Парадокс великого Пта - Жаренов Анатолий Александрович (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
Проходит час, другой, третий. Бухвостовым овладевает оцепенение. И в это время внутри шара вспыхивает красная точка. Она увеличивается в размерах, и вот уже весь шар пылает нестерпимо ярким светом. Бухвостов открывает глаза.
Внутри шара начинается движение теней. Они постепенно сгущаются, и старик видит странную процессию. Перед ним проходят люди в длинных балахонах. На их лицах написана обреченность. Глаза опущены, руки связаны за спиной. Процессия входит в большие ворота. Захлопываются узорчатые створки. И шар гаснет.
Бухвостов поднимается на ноги, целует руки статуе и медленно, пятясь, уходит.
А настоящий Бухвостов мечется по кровати и жалобно стонет, призывая в свидетели своей невиновности всех известных ему угодников.
Если бы Бухвостов обладал знаниями хотя бы в объеме средней школы, то он мог бы заметить, что его сны наяву с каждой ночью как бы эволюционируют в глубь веков. Но он такими знаниями не обладал. За душой Бухвостова числилось четыре класса, с грехом пополам законченных в начале двадцатых годов. Его почтенный родитель, крепкий хозяин, по этому поводу не волновался. Родителя заботила другая мысль: приохотить сына к земле, к крестьянскому труду. И его усилия не пропали даром. В четырнадцать лет молодой Бухвостов уже цепко держался за ручка плуга. В шестнадцать мечтал о том, чтобы всунуть эти ручки в руки батраков, а в двадцать угодил под раскулачивание. И поехал рубить лес в Коми АССР.
В Сосенск он вернулся после войны. Устроился работать на мебельную фабрику. Строгая доски, поджимал губы и думал о том времени, когда построит собственный дом. Каждый месяц клал на книжку рубли, вырученные у жителей поселка за мелкие столярные работы, и те, что удавалось сэкономить от зарплаты. Наконец на краю Сосенска вырос новенький пятистенок. Бухвостов окружил дом плотным забором, купил корову и женился. С коровой ему посчастливилось. С женой — нет. Гнойный аппендицит в одну ночь унес жену, и Бухвостов снова остался один. Знакомые полагали, что старик сопьется. Но он удержался. К шестидесяти годам благополучно покинул фабрику и уединился в своем пятистенке. Летом пускал дачников. Зимой приторговывал молоком. По вечерам подолгу молился Богу, выпрашивая у него достаток и благополучие. И в общем-то был доволен. Жизнь обтекала его домик, как река, бурля на перекатах и толкаясь в берега, а Бухвостов смотрел на ее течение дальнозоркими старческими глазами и изредка вылавливал что-нибудь с поверхности. Чаще всего этим “что-нибудь” были деньги. Иногда вещи. Они приносили старику и радость и испуг одновременно. Потому что он боялся, как бы река-жизнь не подмыла, не опрокинула домик-пятистенок, а вместе с ним и его самого. Поэтому он сторонился соседей, дачников пускал с опаской и осторожно, хотя всегда без прописки. Налоги платил аккуратно. Никогда не хворал. И надеялся прожить так еще лет сорок. Да не тут-то было.
В эту ночь Бухвостов очнулся в объятиях женщины. Они лежали на широкой мягкой постели, стоящей в углу огромного светлого помещения с треугольными окнами. Посреди зала бил фонтан. Струи воды с мягким журчанием падали на дно бассейна, окруженного цветами. И так же мягко журчал голос красивой женщины, обнимавшей Бухвостова. Она, приподнявшись на локте, печально щурила миндалевидные черные глаза на Бухвостова и ласково гладила его щеки смуглой тонкой рукой, на пальцах и запястье которой сверкали камни и браслет из золота.
— Изыди, дьяволица, — заревел старик и сделал попытку вывернуться из объятий.
И тут же понял, что женщина эта не слышит его, что ее нет, что все это только мерещится ему. И в то лее время он ощущал прикосновение руки женщины и понимал ее слова. Она говорила, что ей не хочется отпускать его в плавание. А он ее утешал и ласково погружал пальцы в пышные рыжие волосы.
Сам Бухвостов ерзал по кровати и, стеная, жаловался Богу, что это наваждение дьявола. А женщина все теснее прижималась к нему и шептала, шептала…
Затем все исчезло. Бухвостов с опаской оглядел комнату и опустился на колени перед иконой. Молитва облегчила его страдания. Но ненадолго. Через час им вдруг овладел приступ отчаянной, бесшабашной радости. Он пустился в пляс. Перед глазами сверкало пламя костра, а рядом он видел косматые мечущиеся фигуры. Он одним прыжком выскочил в сенцы, ударом ноги сорвал дверь с крючка и выбежал во двор. Рыча от возбуждения, развалил поленницу дров, которую вчера складывал. Заметив топор, вонзил его с маху в стену сарая. А услышав мычание за дощатой стенкой, ворвался в коровник и схватил скотину за рога. Перепуганное животное попыталось вырваться, но Бухвостов пригнул голову коровы к земле и повалил ее на бок. Удовлетворенно хмыкнув, он выскочил во двор и огромными прыжками понесся к дому. В кухне опрокинул ведро с помоями, поскользнулся на картофельной шелухе и угодил головой в печку. И все время ему казалось, что около него кто-то есть, что этот кто-то радуется так же, как и он, и что эта радость будет длиться вечно.
Но приступ кончился так же внезапно, как и начался. Бухвостов с трудом доплелся до постели и без сил повалился на нее, чтобы ровно через час вскочить снова и прыгнуть к кошачьему блюдечку.
— К доктору, — шептал он под утро, испытав еще два потрясения. С полчаса на него пялились мутные рыбьи глаза, а потом окружила кромешная тьма, в которой мерцали бледные звездочки. И он все время чего-то боялся. Страх сжимал сердце, давил на горло. А под конец Бухвостову показалось, что он умер. Но и эта ночь кончилась относительно благополучно. Ему удалось даже немного поспать.
Корова, когда Бухвостов принес ей пойло, бросилась из загородки и чуть не сшибла его с ног. Старик, виновато пряча глаза, долго уговаривал свою любимицу.
— Ведь теперь доить не подпустит, треклятая, — бормотал он, соображая, что можно предпринять в таком необычном деле.
Потом, тяжело вздохнув, принялся складывать поленницу. Работа шла вяло. Измученный бессонной ночью, Бухвостов решил передохнуть и немного подкрепиться. Затопил печку, вылил на сковородку два яйца и пошел к рукомойнику. Намылил руки и вдруг увидел такое, что смог только тихо ойкнуть.
