Хватка (СИ) - Войтешик Алексей Викентьевич "skarabey" (читать книги онлайн без .txt) 📗
Вдруг ни с того, ни с сего в санчасть заглянул капитан из особого отдела армии. Санитарки и медсестры были с ним хорошо знакомы и обращались к нему по имени. Пили чай, вспоминали былое, и капитан не преминул снова поблагодарить девчат за собственную спасенную жизнь.
— Что ты, Толя, — скромно улыбаясь, ответила ему Галина Петухова, доктор, которая и вытащила с санитаром истекающего кровью офицера из под обстрела, — ничего особенного мы не сделали. Как говорит наш хирург Михаил Кузьмич: «это наша работа — спасать людей».
— Для вас ничего особенного, Галина, а для меня? Это ведь моя жизнь! Поэтому и благодарить не перестану. А что до работы, то, — капитан потянулся к планшету, но затем, отчего-то опустил руку, — я ведь и пришел к вам по делу.
— Понятно, по делу, — потягивая горячий чай из металлической кружки, кивнула доктор Нюрке, и та вышла в коридор, — вряд ли, — продолжила Галина, — капитан особого отдела, во время штурма Берлина, наведался бы в санчасть просто так, чайку попить.
— Война, Галина Михална, идет к концу, — начал издалека особист, — и тут, вот какая непростая штука получается. Двадцать девятого числа наши войска, выбивая немцев с заводов в Моабите, освободили более чем десять тысяч пленных, работавших там. Вдруг, кто-то невзначай заметил, что некоторые пленные ничуть не исхудали на тяжелой работе и сильно отличаются от остальных. Стали, разумеется выборочно, их проверять. И тут выясняется, что некоторые пленные — это немцы! Ни номерков на них нет лагерных, ни слова по-русски сказать не могут. Стали мы копать и выяснили, оказывается, фашисты, что охраняли заводы, чуя, что близится их последний час, убивали пленных, переодевались в их одежду, пытаясь таким образом сбежать из города.
— Ты это к чему? — не поняла Галина.
— К чему? — доставая сигарету и прикуривая, повторил ее вопрос особист. — А как тут поживает ваш, пленный, Галина Михална? Тот, которого привели подпольщики? Скажите, когда его мыли, стригли, когда переодевали, вы не обратили внимания, есть ли у него наколка с лагерным номером?
Доктор смерила капитана недобрым взглядом, но ответила сдержанно:
— Нам больше делать нечего, как подглядывать за Петькой. …Но …мы медики, и обязаны были осмотреть. …Нет у него наколки.
— Хор-р-р-рошо, — задумчиво выдохнул дым особист.
— А что хорошо? — отставила в сторону горячую кружку доктор. — Ты посмотри на него, Толя! Он весь синий от побоев…
— На войне, это не показатель, — парировал капитан, — зато не такой уж и тощий.
— На свиноферме у какой-то там фрау работал, — стала на защиту Петрухи Галина Михайловна и рассказала то, что слышала от него слышала, — ел со свиньями. Он и не скрывает, что не особо голодал.
— Сказать можно, что угодно, — размышлял вслух особист, — немецкий знает?
— Знает, — подтвердила доктор, — разведка тащила языка из подвала, спросили, кто может перевести, так Петька с ним говорил. Но, если откровенно, было видно, что язык знает слабо. Слова их понимает, а вот беседовать… Да и немец не него смотрел, как на…
— Ну вот, — словно подчеркивая для себя что-то, заключил капитан.
— Что вот? — поднялась Галина Михайловна. — Что, Толя? Или вы не доверяете этому товарищу Климу, что наших из Берлина таскает?
— Что вы, Галя, — глубоко затянулся сигаретой капитан, — в штабе армии имя этого подпольщика, что называется — у всех на устах. Видите, даже вы о нем слышали…
— Еще бы не слышать, — снова взялась за кружку доктор, — скоро месяц, как к Берлину подбираемся, а все раненные, что шли через подпольщиков от него, попадали к нам в санчасть.
— Не о подпольщиках разговор, — уточнил капитан, — а о вашем пленном.
— Какой он пленный? — снова вступилась за Петруху доктор, которая не могла и никак не хотела верить в то, что этот парнишка может оказаться предателем. — Толя, ему двадцать один год, а выглядит на каких-то шестнадцать-семнадцать. На семнадцать! — подчеркнула она. — А седой, как старый дед. Рассказывал, что когда был в Кенигсберге на нем какие-то препараты пробовали, там целая тюрьма-лаборатория была…
— Мы знаем о ней, — заметил особист.
— Ну вот. А потом его перевезли сюда, в Берлин, и оставили работать у какой-то немки на свиноферме. Ведь это же советский человек, Толя! А спал и ел со свиньями.
— Нечего было этому человеку сдаваться в плен…
— А он и не сдавался. Его немцы забрали на работу в Германию. …Их тут десятки тысяч таких же, а сколько еще умерло на заводах, фабриках, в лагерях? Так что же, вместо того, чтобы отправить этих несчастных домой, будем подозревать их в чем-то? Допрашивать? Им и так хватило горюшка на три жизни!
— Мы обязаны проверять, — сдержанно ответил капитан. — Вы себе и представить не можете, на что идут немцы, чтобы улизнуть от возмездия, сбежать. А ведь они должны, Галина Михална, должны ответить за все, что натворили! Каждый из них! По мне, так я их всех к чертям собачьим — к стенке бы ставил! И их матерей, что рожали этих зверей, и их сестер, всех!
Сейчас вышла директива о том, чтобы красноармейцы не были жестокими с местными жителями. Того и гляди, кончится война, вся эта «лебеда» поднимет голову и еще потом хаять нас начнет за жестокое к себе обращение. А какого еще обращения они заслуживают? Не мы к ним первыми пришли, они к нам! …Что творили в Белоруссии, что творили в Украине, России?! А мы с ними должны быть мягкими? Я офицер, понимаю, что приказы не обсуждаются, но как, чисто по-человечески не понять тех солдат, которые мстят за свои семьи? Что, их, героев войны и кавалеров орденов под трибунал…!
— Не шуми, — напомнила о себе доктор. — Чего ты так расходился? Ты же …штабной, услышит еще кто. — Доктор сделала небольшой круг по комнате. — О том, что этих скотов нужно наказывать я с тобой согласна, но при чем тут Петька? Да знаешь ли ты, что этот парнишка вытащил вчера мехвода из горящей машины? Над танком пламя, все разбежались в разные стороны, боясь, что рванет боезапас, а Петька выволок танкиста через открытый люк, потушил его, и принес под обстрелом к нам в санчасть.
Да наши санитары, глядя на него, отдыхать не садятся. Куда ж ты сядешь, если он принес бойца и тут же летит под пули за другим. Он двужильный, Петька этот. Скажешь ему «отдохни», так он: «Я один две свинофермы кормил и чистил для немцев, что ж я, своим не помогу?» Он, Толя, когда его только привезли, одежку грязную содрали и выдали солдатскую, плакал от счастья! Гимнастерку целовал. Разве может немец сделать так или сыграть подобное?
— Галина Михална, — понуро глядя в пол, произнес капитан, — я понимаю, вы за него ручаетесь, а я вам жизнью обязан. …Что ж, пусть тогда пока все будет так, как и было, но …я просто обязан с ним побеседовать, чтобы потом проверить…
Капитан, после беседы с доктором, особо не наседал на Петруху. Спросил только откуда родом, как попал в Германию, чем тут занимался? Само собой, рассказывать особисту о том, как они откопали с дедом голову великана и о том, что в него самого, по словам дядьки Клима, вселился какой-то мощный Дух, Петрок не стал. Но про собаку нечаянно заикнулся, как, впрочем, и о том, что забрали его из села, по-видимому, именно из-за этой овчарки. Капитан заинтересовался этим рассказом, а так же сказал, что слышал об этом бое в Легедзино от кого-то из товарищей.
Спрашивал особист и о Климе «Топляке», но Петруха, которого по пути на опрос Галина Михална, как добрая старшая сестра, как следует, проинструктировала, не рискнул рассказывать что-либо подробно. Сказал только, что не раз с Климом пересекались, а также, что знал о том, что за бытовкой Клима партизаны часто выводили каких-то людей за город…
Второй раз Петрок встретил капитана утром 8 мая. Медсанбат временно был развернут в парке Тиргартен. Черный, пропахший гарью город не выглядел весенним из-за затянутого дымом неба, но, случалось, выглядывало солнышко и в такие моменты становилось так хорошо, что хотелось, забраться куда-нибудь повыше, на разогретое светилом место, лечь как кот и дремать.
