Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ) - Точильникова Наталья Львовна (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
Шериф внутрь не зашел, распрощался у порога.
За дверью была малюсенькая прихожая — только снять обувь и повесить одежду — и одна комната, угол которой занимала кухня. Не дом, а гостиничный номер. Ну, или моя комната в ОПЦ. Душ, слава богу, был. Я уж боялся, что в этой дыре обходятся без водопровода.
Отец приподнялся на носках и легко коснулся рукой потолка. Мне даже приподниматься не пришлось. Ройтману дотянуться не светило, но по причине его роста, а никак не высоты стен.
Всю обстановку, кроме кухни, составляла кровать и простой стол с тремя жесткими стульями.
По сравнению с этим дом отца в Лагранже казался царскими хоромами.
Я чувствовал себя на улице.
— Ты избалован, Артур, — сказал отец. — Не императорский дворец, конечно, но для одного человека вполне достаточно. Садитесь господа, будьте, как дома.
Он сел с нами.
— Выпить ничего нет? — спросил он. — Новоселье все-таки. Мне хоть можно, Евгений Львович? Ваше лекарство с выпивкой совместимо?
— В ограниченных количествах, — сказал Ройтман. — И перед выступлением не стоит.
— Ну, что поделаешь! А то бы я поднял тост за здоровье императора. Еще немного и я окончательно стану монархистом.
Местный муниципалитет действительно существовал в реале, словно был уважающем себя Народным собранием. Но по архитектуре напоминал полицейский участок, только был раза в полтора больше.
Публики собралось не меряно: человек тридцать. Я подумал о том, сколько еще людей следят за действом по Сети. Человек сто? И тут же понял, что ошибся. Миллионы!
Мы с Евгением Львовичем сели в зале, отца пригласили на трибуну.
— Я хочу поблагодарить вас за то, что согласились принять меня, — сказал отец. — А то я боялся, что придется ставить палатку в чистом поле. Спасибо! Со своей стороны постараюсь никак вас не обременить. Только одна просьба. Когда вы решите написать «убийца» на стене моего дома, пишите по трафарету, пожалуйста. Все-таки аккуратнее. В Лагранж мой сын приезжал закрашивать, а сюда не наездится. А я не буду.
Ройтман метнул на отца строгий взгляд.
Поднялся шериф.
— Зачем? Мы знаем.
— Ну, давайте ваши вопросы, — сказал отец.
Вопросы нашлись, но не к отцу, а к Ройтману.
— Мы согласились принять господина Вальдо, — начал шериф, — но сомневаемся, верно ли поступили. Евгений Львович, насколько он опасен?
— Ни насколько, — с места сказал Ройтман.
Встал, поднялся на трибуну и слегка потеснил отца, который был на голову его выше.
— Ни насколько, — повторил он. — Я об этом говорил на НС и повторяю еще раз. Мозг Анри сейчас анатомически другой, чем двенадцать лет назад. Господа, вы понимаете, что такое глубокая психокоррекция?
«Господа» молчали.
— Тогда, с вашего позволения, я прочитаю небольшую лекцию, — продолжил Ройтман, — кому будет скучно, может нас покинуть, но, уверяю вас, тема интересная, так что постараюсь не усыпить. Мы летели сюда через Беринг, и я знаю, что там есть небольшой Открытый Психологический Центр. Тихон Савельевич, — обратился он к шерифу, — никто из ваших односельчан туда не попадал?
— Нет, — резко ответил шериф.
— Ну, и прекрасно, — сказал Евгений Львович, — а от зависимостей никто не лечился?
— Нет, — повторил шериф.
— С одной стороны замечательно, что Анри попадет в такую здоровую среду, с другой, мне придется подойти к объяснению несколько иначе. Плавать умеет кто-нибудь?
— Да, — раздалась пара голосов.
— У нас холодно, — пояснил Тихон Савельевич, — но река есть, в середине лета можно.
— А на коньках кататься? На лыжах?
— Молодежь катается.
— Ну, вот. Представьте себе, что вы умели плавать, прошли годы, вы снова вошли в воду и… что произойдет?
— Ничего, — сказал кто-то, — поплыву.
— Вот именно! И с коньками тоже самое. Бывает, человек двадцать лет не катается, а потом выходит на лед, и все нормально, словно и не было двадцатилетнего перерыва. А знаете почему?
Публика молчала и ждала продолжения.
— Потому что эти умения записаны в имплицитной, то есть подсознательной памяти. Записаны в нейронных связях. То есть, мозг человека, который умеет плавать, вообще-то отличается от мозга человека, который плавать не умеет. В первом случае у нейронов есть активные окончания, которых нет во втором. И эти анатомические отличия сохраняются на всю жизнь. Так вот сейчас для Анри причинить боль другому человеку, это все равно, что утонуть для умеющего плавать. Должен быть либо камень на шее, либо очень сильный шторм. И то трудно. У него умение избегать подобных вещей записано в имплицитной памяти. В частности. В эксплицитной, то есть сознательной, вообще-то тоже.
Первое, что делают, когда человек попадает в психологический центр, снимают нейронную карту. В мозге около ста миллиардов нейронов, триллионы связей между ними, но за поведение в социуме, с нарушениями которого мы работаем, ответственна не такая большая их часть. Да и картографируем мы не вручную. Моды передают картинку на биопрограммер. А любой психокоррекционный БП обладает достаточно большим объемом памяти, быстродействием и способностью к анализу. И прекрасно помогает нам выявить вредные связи, чтобы мы могли их убрать, и достроить полезные.
— Много у Вальдо убирали связей? — спросили из зала.
— Много, — сказал Ройтман. — И добавляли много. Его нейронная карта изменена очень существенно. Но надо помнить, что мы не ставим перед собой задачу переделать человека, мы только убираем нейронные связи, которые мешают ему жить в обществе и мешают обществу, и добавляем те, которые ему помогут. При этом некоторые особенности личности, которые часто встречаются среди наших подопечных, зачастую остаются при них, но в несколько измененном, обезвреженном виде. Анри это тоже касается. Например, авантюризм, который сыграл не последнюю роль в его проблемах, остался. Мы уверены, что Анри теперь не призовет вас в очередную революционную армию, но в том, что он не будет один гулять по вашим не самым безопасным сопкам, у меня уверенности нет. А носить оружие ему нельзя. Так что большая просьба, Тихон Савельевич, выделите Анри сопровождающего. Какого-нибудь молодого парня с хорошей реакцией. Деньги у Анри есть. У него хорошо продается «История Тессы». Так что Чистое представляет некоторую опасность для Анри Вальдо, а он для Чистого — никакой абсолютно.
Когда мы пришли на стоянку минипланов, погода улучшилась, небо очистилось, и по нему уже разливался закат, окрашивая дальние сопки розовым, багровым и фиолетовым. Над одной из них, правильной конической формы, на фоне бирюзового неба вился лиловый дым.
— Если бы на фотографиях в Сети были местные закаты, НС никогда бы не выбрало для меня Чистое, — заметил отец.
— У нас красиво, — сказал шериф, — иногда очень.
— Тихон Савельевич, да я не убегу, — сказал отец.
Журналисты давно разъехались, и на стоянке мы были вчетвером: отец, Ройтман, я и шериф. Последний, по-моему, увязался за нами из гиперответственности.
Что тут же подтвердилось.
— Если вам надо поговорить без меня, я могу отойти метров на двадцать, — сказал Тихон Савельевич, — но все равно останусь, мне так спокойнее. Я же теперь отвечаю за господина Вальдо.
— Да, нет, — сказал отец, — вроде все уже обговорили. Просто, если у вас есть какие-то свои дела…
На стоянке имелась весьма приличная деревянная лавочка, на которой и расположились мы втроем. Шериф встал поодаль, но хорошо, что не ушел: у нас периодически появлялись к нему вопросы. Так что вскоре двадцать метров естественным образом сократились метров до двух. Чтобы через всю стоянку не кричать.
— Тихон Савельевич, а там вулкан, да? — спросил отец. — Гора коническая с дымом.
— Да, но он далеко. До нас не доходит. Мы его даже не слышим почти.
— Извергается?
— Бывает. Но не опасно. Так чуть-чуть потрясет.
— Понятно, — кивнул отец. — А северное сияние здесь бывает?