Иже еси… Сгинь-пропади, нечистая сила… — и она сунула Яне под нос костлявый кукиш.
— Охренела?! — рявкнула Яна и легонько оттолкнула кукиш.
Рука у Ольги была ледяная. От прикосновения она тихо вскрикнула. Фига, которой она тыкала Яне в лицо, расплелась, рука тяжело упала вдоль тела. Безумный блеск в глазах угас, превратился в едва тлеющий уголек.
— Извините, обозналась, — холодно сказала Ольга. — Вам кого?
— Ольга, ты чего? Это же я… Нигдеева, ну?
Лицо Ольги прояснилось, как будто она решила наконец сложную задачу, занимавшую ее уже не первый день. Яна заулыбалась, готовая войти, уже приглашенная в своем воображении в дом.
— Да идите вы, — прохрипела Ольга и попыталась захлопнуть дверь. Створка ударилась в плечо Яны, уже наполовину просунувшейся в коридор, и вырвалась из рук. — Вам кажется, это смешно?! Сссуки…
— Ольга…
— Гады… — Ольга с размаху провела ладонью под глазами, полосой размазав тушь. — Суки… Мало вам было, еще и ее приплели… Вы взрослая женщина, вам не стыдно покойников тревожить?
— Каких покойников?! — Яна отшатнулась. — Кто? Филька? Я думала, он… Послание же… Ольга!
— Сука! — взвизгнула Ольга, и дверь с грохотом захлопнулась. Гукая и завывая, по подъезду прокатилось эхо, и стало тихо. Так тихо, что слышен был тонкий ручеек осыпающейся штукатурки и комариное зудение лампочки.
— Ничего себе, — звонко сказал кто-то за спиной.
Яна обернулась, и у нее закружилась голова. На секунду ее охватило сумасшедшее ликование: ну конечно, это недоразумение, она приняла за Ольгу незнакомую, чужую, безнадежно взрослую женщину, а Ольга — вот она, стоит, привычно подшмыгивая носом, и смотрит с любопытством и легким неодобрением. Яна шевельнула губами: «Ольга?». Девочка закатила глаза.
— Опять, что ли? Пустите, мне домой надо.
Спохватившись, Яна отодвинулась от двери. Девочка, подозрительно косясь, поднялась на цыпочки, потянулась к звонку.
— Подожди, — попросила Яна. Девочка обернулась через плечо, но руку не опустила. — Будь добра, скажи маме… скажи… нет. Лучше передай…
Яна сдернула с плеча рюкзак. Она ездила с ним на конференцию, они должны, должны остаться, все давно пишется в телефон, но Клочков сказал, что ей положено, и спасибо ему, эта сердитая девочка не станет записывать телефон или искать ручку, стоя в полутемном подъезде, и будет права, и молодец, надо быть осторожной, но в ней ни капли страха, это у нее в крови — ни капли страха, даже когда бояться уже пора, когда бояться просто необходимо, проклятие, сколько ж в этом рюкзаке карманов…
— Вот! — торжествующе выкрикнула Яна и взмахнула визиткой. — Вот, передай это маме. Здесь телефон…
— Вижу, — хмуро сказала девочка. Взяла визитку и выжидающе уставилась на Яну. Та рассеянно переминалась, ерошила волосы обеими руками, рассеянно поглядывая по сторонам. — Ну? — подхлестнула девочка. — Вы уйдете ли так и будете стоять?
Яна вздрогнула и, неловко кивнув, бросилась вон. В спину полетел приглушенный скрежет звонка. Яна ударила по двери плечом, выскочила на улицу — глубоко втянула горько-соленый, с песчаным привкусом воздух — и, не оглядываясь, зашагала прочь.
Спящий у подъезда пес поднял голову, посмотрел ей вслед и снова, блаженно жмурясь, вытянулся на боку.
6
…Если идти из музыкалки не по Ленина, как положено, а по Блюхера, обрезая углы и изгибы через дворы деревянных двухэтажек, — получается чуть быстрее. Яна сокращает путь не потому, что торопится домой, а потому, что ей запрещено так делать. Здесь нет тротуаров, почти нет прохожих, а почерневшие от старости дома через один назначены под снос. Яна идет по Блюхера, потому что уже все. Терять нечего. Спасать нечего. Куртка распахнута, и под белую блузку пробирается холод. Карманы, набитые халцедонами, бьют по ногам. Где-то среди камней трется, пачкаясь и покрываясь дырами, белая капроновая лента. Яна не глядя шагает по обочине, разбрызгивая жидкую глину. Цвет сапог не разобрать под грязью. Ненавистная юбка до середины икры, как у взрослых, купленная на вырост, черная, плиссированная, неуклюжая, заляпана грязью. Телесные капроновые колготки теть Светы — настоящие взрослые, необъяснимо, до дрожи отвратительные, которые Яну заставили надеть, чтобы она выглядела прилично, — покрыты сзади коркой глины. Такая же корка налипла на мягкий клетчатый чехол скрипки. Пакет с ковбоем и надписью «Мальборо», подарок тети, присланный с материка, волшебно, восхитительно нездешний, — испачкан так, что не разобрать, где глина, а где конь.
Мысль о том, что его придется отмывать, кажется далекой и бессмысленной. Это будет в другой жизни, которая никогда не наступит. Разум даже не пытается пробиться сквозь предстоящий вечер — он в бессильном ужасе отступает перед подсвеченной багровой яростью тьмой.
…Ирина Николаевна проводит Яну лабиринтом лесенок и переходов, и они оказываются в коридоре, по одну сторону которого идут обычные кабинеты, а по другую дверь только одна — огромная, высокая, двустворчатая. Сейчас она распахнута, и сквозь нее широким потоком льется таинственный сливочно-желтый свет, пропущенный сквозь занавес над сценой. Там кто-то играет «Разбойников» — и здорово играет, наверное, из четвертого класса, а то и из пятого, — с того места, где они остановились, видно только аккомпаниатора. Яна крепче сжимает скрипичный гриф, и он становится скользким от пота.
— Ради бога, хоть в этот раз меня не опозорь, — говорит Ирина Николаевна. — Я уже всем рассказала, как ты хорошо сыграла на прогоне. Соберись хорошенько.
Ирина Николаевна сегодня — в своем самом красивом платье, темно-синем, как вечернее небо. Она бледная, тонкогубая и горбоносая, с шапкой пепельных кудрей, высокая и угловато-тощая, будто собранная из длинных дырчатых планок детского конструктора. Но стоит ей взять в руки скрипку, и она становится плавной и струящейся. Становится красивой. Доброй.
Ирина Николаевна протягивает руку, поправляет пышный белый бант на Яниной голове. Волосы слишком короткие, бант держится на собранном на макушке крысином хвостике; Яна чувствует, как волосы прядка за прядкой выскальзывают из узла, и бант неудержимо сползает к уху. Из зала доносятся аплодисменты. Пятиклассник с мокрым ошалелым лицом сбегает с дальнего конца сцены.
