Правила игры - Аренев Владимир (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
– Отдохну в краю Ув-Дайгрэйса, – отмахнулся тысячник. – Мне нужно на Коронованный. Я же объяснял. – Он в муке возвел глаза к небесам… к полотнищу шатра над головой.
Горец был непреклонен:
– Покой. Все твои вещи в целости и сохранности, кони – тоже. Так что не волнуйся. На-ка, выпей.
Ему влили в горло горячую жидкость. Обхад попытался сделать вид, что пьет, а на самом деле придержал варево, чтобы потом выплюнуть: скорее всего, давали снотворное. Но ятру оказался наблюдательным. Он заставил-таки тысячника проглотить все до капли и лишь потом ушел.
К удивлению Обхада, спать ему не хотелось. То есть… хотелось, но не сильно. Можно было терпеть. Главное – не лежать без движений.
Но и переть напролом не имело смысла. Тысячник выждал. Нужно было убедиться, что горец ушел.
Наконец Обхад уверился в этом и опять пополз к выходу. На сей раз ятру не являлся.
Оказавшись рядом с опущенным клапаном шатра, тысячник замер и, затаив дыхание, вслушался в окружающие звуки. Поселок накрыла тишина, неестественно мягкая и безжизненная. Казалось, кроме Обхада и лечившего его горца, никого больше нет. Вообще. Даже и горца нет – пропал.
Сонно фыркнул в ночи конь. Ну что же, именно это и требуется: скакун. Потому что на своих двоих (вернее, четырех) тысячник далеко не уползет.
Все остальное – почему в поселке тихо, почему так долго ему позволили пролежать без чувств, кто такой Джулах и куда он подевался вместе с Обделенным, – все это можно будет узнать после того, как долг окажется выполненным. А можно будет и не узнавать…
Обхад подполз к стреноженному животному, понимая, в каком опасном положении находится. В прямом смысле слова. Затоптать его сейчас, испугайся животное, будет проще простого. Тысячник вознес краткую молитву Ув-Дайгрэйсу, а также всем остальным Богам, которых помнил. Конь фыркнул. Обхад осторожно поднялся, напрягая непослушное тело, втянул себя на спину неоседланного животного и пустил того вперед.
Он же стреноженный!
Удар о землю, рядом с головой опускается копыто – еще бы чуть-чуть, и все. Дурак.
Сзади неслышно подошел горец. Отвел в сторонку коня, затем вернулся к тысячнику и поволок его обратно в шатер Где-то на полпути Обхад заснул.
/смещение – тонешь, зеленоватая поверхность отдаляется и отдаляется, и солнечные зайчики тускнеют/
Воняло овцами. По-прежнему.
– Вечером, – сказал кому-то давешний горец-лекарь. – И сразу же пополз.
– Нужно было объяснить, – ответил Ха-Кынг.
– Тогда б он еще сильнее заволновался. Мог и не дожить.
– Что?.. – прохрипел пересохшим горлом Обхад. Слова выходили сморщенные и пустые, как шкурка полинявшего богомола. – Что происходит?
В поле зрения возникло лицо вождя ятру.
– Вы ошиблись. Анг-Силиб ведь не единственное место, пригодное для того, чтобы перейти через горы. Южане нашли другое. Это не такой удобный путь, но там было мало людей, способных встать на пути у хуминов. Нам сообщили, но слишком поздно. Мы ходили, чтобы помочь. Мы опоздали.
– И вернулись сюда, – обвиняющим тоном произнес тысячник.
– Что толку умирать без пользы? – безразлично сказал Ха-Кынг. – Все равно что броситься с Коронованного вниз: ни славы, ни чести.
– Куда делись этот ваш Обделенный с Джулахом?
– Сбежали, – все так же буднично сообщил ятру. – Мы нашли тебя слишком поздно. Но – хвала Богам – не настолько поздно, чтобы не вернуть к жизни.
Обхад привстал, облокотясь на правую руку:
– Мне нужно немедленно попасть на утес, слышишь?! Мне необходимо подать знак своим… Если еще не поздно.
Ха-Кынг задумался. Тысячник понимал, что сам он сейчас не способен действовать, что находится полностью во власти горцев, и поэтому не торопил ятру с ответом.
– Да, – сказал наконец вождь. – Мы поможем тебе.
– Нет, – возразил лекарь. – Нет. Иначе он умрет. Слишком тяжелая рана, слишком сильный удар. Может быть, задето что-нибудь из важных центров. Нельзя.
– Не умру, – отмахнулся Обхад. Ятру с неохотой согласился.
– Может, и не умрешь. А может – умрешь. Зачем рисковать?
– Скажи мне, что нужно сделать, – предложил Ха-Кынг. – Я сделаю.
– Я должен убедиться, – покачал головой Обхад. – Я обязан быть там… Хотя бы сейчас.
– Мы не позволим…
– Отпусти его, – неожиданно сказал лекарь. – Ты же видишь, он не отступится от своего.
– Но отец…
– Отпусти, – повторил старый ятру. – Но, разумеется, не одного.
/смещение – негаснущий закат, сотворенный из горящих факелов; темные силуэты башен/
– Дальше пойдешь сам, – сказал Джулах.
– Хорошо, – кивнул Гук Нивил. Он с облегчением вздохнул, глядя на горы, откуда им таки удалось сбежать Напряжение, владевшее Нивилом с тех пор, как он «стал» Обделенным, потихоньку спадало.
– Скажешь Собеседнику все, что я велел передать. И напомни: сегодня начнется. Они должны успеть. Если я рассчитал все правильно, знак уже подан. Нет – будет подан очень скоро. Поспеши. Этой или следующей ночью…
Он оборвал себя и стал спускаться дальше, не снизойдя до того, чтобы попрощаться. Но Гук Нивил не смел даже думать об обиде. Он проводил Джулаха задумчивым взглядом, а потом поспешил к лагерю хуминов.
Брэд Охтанг будет несказанно рад.
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Мугид объявил о том, что на сегодня все. Привычные к повествовательному произволу, когда действие прерывалось – на самом интересном, разбившись на группки и обсуждая, «что же будет дальше», мы отправились ублажать позывы плоти. Господа внимающие настолько увлеклись своими версиями, что, вероятно, не заметили бы и лягушку в собственной тарелке А уж тем более – Нулкэра, стягивающего со стола фрукты и сующего их в карманы. Чем я и воспользовался.
Потом, не дожидаясь, пока все разойдутся, я встал и, бросив фразу об усталости и сонливости, ушел. Нужно было хоть немного поспать, хотя бы пару часов.
Но выспаться мне не удалось. Через некоторое время в дверь осторожно постучали.
– Нулкэр, с вами все в порядке? – Это «академик».
Я поднялся с постели, сонным голосом сообщил, что да, все в порядке, и вообще, чего это неймется господину Чрагэну на ночь глядя. Что? Перевод? Какой перевод? А-а, перевод… Да, еще не закончил. Спокойной ночи. Всех благ… Уф, достал!
Затем пришла Карна. Я натянуто улыбнулся, сказал, что чувствую себя хорошо, вот только… Она кивнула и пожелала мне хороших снов. Я смотрел, как она удаляется по коридору, и чувствовал себя самым глупым и несчастным человеком на свете. Но – закрыл дверь и уселся на кровать. Пришла пора уходить.
Вещи я специально не собирал, чтобы случайный слуга, забредший убрать в комнате, не проникся ненужными подозрениями. «Господин Мугид, господину Нулкэру, кажется, нездоровится. В психическом плане. Вот и вещи все сложены в сумку, словно паранойя у нашего постояльца. Боязнь преследования».
Усмехнулся: ирония судьбы! Не так давно собирался прикинуться душевнобольным, а теперь – скрываю это!
Из вещей, которые я не собирался уносить с собой, оставались «Феномен» и фолиант «академика». «Феномен» я положил в тумбочку – будут убирать, найдут. А вот что делать с фолиантом?
Поколебавшись, я оставил на столе книжку Чрагэна и мой перевод к ней. Нужно было, конечно, отдать ему в руки, но тогда бы «академик» заподозрил неладное. Ничего, перевод он получит…
Нет, все-таки поступать подобным образом нельзя.
Я убрал книгу и листы с текстом со стола в тумбочку, написал записку… и только потом понял, что не знаю, в какой из комнат «Башни» живет господин Чрагэн. Ну что же, так даже лучше.
К записке прибавилась еще одна.
Когда я закончил с эпистолярным наследием, за окном снова разбушевался ветер; пошел мелкий дождь Великолепно! В такую ночь лучше спится.
Оставив сумку с вещами, я выскользнул в коридор и бросил письмо в «почтовый ящик». Потом вернулся к себе, в последний раз обвел взглядом жилище, давшее мне приют на две недели, и вышел, выключив свет и плотно заперев дверь.
