Техник-ас - Панов Евгений Владимирович (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Мы облазили все окрестности вокруг будущего места встречи. Подготовили несколько путей отхода, если что-то пойдёт не так. Удобно было то, что с двух сторон практически вплотную подходило болото и подобраться оттуда было довольно проблематично. Зато Рита нашла хорошую позицию, с которой отлично просматривались два других направления. Там она и затаилась со снайперской винтовкой.
Я тем временем переоделся в свою родную советскую форму, развёл небольшой костерок, над которым подвесил немецкий котелок с водой, и принялся ждать. Кстати, такой котелок позднее скопировали в Советском Союзе, и он верой и правдой служил даже в оставленном мной времени.
Вода в котелке закипела, и я бросил в неё заварку из высушенного иван-чая, листьев лесной малины и земляники – подсел я на этот напиток за время нашего с Ритой партизанства. Кстати, это она насобирала и насушила такую вкусную и полезную заварку.
Я снял котелок и поставил рядом с костерком, чтобы чай как следует заварился, когда над овражком трижды прокуковала кукушка. Это Рита подала сигнал, что гость на подходе и идёт один. Если бы прокуковала четыре раза, то значит, гостей много, и надо быстро сваливать. Я посмотрел на часы. Час дня. Можно сказать, гость уложился по времени и при этом не заставил себя долго ждать.
Мужиком бывший старшина, а ныне фельдфебель, оказался колоритным. Ростом под два метра, широкий в плечах настолько, что казалось, что чёрная, в прошлом эсэсовская форма вот-вот лопнет на нём по всем швам. Немецкий автомат, висевший у него сбоку, казался на его фоне игрушечным. На плече он нёс здоровенный мешок, придерживая его одной рукой. Я невольно хмыкнул: уж очень похож он был в это момент на одного голливудского актёра – качка-губернатора из будущего. Разве что лицо более живое и даже, я бы сказал, располагающее к себе.
Шагах в десяти от костерка он остановился. В лесу дважды прокуковала кукушка – всё чисто. Мой гость чуть заметно усмехнулся.
– Ну, проходи, мил человек, присаживайся, – кивнул я на лежащий напротив меня ствол поваленного дерева. – Ты только автоматик свой там, где стоишь, оставь и мешочек там же положи.
Гость без лишних движений плавно опустил мешок на землю и, скинув автомат с плеча, положил его сверху. После этого он, держа руки так, чтобы их было видно, подошёл к костру и сел на указанное ему место. Я молча налил во вторую кружку ещё горячий чай и протянул ему. Какихлибо враждебных действий с его стороны я не опасался: уверен, Пума держит его на прицеле.
– Благодарствую.
Гость взял в свою лапищу кружку и, с удовольствием отхлебнув из неё, поднял на меня взгляд. Я также налил себе чай и принялся неспешно пить, рассматривая своего визави. Держится хорошо, спокоен, глаза не бегают, хотя и чувствуется, что явно не такого приёма он ожидал.
Выпив свой чай, гость аккуратно поставил кружку рядом. Я сделал ещё пару глотков, затем не спеша вылил остатки на костёр и, глядя гостю в глаза, спросил:
– Ну что, мил человек, удивлён таким приёмом?
– Так я, товарищ…
– Тю-тю-тю, – прервал я его, покачав указательным пальцем, – пока ещё не товарищ.
– Я всё понимаю, – после некоторой паузы произнёс он, опустив голову, – форма эта… Да вы только скажите, и мы её сразу скинем! – вскинулся гость. – Мы бить этих гадов хотим! Мы к вам, к партизанам хотим уйти!
– А кто тебе сказал, что мы партизаны? – усмехнулся я. – И что вам и тебе конкретно мешает бить этих самых, как ты говоришь, гадов? Ты здоровый, сытый, с оружием в руках. Немцев даже и искать не надо, их полно вокруг. Бей их да бей. Зачем ты сюда пришёл?
Он растерялся.
– Так я… Я думал…
– То, что думал, это уже хорошо. Вопрос только в том, о чём ты думал, когда эту форму надевал, – кивнул я на его чёрный мундир. – Ну да ладно, не об этом сейчас. Расскажи-ка, мил человек, кто ты такой и с чем тебя едят.
Гость кашлянул и начал свой рассказ.
Плужников Иван Силантьевич до войны работал в колхозе неподалёку от Пензы кузнецом. Продолжал, так сказать, династию. Вскоре после начала Финской войны его мобилизовали и отправили на Карельский перешеек. Там вступил в партию. Воевал пулемётчик Плужников геройски и вернулся в родной колхоз с медалью «За боевые заслуги».
В июле сорок первого Плужникова вновь мобилизовали и направили на краткосрочные курсы младшего комсостава, из которых он выпустился в звании старшины и был направлен в формирующийся стрелковый полк на должность старшины пулемётной роты. На первом же партийном собрании он был избран парторгом роты.
Красная армия отступала, оставляя под немецким натиском города и сёла. В одном из боёв позиции роты накрыла огнём немецкая артиллерия и сверху ещё добавили пикировщики. Плужникова контузило и засыпало землёй. Старшина смог откопаться, но от резкой боли в левой руке потерял сознание. Придя в себя, обнаружил, что все его карманы вывернуты, пропали все документы и, что было для него хуже всего, партбилет. Хотя это и спасло ему жизнь. Найди немцы партбилет – пристрелили бы тут же, на месте. А так они, обыскав его, погнали к другим таким же бедолагам, попавшим в плен.
Их разместили в чистом поле, огороженном забором из колючей проволоки. Здесь было навскидку не менее пяти тысяч человек. Дважды в день немцы привозили несколько бочек с неким варевом, которое хороший хозяин даже свиньям давать не станет. Бочки просто сгружали рядом с воротами, и охрана, смеясь, наблюдала за тем, как обезумевшие от голода люди борются за пригоршню хотя бы такой еды. Почему за пригоршню? Да потому, что ни ложек, ни тарелок ни у кого не было.
Несколько человек чудом сохранили свои котелки и попытались зачерпнуть ими еды для своих товарищей, которые не могли ходить, но немцы не позволили этого сделать. Они просто открыли огонь и расстреляли и обладателей котелков, и десяток человек, просто оказавшихся рядом. Есть можно было лишь руками.
Иногда для большего веселья бочки переворачивали, и варево, состоявшее из не чищенных и не мытых полусгнивших картошки, свёклы, моркови и каких-то отходов, вываливалось прямо на землю. Пленные бросались к этой луже и торопливо запихивали себе в рот всё, что попадалось под руку. А фрицы ржали и кричали: «Hey, russische Schweine! Essen Sie mehr Spa!» [114]
Но немцы не были бы немцами, если бы даже и тут не постарались ещё больше нагадить. Варево было безбожно пересолено, и те, кто умудрились набить им себе брюхо, потом страдали от страшной жажды. Воды в лагере не было. Люди умирали каждую минуту. Трупы умерших сносили в одну кучу.
Плужникову повезло, что среди пленных оказался военврач, который пощупал его руку и сказал, что она просто выскочила из сустава. Он же и вправил её. На следующий день врача, который оказался евреем, расстреляли: какая-то сволочь выдала его немцам.
В этом аду Плужников провёл четыре дня. Повезло, что за это время прошёл довольно сильный дождь, и можно было хоть на время утолить жажду. Каждый день за колючую проволоку пригоняли всё больше и больше пленных. Дошло до того, что невозможно стало лежать: просто не хватало места.
На пятый день немцы приказали всем выходить и строиться в колонну. Тех, кто не смог встать, они перестреляли. Колонну погнали к ближайшей железнодорожной станции. До станции дошло чуть больше половины пленных, остальные остались лежать вдоль обочин. Немцы без лишних разговоров штыками и пулями добивали упавших. Ну а тех, кто всё же выдержал этот марш, погрузили в вагоны для скота и куда-то повезли. Так старшина Плужников оказался в концлагере под Минском.
Здесь через месяц на контакт с ним вышли люди из лагерного подпольного комитета. После долгой беседы Плужникову дали задание вступить в формирующуюся из числа советских военнопленных так называемую «Русскую дружину», собрать о ней все возможные сведения, после чего выйти на связь с партизанами или подпольщиками и передать информацию.
Невозможно передать словами те чувства, что испытывал старшина, сделав пять шагов вперёд, когда вербовщик выкрикнул желающих вступить в «Дружину». Казалось, что в спину вонзились сотни ненавидящих взглядов, которые прожигали его насквозь. Он едва не вернулся назад, но вовремя вспомнил о задании. Самым омерзительным было то, что одновременно с ним вышли самые отъявленные негодяи и предатели, которые всеми силами старались выслужиться перед немцами. Нет, их, вышедших из строя, было чуть больше десятка, но тем острее было чувство стыда оттого, что ты оказался одним из них.
