Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" (СИ) - Шиннок Сарина (читать книги без .txt) 📗
— А меня зовут Кира, — смущенно проговорила она и стыдливо опустила глаза.
Они отошли от грота к скалам, около которых кто-то разжигал костер, и груда углей и пепла покоилась между массивными камнями. Людей здесь практически не было, и Кира уже не скрывала своего истинного лица. Стоило ей отвлечься на несколько секунд, Джарек с досадой протянул Кэно стодолларовую купюру. Главарь с улыбкой спрятал деньги в карман.
— Значит, тебе девятнадцать лет, а ты одеваешься в мужскую одежду, берешь автомат и идешь торговать оружием? — начал расспрашивать Кэно, присев на камень.
Солнце уже закатывалось за горизонт, и Джарек начал раскладывать костер. Кира присела рядом с Кэно.
— Эта война отобрала у меня всю семью, — отвечала она, опустив глаза. — В живых остались только я и мой брат Ахмед Тараки. Он остался в другом поселении, недалеко отсюда, руководит небольшим отрядом и иногда общается с поставщиками оружия из США. Он не знает о том, что я жива.
Услышав про Ахмеда, Кэно насторожился.
— Твой брат, — спросил он Киру, — он гордый человек?
— Очень. Орел видит своих лишь среди орлов, а воронов не замечает с высоты горных вершин.
— Ай, ловко сказано! — восхитился Джарек.
— Как же ты, детка, ввязалась в эту войну? — продолжал расспрашивать Кэно.
— Мой отец был оружейным бароном. Он участвовал в восстании исламских радикалов 1975 года, но оно было подавлено правительством. Мне с братьями приходилось тогда прятаться под массивным железным столом. Мы в шутку называли его «противобомбежным». В 1979 началась гражданская война. На этой войне погибли мои родители, мои братья. Отец общался с американцами довольно часто, так что я смогла овладеть английским и продолжить его дело в 1984 году, представившись именем своего покойного брата — Рашида Тараки. На тот момент ему было бы восемнадцать…
— Но тебе тогда ведь было всего пятнадцать лет? — Джарек, кажется, был шокирован.
— Здесь даже в десятилетнем возрасте дети умеют стрелять. Мне пришлось продавать оружие, чтобы сводить концы с концами.
— А деньги твоего отца? — спросил Кэно.
— От его состояния почти ничего не осталось. Я отдала деньги тем, кто здесь действительно в них нуждался. Все помогают повстанцам. Ведь это священная война. Я рада, что могу хоть чем-то помочь своим в этой войне.
Кэно молчал. Его поразили эти решительные слова. Таких мужественных и гордых, преданных своим убеждениям людей днем с огнем не сыщешь. Может, он встретил Киру не просто так…
— Так почему ты так испугалась нас, детка? — решил сменить тему анархист.
— А вы сами подумайте. Схватили меня, и вообще…
— Да я хотел поговорить с тобой, но ведь иначе ты не выдала бы нам свою сущность.
— А зачем поспорил с другом, что поцелуешь меня?
Кэно грустно улыбнулся.
— Просто захотел поцеловать тебя, детка. А что, понравилось?
Кира опустила глаза и прошептала:
— Да ничего… Просто это мой первый поцелуй. Я представляла себе его немного иначе… Но, кто знает, может, его могло вообще не быть никогда? Ведь я уже четыре года не Кира, а Рашид, и была бы им дальше…
— Но целуешься ты страстно.
Кира смутилась и отвернулась. Она пыталась вглядываться в лучи заката, но ничего не могла с собой поделать и слушала дыхание сидящего рядом террориста. Все молчали. Джарек клацнул зажигалкой и распалил костер.
— Так кто же вы? Расскажите о себе, — вдруг тихо попросила Кира, взглянув на озаренное закатом лицо Кэно.
— Анархисты, детка. Наш клан называется «Черный дракон». Свобода или смерть! — Кэно подкинул в костер несколько сухих веток. Пламя, потрескивая, взвилось ввысь. Искры обожгли его шершавые ладони.
— Так ведь анархия — это безвластие, а тебя, гляжу, лидером называют…
— Меня называют Кэно. А власти у нас нет. У нас свобода и авторитет. Но главное — это жить на свободе, прожигать эту жизнь, а не ограниченно существовать. Вот знаешь, детка: вороны живут по триста лет, а жрут при этом падаль, а орел живет всего тридцать лет, но питается свежей кровью. Мы — орлы.
Кира покачала головой:
— Ты тоже за словом в карман не лезешь. Но… Орлы рождаются только в горах.
— Ишь ты, какая гордая, черт возьми! — Кэно ухмыльнулся. — Не уж то всерьез веришь в это, детка?
Кира понуро опустила глаза в землю:
— Мой отец так говорил. А я его уважаю.
Кэно положил руку ей на плечо:
— Да брось, детка, не обижайся. Я знаю, что значит мнение наставника.
Он достал из кармана жилета крест на черном шнурке.
— Память о человеке, который научил меня всему, что я должен был знать. Мне подарил — будто чувствовал, что завтра его убьют. С тех пор стараюсь все время носить.
— И веришь?
— Я не признаю религию о всепрощении. Всю жизнь я был последним безбожником, а этот крест был лишь напоминанием…
— И все же, есть у тебя какая-то вера или нет?
— Не знаю. Единственный мой идол — свобода, более я ничему не поклоняюсь. Сама решай, считать это религией или нет…
— Лучше спрячь крест. Увидит кто — убьет.
Кэно тяжело вздохнул и сжал кулак. Скрестив на груди руки, он молча стал смотреть в одну точку. В его глазах, как и в душе, клубилась горькая грусть.
— И ночевать вы будете здесь?
— Да. К тебе-то не напросимся — чувствует моя душа.
— Выбор ваш. Надеюсь, вы знаете, чего вам это может стоить.
— Детка, не учи нас жить. Иди домой, а то уж совсем стемнело. Завтра поговорим.
Кира надела очки, взяла с земли свой рюкзак и автомат. Она уже собиралась идти, но что-то заставило ее в последний момент развернуться и провести рукой по плечу Кэно.
— Надеюсь, я найду вас, — с болью и надеждой в голосе прошептала она.
Костер из последних сил сопротивлялся наступающей тьме. Под обрывом, над которым он полыхал, велись боевые действия. Выстрелы и взрывы уже не раздражали слух анархистов. Скалы крепостью окружали их пристанище и небольшое местное поселение, на окраине которого стоял дом Киры. Кэно достал нож и начал строгать какую-то сухую ветку. Джарек закурил.
— А эта Кира весьма ничего, — проговорил он, выдыхая дым. — Нам бы в клан ее…
— Тебя послушаешь — так выходит, что каждую молодую хорошенькую девку надо брать в клан! Невозможно с тобой разговаривать — у тебя же одни телки на уме!
— Я не о том. Неплохой союзник получился бы.
— Ну, об этом рано судить. Мы ее полчаса всего знаем.
— А здесь время не такое, как у нас дома. Год за три идет.
Внезапно мощный взрыв гранаты раздробил массивную скалу.
— Твою мать! Ложись! — заорал Джарек, пригнувшись и обхватив голову руками. Он чувствовал, как его тело рассекают острые камни. По рукам заструилась теплая и вязкая жидкость — свежая кровь.
У Кэно потемнело в глазах, что-то острое тяжелое и холодное врезалось в правую половину лица, глаза запорошило пылью и обрывками сухой травы. Камень соскользнул с правой скулы, сдирая за собой кожу. Кэно стиснул зубы. Он попытался вытереть с лица пот и грязь, обтер рукавом левую скулу и лоб, но к правой части лица невозможно было прикоснуться. Правого глаза уже не было. Кэно лег на землю и закрыл глаза.
Ему виделись серые стены холодного и сырого подвала. По этим стенам, по потолку, по полу — везде вокруг него собирались пауки, сотни, тысячи черных пауков…
— Нет! Я теряю сознание! Нет!
Кэно с трудом раскрыл левый глаз. Пыль продолжала медленно оседать на его лицо, и глаз сильно болел и слезился. Обломки скалы изранили ему руки и плечи. Правую половину лица Кэно перестал ощущать вообще.
Впереди себя он видел темный силуэт молодого человека в панаме с широкими полями, в камуфляже и с рюкзаком. Он нацелил на Кэно винтовку.
— Сдохни, дух сраный! — прокричал по-русски солдат.
Рука Кэно сжала нож. Он попытался подняться, но тут же снова упал на землю, чувствуя, как по спине и пояснице расходится жгучая боль.
Палец солдата лег на курок, но вдруг он упал, как подкошенный, вскрикнув и схватившись рукой за шею. Из-за камня показался второй силуэт — бородатого человека в афганской шапке и со штурмовой винтовкой.
