Одиночка. Трилогия (ЛП) - Фелан Джеймс (книги онлайн txt) 📗
Даниэль принес какао.
– Ему можно?
Женщина пожала плечами, а я кивнул.
Напиток оказался таким вкусным, таким теплым, только вот держать стакан было тяжело. Вокруг меня собралось несколько человек. Хотелось верить, что снять с меня подштанники санитарка не успела.
– Как себя чувствуешь? – спросил Даниэль.
– К–как я в–в–выгляжу?
– Точно с того света.
– Т–так и д–думал. – Ароматный дымок от какао согревал лицо. – Ч–что с–с–случилось?
– Ты поскольнулся, ударился головой и вырубился, – стал рассказывать Даниэль, присаживаясь на корточки и прикрывая мой обнаженный торс одеялом. – Так мело, что я тебя не сразу нашел. Пришлось засунуть тебя в кузов, потому что зараженные были слишком близко.
Теперь понятно, почему у меня так замерзло лицо и сам я весь в снегу. Лишь бы не порезали спасательскую куртку: я привык к ней, она мой старый верный друг.
– Спасибо, – проговорил я. Даниэль придерживал стакан, а я пил теплое, сладкое какао, потихоньку отогреваясь и переставая стучать зубами.
Народу в лазарете почти не было. Санитарка закончила осматривать меня. Губы у нее двигались – она что–то говорила. А у меня в голове играла старенькая песня Майкла Джексона, в которой поется, что мир еще не поздно исцелить. Интересно, как управлять этим воображаемым проигрывателем? Я бы включил что–нибудь не такое старое и тоскливое.
Даниэль с санитаркой отвели меня в душевую. В маленьком зеркале я увидел свое отражение: черное лицо, черная шея, черные волосы – я весь оказался покрыт толстым слоем пепла, сажи и грязи. Перемазался в выгоревшем отеле? На черном фоне блестели белки глаз и зубы.
Меня завернули в теплое влажное полотенце, от которого подымался к потолку пар. Санитарка усадила меня на пластиковый стул, а Даниэль приподнял и опустил мои ноги в таз с теплой водой. Женщина осторожно умыла меня – на белый кафель ручейками стекала грязно–серая вода; затем она, макая губку в ведро с теплой водой, обмыла меня всего. Я понемногу прогревался, но как только она переставала водить губкой, снова начинал дрожать. Когда я был отмыт, меня подняли со стула, вытерли и отвели в лазарет, положили на кровать – на самую настоящую кровать, с пружинным матрасом, белой простыней – и укрыли несколькими одеялами. Под голову мне подсунули высокую подушку, так что я полулежал–полусидел, а Даниэль, точно добрый волшебник, в ту же секунду протянул мне еще один стакан горячего какао на сгущенке.
– Спасибо.
– Не за что.
Я слышал его, но очень плохо. Заболела голова в месте свежего шва: видно, мне все же сделали какое–то несильное обезболивающее и теперь оно переставало действовать.
Вернулся Том. Отец Пейдж. Пластический хирург. Санитарка что–то говорила ему. Он встал на колени рядом с моей кроватью, взял меня за левое запястье и приподнял его с постели. Рука показалась мне чужой: я не чувствовал ее, она была просто куском мертвой плоти. Том с озабоченным видом подержал руку на весу, повертел, потыкал по ней пальцем. Без повязки глубокая, воспаленная, рваная рана на ладони имела довольно устрашающий вид.
Том опустил мою руку на постель и подошел к санитарке. Она подала ему штуку, при помощи которой лор–врачи осматривают уши: такой хитрый фонарик с лупой, похожий на обычную шариковую ручку.
– Это только мне слышна песня Майкла Дженсона? – спросил я, но никто не ответил. Том заглянул мне в уши и снова принялся тыкать пальцами по руке. Налил на нее какой–то вонючей жидкости и вколол прямо в ладонь несколько уколов.
– Даниэль, ну успокойте меня! Слышите музыку? – Я даже попробовал напеть ему, но Даниэль только покачал головой.
Появились Пейдж с Одри и стали рядом с проповедником. Я вспомнил лицо девушки, когда она выстрелила из моего пистолета. Какая же она клевая сейчас: брючки в обтяжку, курточка с капюшоном. Она скинула капюшон: покрасила волосы – теперь они стали гораздо темнее, почти черными – а губы такие ярко–красные. Клевая, чертовски клевая…
Я подтянул вверх колени, чтобы поправить одеяло, и посмотрел на Тома: он как раз вытаскивал у меня из ладони какую–то изогнутую железячку размером чуть не с палочку от мороженого.
– Уй!
Хирург посмотрел на меня так, будто сильно удивился, что я почувствовал боль, и вернулся к ране.
– Сделаю тебе противостолбнячную сыворотку.
Подошла санитарка с таблетками на ладони и стаканом воды. Том снова уколол меня.
– Это обезболивающие и противовоспалительные. Еще сделаем инъекцию пенициллина на всякий случай. От лекарств будет хотеться спать, – объяснял Том.
Я проглотил таблетки. Он за это время набрал очередной шприц.
– Что? Еще укол?
Вместо ответа он протер мне ляжку ватным тампоном и всадил иглу.
– Хоть бы разрешения спросили.
В моем положении было даже что–то забавное, будто все это происходило не со мной. Если бы еще поменьше болело, я бы вообще не возражал. Только никто почему–то не смеялся. Одри стояла чуть позади Пейдж и держала ее за плечи. У обеих лица были взволнованные, но у Пейдж – особенно. Ей, кстати, очень шло.
– Пейдж, нужно присмотреть за Джессом, – сказал ей Том.
– Конечно!
Она подошла и села на пол рядом с матрасом, на котором я лежал: справа, подальше от моей страшной воспаленной руки. Я показал Даниэлю поднятый вверх большой палец: мол, доволен, как слон. Он улыбнулся из–под бинтов.
– Ребята, – обратился я к хирургу и проповеднику, все еще стоявшим возле кровати: на меня нашла какая–то странная веселость, появилась уверенность в своих силах, – вы еще сердитесь друг на друга?
Том быстро посмотрел на Пейдж и сразу же на Одри, получив в ответ такой взгляд, что сразу стало ясно, какую власть над ним имеет жена. Он повернулся к Даниэлю и протянул ему руку. Но тот не ответил на рукопожатие. Вместо этого он подался вперед и обнял Тома – быстро, всего на мгновение.
– Извини, – сказал Том, – Я не хотел…
– Я знаю.
Наступило шаткое, далеко не полное, примирение, но и такой шаг значил для них много. Том метнул в мою сторону быстрый взгляд, мне показалось, не лишенный упрека, собрал инструменты и быстро вышел. Даниэль тоже посмотрел на меня: глаза под бинтами распухли до неузнаваемости, но улыбка разбитых губ говорила сама за себя. Он ушел, и Одри покинула нас почти следом за ним.
Меня потянуло на сон. Стало тепло, казалось, что во всем мире нет ни единой проблемы, которая меня касается. Пейдж гладила меня по лицу, и я забыл про покалеченную руку. Глаза закрылись сами собой, и я поддался сну на несколько секунд – так мне казалось. Проснувшись, я не сразу сообразил, где я: мне всегда нравилось такое пробуждение, ведь можно оказаться где угодно. Пейдж стояла на коленях возле кровати и, приблизив лицо, смотрела мне в глаза. Затем поцеловала меня. Какое знакомое ощущение.
– Ты пахла клубникой, я помню, – сказал я, и снова навалилась усталость – липкая, непреодолимая. Лекарства делали свое дело. В голове творилось что попало. – Прости, что я оставил тебя…
– Джесс, – позвала меня девушка, взяв за руку. Бороться со сном не было сил.
– Анна, прости. Я не хотел. Я должен был остаться там, с тобой, навсегда.
– Джесс, это я, – она снова нагнулась и приблизила свое лицо к моему. – Ты не бросал меня.
Я улыбнулся, не открывая глаз.
– И не брошу. Больше никогда не брошу друзей…
13
Я уснул в лазарете. Думаю, поцелуй был не совсем настоящим. Пейдж не особо обратила на него внимание. Когда я проснулся, она сидела рядом; судя по моим новым часам, прошло около четырех часов. Цифреблат и стрелки мягко светились в темноте под одеялом. Пейдж читала книжку.
– Привет.
– Привет, – ответила она, откладывая книгу и вставая, чтобы помочь мне приподняться на постели. – Как ты себя чувствуешь?
– Как у меня вид?
– Очень даже ничего.
– Ладно, – ответил я, заливаясь краской. – А самочувствие дерьмовое.
– Чем тебе помочь?
– Достанешь билет первого класса до Австралии?
