Роман Суржиков. Сборник (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич (электронные книги без регистрации .txt, .fb2) 📗

Роман Суржиков

ВТОРОЙ ЗАКОН

Никита вернулся раньше обычного. Услыхав, как открылся шлюз, я отложил книгу и вышел встретить его. Мой младший братец работает пожарным (он предпочитает говорить по-военному — «служит»). Я привык к тому, что из рейдов он часто приносит бесполезные, но диковинные вещи: полуистраченный железный светильник, кроваво мерцающий сквозь ледяной чехол; газовую паяльную лампу, необходимую для сварки и чертовски опасную в остальное время; кусок чугунной трубы, оплавленный и застывший, как свеча — потом мы два часа спорили о том, какая сила могла остудить его. А однажды Ник притащил в трехлитровой банке крупную жабу. Температура жабы в точности равнялась комнатной, и она, явно довольная этим обстоятельством, квакала во всю глотку.

Словом, я привык ко всему и почти не удивлялся. Не удивился и теперь. Ник стоял в своем термокостюме, какой-то ошарашено-смущенный, и держал на плече девичье тело. В теле не было ни капли сознания, и оно свисало, как тряпичная кукла или лисья шкура на воротнике. Я спросил:

— Кто это?

— Лера.

Я пожал плечами:

— Ну проходи… те.

Он не шевельнулся.

— Брат, ей плохо.

Хотел было сказать, что это заметно, и что к утру проспится, но тут понял вдруг, что Лере и вправду плохо. Голые ноги ее пестрели багровыми пятнами, а это скверный знак. Подошел, притронулся. Сорок с копейками. Или сорок один. Черт подери!..

Быстро в спальню. Ник уложил, принялся раздевать, я бегом за чайником. Через две минуты мы уже окунали полотенца в кипяток и укутывали ими девушку. Кипяток обжигал ледяным холодом — даже прикасаться зябко. Не приходя в сознание, Лера тихо застонала. Я поднял температуру в комнате, поставил еще один чайник. Ник перерыл кассу: стекляшек было мало, больше мелочь — витаминки да шипучки. Однако одна ампула жаропонижающего нашлась, вогнали в вену.

— Это не инфекция, — сказал Ник уже после укола.

— Ясен перец, что не инфекция, но вдруг и она тоже. Не повредит.

За час мы сменили три слоя компрессов, и Лере стало получше. Температура упала до тридцати девяти, обморок сменился сном — нервным, со стонами, но все же… Еще раз спеленали ее, проветрили комнату от пара, присели отдохнуть.

— Чуть не спеклась, — сказал Ник. Это было очевидно, и фраза не имела бы смысла, если б не приятное ударение на слове «чуть».

— Однако, да, — ответил я. — Есть хочешь?

— Поесть неплохо бы… — мечтательно протянул Ник и вдруг хватил себя ладонью по лбу. — Черт, там ведь еще собака!

— Со… кто?

— Собака! Ну, пушистая! С хвостом. Гав-гав!

Он бежал в шлюз, я следом. У внутренней двери лежало существо — рыжее, мохнатое, обрубок хвостика, подломленные ушки, вся шерсть на морде складками, съехала к носу. Вывалив язык, бедное животное выдыхало из себя остатки жизни.

— Гав-гав… — очумело выдавил я.

Это и вправду была собака, причем не просто, а редкой породы — шарпей. Лет пяти от роду, если я что-то понимаю в собаках. А это значит, что пять лет назад нашлось целых двое шарпеев, и… Одуреть!

— Никита, куда сегодня был рейд? На машине времени в прошлое или телепортом на другую планету?..

— Да не до шуток, Витек! Спасать надо.

Надо, не спорю. Взялись за пса. Снова чайники, компрессы… Шарпей, вероятно, кое-что понимал в этом мире, раз дожил до своего возраста, однако от жары мозги его вырубились, и устарелый инстинкт добивал пса. Он дышал часто-часто. Его предкам это позволяло охладиться, но сейчас предательский воздух с каждым вдохом выжигал внутренности. Наконец Ник догадался уложить собаку мордой к входной решетке вентиляции и поднять температуру до предела. Поток горячего воздуха постепенно вернул жизнь.

Правда, ни в каюте Леры, ни в каюте шарпея находиться мы теперь не могли. Ник хоть в термокостюме, а я уже дрожал от холода, руки даже посинели от компрессов. Мы сбежали в кают-компанию… в гостиную, то есть, — в родные тридцать шесть и шесть.

От усталости говорить не особо хотелось. Ник жевал, я пил лимонад. Спросил:

— Как звать собаку?

— Не расслышал толком… Лера уже бредила. Не то Гафс, не то Гаусс…

— Очевидно, Галс, — постановил я.

— Галс — это что?

— На магнитных парусниках — угол между силовой линией поля звезды и направлением движения.

— Ух ты…

Когда Ник слышит нечто новое и интересное ему, он говорит «ух ты». Более сильные выражения — «ух ты ну ты» и «ух ты в квадрате».

— Ну как, про рейд в Зазеркалье расскажешь?

— Какое там Зазеркалье… Витек, все так странно вышло — до сих пор не верю, что бывает так.

— Ты пожарный, с вами и не такое бывает.

— Даже с пожарными не бывает… А если и бывает, то только раз. Вот это он и был. Словом, в Озерках все вышло.

— Там же никто не живет.

— Никто. Но мы заезжаем, когда время есть, на всякий случай, поглядеть, что да как. Вдруг что-то горит, или того хуже, термический перекос… Вот и едем. Я смотрю по сторонам. И, представь, вижу: в гараже одной «свечки», на минус первом — огонек. Крохотный, еле золотится, но именно огонек, ни что другое.

Представить я этого не могу, как бы он ни описывал. Не дано мне. Просто понимаю умом: мой брат Ник видит температуру предметов. Те, что рядом, с точностью в пару градусов может определить. Что за стеной — плюс-минус пять по Цельсию. А если вещь раскалена или выстужена почти до абсолюта, то Ник увидит за километр, сквозь любые преграды. Так что он незаменимый человек в пожарной части, мастер своего дела.

— Ну и вот. Вбегаем мы туда — и видим: девушка, пес, перед ними огонь горит. Какое-то кресло со старого аэра. Хорошо горит — пол уже на метр вокруг выстыл. А теперь представь: эта в костер руки и ноги сует! Я ей кричу: «Свихнулась что ли!», оттаскиваю. Пес, надо заметить, не тупой попался — в огонь не лез.

Я улыбнулся. Пес уж явно не тупой, раз жив еще!

— Ну, словом, — Ник хлебнул лимонаду и продолжил. — Мы ее оттащили от огня и популярно объяснили, что с тех пор как в хирургии синтеткань закончилась, обморожение третьей степени лечится единственным способом — ампутацией. А посему, покуда эта дуреха не научится зубами готовить еду и водить пармашину, руки в огонь лучше не совать. Отчитали ее, пламя загасили, говорим: «Иди теперь домой, там погрейся!» Она в ответ лепечет что-то, мол, не дойду до дому, далеко, и худо мне. Я смотрю на нее и вижу: температура-то под сорок! Раньше не заметил — огонь слепил. Говорю: «Ребята, срочно скорую вызывайте!» И сам понимаю, что ерунду порю: все Озерки отключены от энергии, никого тут не вызовешь. И живет она, точно, далеко отсюда — поскольку никто в Озерках не живет. Тогда бригадир Степаныч командует: «Грузите ее, отвезем в госпиталь». Лера орет: «Собака! Собаку возьмите! Не оставляйте его, умрет же!» Степаныч: «Куда в госпиталь с собакой, только ее там не хватало!» Вот тут я и говорю: «Ребята, везем ко мне! До меня вдвое ближе, чем до госпиталя, и пса мы приютим. А откачать сумеем — мой брат на корвете ходил!»

Ну да, давным-давно, в прошлой жизни еще, я отходил три года на корвете «Неуловимый». Помощником бортинженера, желторотым птенчиком. Но незавидный чин мой как-то забылся за сумасшедшие эти годы, а запомнилось людям то, что Виктор Андреевич Одинцов — военный звездолетчик, один из дюжины оставшихся. И если есть у кого-то некое дело, за которое и взяться страшно, то норовят с ним обратиться к Виктору Андреевичу — он справится, он на корвете ходил, не с таким еще справлялся… Правда, до сих пор меня звали больше на поломки реакторов да наладки паростанций. Медицинская помощь — это нечто новенькое.

Я спросил:

— А кто она, откуда?

— Назвалась Лерой, больше ничего не успела сказать.