По ту сторону черной дыры - Беразинский Дмитрий Вячеславович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Король Каталонии пытался что-то сказать, но Густаво де Бертрам увлек его за собой. Карета довезла их до порта, где оба сели на судно и в сопровождении мрачных кирасиров отбыли на родину. Луиза отбыла вместе с ними.
Разговор, состоявшийся в карете, был лишен оптимизма.
– Ну-с, Ваше Величество, как вам ваш царственный брат?
– Смел. Смел не по годам.
– По годам. Щенок еще не понимает, против кого он тявкнул. Тотмес быстро обломает его.
– Нет, герцог. Одного Людовика и ломать нечего. Человек, который стоит за ним – вот загадка. Жесткость без жестокости, гнев без злобы, вера в сердце без веры в душе!
– Опасный тип, Ваше Величество. Его нужно устранить.
– Я тебе, сука, устраню! – донесся голос из скрытого динамика, – так устраню, что дыба Торкемады мамой ласковой покажется!
Герцог втянул голову в плечи. Хосеп испуганно перекрестился и схватился за четки. Больше о страшном после Булдакове до самой Каталонии не было сказано ни слова.
А вечером во дворце короля был роскошный прием в честь короля Британии и его красавицы-сестры. Джонатан, одетый в черный охотничий костюм, весело болтал с кардиналом Дюбуа, когда Людовик разыскал его и, вложив в руку бритта руку принцессы Анны произнес свадебный тост.
Единственно волею своего могучего духа Джонатан Оверлорд не грохнулся в обморок, что было бы уж полной непристойностью, но его руки тряслись и через неделю, во время произнесения обетов верности.
На прощание Светлана долго шепталась с новоиспеченной королевой Британии, давая советы по уходу за кожей лица, которые, конечно, вреда не принесли бы, ровно как и пользы. Анна, не знавшая, радоваться ей или огорчаться, ехала к новому месту жительства моргая красными от слез глазами и хлюпая носом.
Ее золовка Генриетта осталась во Франко и готовилась выйти замуж за «куска» – Мухина, который в предвкушении этого «удовольствия» едва не раскодировался. В ожидании церемонии брака принцесса жила во дворце короля, в виде развлечения имея рассказы принца Франсуа о своих победах над женщинами. Людовику даже пришлось поставить брату на вид, что в случае незапланированного развития событий дальнейшее его пребывание на этом свете продлиться в келье напротив среднего брата.
Глава 37.
Перед иконостасом с зажженной свечой стояла Евдокия и дрожащими губами шептала молитву во славу святого Владимира – покровителя всех воинов-мучеников. Три года траура прошли, и завтра она вновь заплетет волосы в две косы – непременный атрибут бабарихи. Рядом что-то гундосил себе под нос ее отец, а чуть поодаль водил кадилом отец Афанасий, назначенный Норвеговым митрополитом Белороссии.
Сам командир сидел на лавке в первом ряду и тихонько подремывал. Вскормленному в лучших традициях атеизма полковнику не удалось настроить мысли на душеспасительный лад. Несколько раз «митрополит» неодобрительно покачивал головой при виде разморенного Константина Константиновича, но тот продолжал клевать носом. Чувствуя, что в храме вот-вот раздастся мощный командирский храп, отец Афанасий хотел побыстрее закончить мессу.
Наконец со стороны алтаря донесся финальный «Аминь», и люди потянулись к выходу. Под сенью вишневого сада, который столь любил священник, были накрыты поминальные столы. Прихожане чинно расселись за них и «тайная вечеря» началась.
Темнело. Тосты «за упокой» вскоре переросли «во здравие», вот-вот должна была затянуться первая стыдливая песнь, но чувствуя, что поминки превращаются в пьяный вертеп, Норвегов единым жестом завершил столь чудесный вечер.
За эти годы поселяне привыкли к соседству инородного социума и даже влились в веселое общество: в школе учились вместе дети военных и слободская ребятня, в числе молодых солдат было известное количество местных «парубков», а несколько человек из базы в поисках истины приняли постриг. На мануфактурах трудилась и вовсе разношерстная публика. Наемные рабочие из окрестных весей, полтора десятка ливонцев, несколько поляков. В эту компанию затесался даже отставший от каравана турок по имени Мустафа. Он быстро освоился на просторах Белой Руси и вскоре уже сидел на центральном рынке, подобрав под себя всю торговлю восточными сладостями.
Ввиду хорошей погоды домой возвращались пешком. От монастыря до военного городка вела широкая аллея, усаженная молодыми каштанами. Справа, на пашне слободы цвела гречиха, и над головами путников проносились последние пчелы тяжело груженые медом.
– Ой! – воскликнула Полина, – а они нас не покусают?
– Нужна ты им больно, – с деловым смешком опытного бортника ответил Андрей, – к тому же, ты, наверное, невкусная.
– Не был бы ты моим братцем! – разозлилась девушка, – я бы тебе показала и вкус и цвет!
– Если бы у бабы был… – завела Анастасия, но Андрей зажал ей ладонью рот.
Настя работала медсестрой у Львова и, соответственно, нахваталась от него «мудрости потомков», не имеющей к медицине никакого отношения. Трое молодых и перспективных: Анастасия Волкова, Александра Рябинушкина и Сергей Горошин осваивали нелегкое и почетное ремесло врача. Львов отыскивал свои старые конспекты, которые жена не успела «пустить на самокрутки», и заново проходил курс хирургии на головастиках.
Однажды Анастасии посчастливилось даже сделать самостоятельную аппендэктомию – операцию по удалению аппендикса у одного из монахов монастыря. Двое других «знахарей» пока не могли преодолеть страха перед анатомичкой, а вот Настя с удовольствием составляла компанию майору Львову и с увлечением ковырялась во внутренностях покойников. Врач делал ей кумплименты и предлагал стать патологоанатомом при госпитале.
– Полина, что ты делаешь завтра вечером? – спросила она у золовки. Та радостно встрепенулась:
– С малышами посидеть?
– Сестренка, мы хотим с Настей сходить к ее чудаку-деду, – объяснил Андрей, – просил зайти старик. Не так уж часто мы его и навещаем…
– Конечно-конечно! – защебетала Полина, – я с удовольствием вас подменю. Когда придти?
– Часикам к шести, – сказал Волков, – будем весьма признательны, если опоздаешь не более чем на полчаса.
Утром Андрей отвел близняшек в детский садик, расположенный на окраине Буковины – так жители Бобра называли новый район, выросший за последние три года между Базой и Бобровкой. Район был застроен однотипными двухэтажными коттеджами, в которые заселились молодые семьи из подземных квартир. Таким образом, нижние уровни снова были законсервированы до лучших (худших) времен.
Днем папа-Норвегов собрал очередное совещание, на котором снова был поднят вопрос о дензнаках. Рябинушкин предлагал ввести хотя бы серебряные гривны для расчетов с окрестным населением. Да и зарплата своим – неплохой стимул повышения производительности. Иначе находятся отдельные «элементы», способные днями слоняться по военному городку в поисках развлечений, и желающие пользоваться всеми благами цивилизации. При этом собрание таинственно посмотрело на майора Горошина, чье существование было сведено к обнаружению недостатков, как среди материальной части, так и в людской среде.
– Я свою зарплату отрабатываю! – огрызнулся тот в ответ на немой упрек.
– К сожалению, да, – подтвердил Норвегов, – люди подобного сорта будут нужны всегда.
– Какого такого «сорта»? – насторожился Горошин.
– Третьего, – пробубнил кто-то из глубины кабинета. Замполит покраснел.
– Давайте по существу! – предложил зампотылу, – деньги нам необходимы – это факт. Ни одно более-менее развитое общество без них не обходится. Я, по крайней мере, не знаю такого прецедента. Быть может наши потомки и смогут как-то по-другому выразить меру стоимости товара и труда, но сейчас нам некогда ломать над этим голову.
После не слишком бурных дебатов было все-таки решено чеканить собственную монету: медную и серебряную. Ответственным за это дело назначили-таки Горошина, ибо наряду с многочисленными недостатками он никогда не имел тяги к обогащению. Майор пообещал содержать Монетный двор на самом высшем уровне и тут же признался, что ни пса не смыслит в чеканке. К счастью, монастырский келарь в этом кое-что соображал, и он тут же набросал карандашом схему процесса. Заседание продолжалось.
