Скользкая дорога (СИ) - "Ди Карт" (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Один из членов Палаты прокашлялся и спросил:
«Расскажите нам в порядке проверки ваших знаний, часто ли осужденные к смертной казни подают апелляцию?»
«Нет, не часто, поскольку, как правило, если осужденный действительно виновен, то он либо признает свою вину, либо после вынесения смертного приговора понимает бессмысленность апелляции, и его казнят экзекьюторы на основании приговора суда. Самая большая часть апелляций была подана в первые годы работы Суда Прошлого — люди пытались ухватиться за это как за соломинку, но как только стало понятно, что в Суде Прошлого никого обмануть нельзя, ибо нельзя обмануть прошлое, количество апелляций убавилось. Но все равно люди не теряют надежды на удачу и порой заявляют апелляции даже тогда, когда прекрасно знают о своей виновности».
«Может ли теоретически случиться такое, что вместо судьи в заседании примет участие другой человек — тот, один из 200 миллионов, чья кровь оказалась годной?»
«Нет, поскольку чтобы активировать способность крови давать реакцию при контакте с ядром, официально назначенному высокому судье член Палаты вживляет специальную капсулу с реагентом. На всю жизнь. Случайность исключена».
«Скажите нам, из 518 апелляций, поданных за годы функционирования Суда Прошлого, сколько было удовлетворено?»
«Было удовлетворено 44 апелляции. Это 44 жизни, спасенные от незаконного обвинения, и 44 вопиющих ошибки предварительного следствия. Представляете, что они сейчас все были бы казнены…»
«Что ж, — сказал член Палаты, — полагаю, что госпожа Мурао подтвердила высокий уровень знаний. И раз уж мы логично подобрались к этой части нашего Собрания, то готовы вас выслушать: так почему вы считаете, что знаете ценность жизни?»
Икуми немного помолчала, положила руки себе на бедра и продолжила:
«Сколько себя помню, мне всегда нравилось строить. Когда я была маленькой, мне не нужны были никакие игрушки, кроме конструкторов. Мои подружки бегали по локациям, играли там в королев, принцесс, фей. Тянут меня за руку в Среду — а я ни в какую. Я строю. В моей памяти часто всплывает картина, как я, шестилетняя девочка, собираю из конструктора маяк. И до того он мне примитивным показался, что я сама выточила нужные детали и сделала внутри корпуса винтовую лестницу, а в прожектор вставила настоящую лампочку. Сомнений, кем стать, у меня никогда не было.
Конечно, я прекрасно понимала, что строить какие-нибудь там небоскребы по моим проектам никто не будет — у нас пустуют сотни тысяч квадратных метров зданий и сооружений на любой вкус, любых размеров и цветов. Сейчас вообще строят немного. Но меня это нисколько не сдерживало. Я без остановки рисовала проекты новых корпусов представительства Палаты, театра старой оперы, аэрообогатительных станций, медицинских лаунжей… Я рисовала так много и так, по признанию профессоров нашего университета, недурно, что меня освобождали от практических экзаменов, а я только злилась — да дайте же мне как раз порисовать! Мои работы были не просто рисунками — они были наполнены жизнью. Фигурка человека, который на моем проекте заходил в дверь, была не каким-то рядовым элементом плана типа деревца или кустиков, как у всех — она была его непосредственным участником! Человечек жил в этом проекте. Я придумывала ему имя, представляла, как он сейчас зайдет в построенное по моим чертежам здание, как будет там передвигаться… Комфортно ли ему? Помянет ли он добрым словом архитектора или, напротив, пожелает, чтобы у меня отсохли руки?
Моя семья жила очень небогато. Мама работала в клининговой зоне нашего токийского представительства Палаты, а папа вообще умер через два года после моего рождения. Он был весьма странным человеком, яростным противником всего технического. Он зачитывался Толкиеном, не пользовался левиподом, ходил только пешком, а за пять лет до смерти принудительно отключил синхронизацию чипа роговицы глаза с «облаком». Из-за отсутствия бэкапов, когда у него диагностировали опухоль в мозгу, было уже поздно.
13 лет назад мама в попытках заработать нам с ней побольше денег устроилась на работу в клининговый отдел бюро «Кайерс-энд-Мист». Нельзя сказать, что там она стала получать на порядок больше, но семейный бюджет мы все же смогли подправить. Я, как могла, тоже подрабатывала — делала иллюстрации средневековых замков к историческим книгам».
«Простите мне мое невежество, — послышался голос Валерии Видау, которая утонула в кресле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, — но не могли бы вы пояснить, что это за бюро — «Кайерс-энд-Мист»? А то вы так о нем говорите, как будто мы знаем».
«Да, конечно, госпожа Видау, — Икуми напряглась, потому что никак не могла понять, то ли Валерия со всеми разговаривает в такой весьма жесткой манере, то ли она питает к Икуми неприязнь, однако быстро сообразила, что сейчас не время отдаваться этим ненужным мыслям, и сосредоточилась на защите своей кандидатуры. — Компания «Кайерс-энд-Мист» была, да и сейчас является, топовым японским архитектурным бюро. Они делали проекты реконструкций и реноваций не только для крупных заказчиков в Токио, но и по всему Японскому архипелагу. Мама прекрасно себя зарекомендовала на работе, ее повысили до начальника клинингового отдела, а управляющий директор бюро просил, чтобы она лично следила за безупречной чистотой его кабинета. Она потихоньку стала закидывать удочки на предмет стажировки своей доченьки в «Кайерс-энд-Мист», и в один прекрасный момент управляющий директор сдался. Я получила четырехмесячный контракт на стажировку. Никаких денег, конечно, не платили, да мне и не надо было — я стала стажером не где-то, а в «Кайерс-энд-Мист»! Через полгода можно было дослужиться до ассистента, начать получать жалование. Ну а дальше бы я уж позаботилась о своей карьере. Через пару недель после моего чудесного попадания в «Кайерс-энд-Мист» туда взяли еще одного стажера — парня с моего курса. Красивого, как бог… Он был такой высокий, спортивный, глаз не оторвать! Иногда он расстегивал две верхние пуговицы рубашки, когда было жарковато, а я ходила мимо его стола туда-сюда со стаканчиками воды, чтобы хоть краем глаза взглянуть на островок выглядывающей из-под рубашки груди. Я в него влюбилась очень быстро. Он, конечно, это довольно скоро понял, и отказать ему я не смогла, да и не хотела. Он был просто неуемный — мы, наверное, каждую пятницу вечером, когда все уходили, закрывались в туалете и занимались сексом до потери сознания. Рисовал он весьма прилично, но до меня ему было далековато. Техника, скрупулезность — с этим никаких проблем, но вот фантазия явно была его слабым местом.
Я познакомила его с мамой, стала приводить к себе домой. Да, звали его Эйзо Окада. Я просто летала с ним… Омрачало сказку только одно — каждый из нас был кандидатом на вылет, поскольку нам сразу сказали, что успешно завершит свою стажировку только один — тот, чей проект ветлечебницы более всего впечатлит управляющего директора. Это справедливо: лучшее бюро — лучшие таланты.
Однажды вечером, накануне дня защиты, мы сидели у меня дома, и Эйзо попросил глянуть его проект. Он принес его с собой в тубусе. Никаких проекций — все должно быть начерчено на бумаге. Что я могу сказать — с листов на меня смотрело идеальное четырехэтажное прямоугольное здание. Такими делали гостиницы веке в двадцать втором в Калифорнии. Практично, красиво и… скучно. Я же для своего проекта позаимствовала структуру шестеренки из старых часов. Все помещения моего двухэтажного здания были равноудалены друг от друга. В центре находились рецепция и приемный покой, от которого можно было моментально добраться до нужного отделения, а закольцованность здания позволяла при необходимости задать для внутренней территории собственные микроклиматические параметры. Я всегда хорошо продумывала не только художественную и техническую части своих проектов, но и сугубо утилитарные свойства объектов. Не буду мучить вас деталями. Когда он увидел мой проект, то протянул: «Мда-а-а». Я тогда сразу и не поняла, то ли ему слишком понравилось, то ли наоборот. В ту ночь я попросила его остаться у меня. В первый раз. У нас даже был хитроумный план — он попрощался с моей мамой, ушел, а потом залез ко мне через окно.
