Сеть для игрушек - Ильин Владимир Леонидович (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
Леб заявил, что вынужден задать мне несколько вопросов, хотя ему весьма неприятно это делать, поскольку наши прошлые взаимоотношения… ну, и так далее.
Пока он путался в словах, я успел скинуть халат и натянуть на себя рубашку и брюки. При этом из кармана халата на пол со стуком вывалился пистолет, про который я уже забыл, и Леб, замолчав, вдруг так уставился на него, будто в жизни никогда не видел огнестрельного оружия. Пришлось соврать, что я уже давно собираю коллекцию оружия со сточенными бойками и что время от времени чищу на сон грядущий очередной экземпляр из своей коллекции, а вчера чисто автоматически сунул вычищенный пистолет в карман, да так и забыл про него.
Леб не моргнув глазом выслушал эту шитую белыми нитками историю. Видно было, что у него складывается свое мнение на этот счет.
Потом он уселся на краешек предложенного мной кресла, отказался от выпивки и кофе и принялся усиленно распрашивать меня о моем здоровье, планах на будущее и прочей лабуде. В конце концов, мне стало смешно от его неуклюжей дипломатичности, и я поведал Лебу поучительную байку о том, как старый шпион обучал своего начинающего коллегу искусству добывать информацию. «Прежде всего, – говорил он, – нужно расспросить источник о его здоровье, о самочувствии родных и близких, а потом уже непосредственно переходить к интересующим тебя фактам». А через несколько дней молодой шпион попался, потому что, заявившись на проходную секретного НИИ и поинтересовавшись у охранника: «Как дела? Как семья? Как дети?», брякнул: «Ну, а теперь скажите, что это за прибор, разрабатывает ваша контора?»…
Леб хмыкнул, сказал, что он мой намек отлично понял, и спросил:
– Маврикий Павлович, вы знаете женщину, которую зовут Катерина Этенко?
Он угодил не в бровь, а в глаз. У меня даже дыхание перехватило, словно врезали мне под дых.
– А что с ней случилось? – вопросом на вопрос ответил я. – И с каких это пор она стала женщиной? Не далее как неделю назад она еще, насколько я знаю, была девушкой.
Леб мягко улыбнулся.
– Когда вы последний раз виделись с ней? – осведомился он уже таким тоном, который употребляется при допросе, а не в беседе с бывшим сослуживцем.
– Черт возьми, Леб, скажи прямо, в чем дело! – взорвался я. – Ее убили? Ранили?
– Ни то, ни другое, Маврикий Павлович, – ровным голосом сказал Штальберг. – Ваша приемная дочь позавчера исчезла при весьма странных обстоятельствах, поэтому и возникла срочная необходимость в беседе с вами. Я хотел предупредить вас по визору, но вы, видимо…
Он резко замолчал и оглянулся, изучая комнату.
– Да-да, – подтвердил я, – визор у меня отключен… чтобы не беспокоили всякие любители сенсаций… Что это за странные обстоятельства, Леб, про которые ты упомянул?
– Вы пока еще не ответили на мой вопрос, Маврикий Павлович, – вежливо, но настойчиво напомнил полицейский. Такой далеко пойдет, подумал невольно я.
Сначала я собрался послать его ко всем чертям с его дурацкими вопросами, но вовремя спохватился, что за всем этим кроется что-то из ряда вон выходящее.
Я рассказал о последнем визите Катарины ко мне, опустив кое-какие детали. Например, то, как я напугал ее, вломившись в свою квартиру с пистолетом наготове.
– И после этого вы ее не видели, и она вам не звонила? – спросил Леб.
Меня всего обдало холодом. Судя по целенаправленности вопросов, Штальберг явно сомневался в моей искренности, если не сказать большего. В соответствии с канонами, ему оставалось только подозрительно осведомиться, где я был и что я делал позавчера, и он действительно задал этот вопрос, избегая встречаться со мной взглядом.
Я глубоко подышал через нос, а затем предложил собеседнику поставить все точки над "и". Однако, по каким-то соображениям внесение ясности отнюдь не входило в намерения Леба, и он еще долго выуживал из меня сведения по поводу позавчерашнего дня.
Когда, наконец, я, взмокнув от еле сдерживаемого гнева, ехидно предложил Штальбергу изложить свои соображения относительно того, в чем и на каком основании я подозреваюсь, Леб закурил и, глядя в угол, поведал мне, что позавчера, после занятий в Университете, Катерина вернулась домой, пообедала и, по ее словам, никуда выходить не собиралась. Но около девятнадцати ноль-ноль за ней заехал на машине один человек, и она наспех собралась и ушла, пообещав матери через часок вернуться. Однако, девушка не вернулась ни вечером, ни даже утром. Более того, на следующий день она не прибыла в Университет на лекции, хотя прогулы, по свидетельству ее сокурсниц, были ей не свойственны. Предпринятые меры по установлению местонахождения пропавшей девушки результата не дали. Ее нигде не видели в тот вечер, и тело ее не было обнаружено ни в больницах, ни в морге. По показаниям матери девушки («Не родной», вставил я), которая и обратилась вчера в полицию, у Катарины не было подружек или ухажеров, у которых она могла бы находиться – впрочем, на всякий случай, отработали и эту возможность, опросив всех тех, кто был знаком с девушкой…
Здесь Леб Штальберг умолк, сцапал с журнального столика книгу и стал рассеянно листать ее.
– А вы установили, кто заезжал за Катариной в тот вечер? – не выдержав паузы, спросил я.
Леб положил аккуратно книгу на место и со вздохом сказал:
– Установили, Маврикий Павлович.
– И кто же это был?
– Вы, – сказал Штальберг, и мне показалось, что в его голосе проскользнул оттенок укоризны: мол, что ж ты, приемный папаша, прячешь девчонку у себя и вынуждаешь своих бывших коллег не спать по ночам?..
Лет этак двадцать назад меня такое сообщение поразило бы, как кирпич, упавший на голову с крыши, но теперь я отлично умел скрывать свои эмоции.
– Хм, – сказал я. – Интересно, кто это меня опознал?
– Ваша бывшая супруга Рола Гурницкая, – с готовностью ответил Штальберг.
– Ошибки быть не может?
– Она абсолютно уверена в том, что именно вы заехали позавчера за Катериной. Едва ли вы изменились так, что она могла бы принять за вас кого-то другого, не правда ли, Маврикий Павлович?
– М-да… Странно. Но я вот уже две недели безвылазно сижу в этих четырех стенах, и никуда носа не высовываю.
– Значит, вы отрицаете тот факт, что забирали свою падчерицу на прогулку? – бесстрастно спросил Штальберг. – И не имеете представления, что с ней могло произойти?
– Конечно, нет!
– Хорошо, – задумчиво сказал Леб и замялся.
– Говори, говори, Леб, не стесняйся, – подбодрил я его.
Тут мой бывший заместитель, употребляя витиеватые обороты, произнес длинный монолог, из коего следовало, что, несмотря на его безоговорочное доверие лично ко мне, есть ситуации, когда каждый должен честно и добросовестно выполнить свой служебный долг, невзирая на лица, ибо только так можно обеспечить установление истины…
Его бы еще долго, наверное, несло в таком ключе, но я спросил:
– Что ты имеешь в виду, мой дорогой Леб?
– К сожалению, имеются факты, Маврикий Павлович, которые… кхм… несколько не укладываются в рамки ваших… вашего рассказа, – промямлил, ерзая в кресле, Штальберг.
– Например?
– Например, ваша личная машина… Мы тут слегка ее уже посмотрели, и наш эксперт не сомневается в том, что на ней совсем недавно ездили… Вы никому не давали ключи?
– Никому. А фамилия эксперта, случайно, не Башарин?
– Башарин?.. Нет, Маврикий Павлович, Башарин уволен мной вскоре после вашего ухода. За пьянство в рабочее время и недисциплинированность… Скажите, а сигнализация на вашей машине имеется?
– Имеется, и, кстати, дверной замок реагирует только на отпечаток моего большого пальца.
– Следов отпирания дверец отмычками, в том числе и электронными, нами не обнаружено, Маврикий Павлович. Может быть, вы просто запамятовали, что выезжали куда-нибудь?
– Что же, по-твоему, я маразматик? – обиделся я. – И неужели ты всерьез считаешь, что я и есть тот самый Демиург?!
Смущение и всякие признаки былой неловкости вдруг мгновенно слетели с Леба Штальберга, как листва опадает с дерева под порывом ветра. Он выпрямился и даже машинально застегнул пиджак на все пуговицы, на глазах превращаясь в туповатого, но исполнительного чиновника.
