Красный рассвет - Березин Федор Дмитриевич (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Из-за близости подрыва почти все корабли ордера в зоне радиоактивного заражения.
147
Морские песни
И молчаливый сигнал-предупреждение компьютерного века: «В воде активный локатор!»
Что это значит? Для тех, кто соображает в современной подводной войне, очень и очень многое. Это значит, что, возможно, «Индиру Ганди» уже засекли. Засекли, но не слишком уверены. И потому рубят воду активным, выдавая свои намерения.
«Луч на нас?»
«Нет». А может, в действительности только «Пока нет». А ведь это разные вещи.
И, значит, еще есть шанс, ибо уже где-то здесь, по крайней мере в границах зоны поражения ракето-торпед, вожделенный штатовский авианосец. Тот, что никогда не увидеть им в перископном мониторе: ни в жизнь не подпустят корабли охранения на такую дальность. И следовательно, только на картинках, в красивых рекламных роликах, отснятых Пентагоном для ненавязчивой отчетности Капитолию за девять с лишком миллиардов новых долларов. И даже если вдруг как-то утопят, то и тогда не увидеть апогея – его становления на попа, ибо это уже компромат тому же Капитолию и выход из тени тех, кто когда-то голосовал за экономию ресурсов.
Потом новая серия докладов:
«В воде торпеда. Дальность примерно тридцать километров. Сброшена с воздуха».
И, значит, где-то в небе носители торпед, а мы их ни черта не видим, не чувствуем, размышляет командир атомохода. И предупреждая его запрос – снова оттуда, с ушей и глаз лодки – кабины акустиков:
«Еще одна торпеда. Скоростная. Дальность – тридцать пять. Идет перпендикулярно нашему курсу. Направление – от нас!»
И, значит, удаляется. Из чего следует, что не по нам, мыслит Бортник. Неужели по кому-то из тех, с кем мы идем в одной, плохо скрепленной связке?
А от акустиков, из их напичканного электроникой отсека следует новый пакет данных. Там, в шестидесяти милях, шум винтов. Мигом определен тип, ибо кто-то дает полный ход, а такое нельзя не услышать даже гораздо более примитивной аппаратурой. И теперь знаем, кто дает «полный». Старая дизель-электрическая боевая машина типа «Варшавянки». «Хорошая ты вещь, но прошли, давно прошли твои времена», – думает Бортник, холодея. Он хочет зажмуриться, ибо неумолимый и бесчувственный монитор рубит и рубит в экран новые данные. О том, кто да что, когда и как. Не понимает он человека, у которого за спиной опыт училища и смутные, запыленные, но, оказывается, незабытые лица друзей-курсантов. И страшно увидеть сейчас название этой полностью и досконально опознанной лодки, и возможно восстановить в памяти случайные сведения о том, кто на сегодня является там командиром или первым помощником. Но проносит, хотя опознание имеется. Изначальное имя «Шейх Акбар-Али», потому как первоначально построена по заказу ВСА (Восточной Саудовской Аравии). Дальнейшее прошлое смутно, ибо много-много раз осуществлена перепродажа. Кому принадлежит сейчас – неизвестно.
Теперь уже известно, прикидывает Бортник. Вполне может быть, что судьба этого «Шейха» не хуже, чем у «Индиры». И радует недостаток данных. Не знаем мы, кто сейчас на этом «Акбаре» командир, и, хоть переживаем за его маневры, все-таки эти чужие трагедии не полосуют сердце.
В воде уже несколько активных ловушек-имитаторов «Варшавянки». Война идет не в шутку. А то, что аппаратура «Индиры Ганди» запросто селектирует, что и где, не слишком радует. Ибо не может быть, что у янки на дирижаблях компьютеры хуже.
«Обнаружены ли подводные пуски?» – запрашивает Бортник, хотя знает ответ. Хочется кусать ногти в бессилии.
«Нет, только сверху, с воздуха. И именно плюханье», – надиктовывает откуда-то техник Синийчук. Это значит, что торпеда не входила в воду с ускорением вертикально, то есть ее не принесла на себе стартовавшая откуда-то издали ракета, выпущенная с корабля или далекой атомной лодки. Агрессоры где-то здесь, сверху. Точнее, в тридцати милях. Это можно и должно использовать.
«Всплытие до пятидесяти. Буй в готовность!» – командует Бортник. Почему бы действительно не использовать кутерьму в свою пользу? Не уточнить у Центра положение американцев?
Они еще не успевают получить ответ на запрос, когда от акустиков поступает скорбное окончание репортажа:
«Засечены звуки, сопоставимые с проломом жесткого и „мягкого“ корпуса. Глубина триста. Дальность шестьдесят два. Координаты…»
Бортник не закрывает глаза, но и без этого видит сознанием, как сминается, ломается красивый семидесятиметровый корпус «Варшавянки» и падает вглубь. Здесь, под ними, около пяти тысяч метров.
Капская котловина.
148
Твердый грунт
Герман Минаков стал предметом зависти всего мужского населения лагеря, включая иностранцев и пленных и исключая лишь мужскую часть программистов, для которых женщины оставались только коллегами. Кое-кто в лагере подшучивал, что, возможно, у них что-то не так с ориентацией. Подтверждений такому предположению не имелось, так что оно оставалось на совести тех, кто об этом шушукался. Но вот у Германа и Лизы с ориентацией было в норме, однако в действительности все выглядело не так захватывающе, как мерещилось со стороны глотающим слюни. Когда однажды Герман в свете прячущейся за тучами луны позволил себе некоторую вольность, Лиза Королева спокойно и без всяческой обиды поставила барьер:
– Нет, милый Герман. Не здесь и не сейчас. Вы разве не замечаете, что мы живем без элементарных санитарных удобств?
Естественно, это Герман замечал. Да и не только он. Однако на его предложение сместить лагерь ближе к какому-нибудь источнику воды Сергей Шикарев ответил просто:
– Вы же военный, Герман Всеволодович. Янки знают, что мы где-то здесь. Они ведают, что нас много, и, естественно, вначале будут искать возле этих самых источников. Да, пока они нас не ищут, видимо, погрязли в других делах. Но рано или поздно – начнут, и тогда наша удаленность от воды даст нам лишние сутки на бегство.
– А почему мы все тянем, а, Сергей Вансович? – спросил по этому поводу и в очередной раз Минаков. – Пора бы действительно сматывать удочки.
– Наши тоже погрязли во всякой дребедени. Точнее, в других делах. Есть неприятности. Янки молотят не только атомными. В основном – высокоточными. Бьют – гады – по источникам излучения. Один наш опорный пункт уже разметелили. Там как раз находились вертолеты, должные нас забрать.
– А что, других нет?
– Нужных поблизости нет. Ты же не думаешь, что сюда, к побережью, доберутся какие-нибудь «Ка-32»? Машины нужно высвободить с других мест и перегнать. Будем надеяться, что они успеют. Раньше, чем за нас возьмутся агрессоры.
– Будем надеяться, – согласился Минаков. В общем-то, теперь он был единственным из тех, кто не торопился. Да, антисанитарные условия не удовлетворяли Лизу. Ну что ж, можно по крайней мере сидеть в обнимку. Конечно, волшебные невидимые вертолеты могли когда-нибудь перенести их в более санитарные места, однако где гарантия, что эти места не окажутся совершенно разными для Германа и Лизы? Гарантии такой не присутствовало совершенно. Даже наоборот, Герман был почти уверен, что Лизу вместе со всеми остальными героями-программистами сразу же уволокут куда-нибудь в Северное полушарие. Так что нужно было ценить теперешнее, отведенное для любви время. Пускай даже эта любовь и имеет ограничители.
Разумеется, простые братья-пехотинцы ведать не ведали об «ограничителях» и достаточно бойко подтрунивали над молодым командиром:
– Ну, как ты ее разделал, Герман? Под орех?
– Как программируется эта программистка? На «Бейсик восемь» или «Цэ плюс плюс плюс»?
– Как уроки позиционирования по звездам? Ориентацию не потеряли?
– Да нет, там все в режиме самонаведения, правда, лейтенант?
И все ржали.
Что было толку рассказывать им о высоких чувствах? О том, что у него имеется адрес постоянного местожительства в Ульяновске, а также все многочисленные хакерские адреса, по которым можно связаться с Лизой? Еще бесполезнее стало бы устраивать каждый раз потасовку. Это наверняка насмешило бы окружающих еще больше. Кроме того, он боялся, что, если, в общем-то, добряк Шикарев заметит нарушения дисциплины, он зарубит эту любовь к чертовой матери, воздействуя, разумеется, не через Минакова, а через подчиненную ему Лизавету Королеву.
