Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Комнату освещали несколько керосиновых ламп.
— Ну что, братишки... начнем.
Данилов сидел через три стула от Пустырника — вполне почетное место, впрочем, он знал, что его не заслужил и все это сделано из уважения к человеку, которого больше нет.
— Если не секрет, когда тебя назначили командиром милиции? — задал первый вопрос дядя Женя, адресуя его Демьянову.
— Чуть больше недели.
— А предыдущий был не Юра Масленников?
— Нет. Егоров. Тоже молодой. Но он в пустыне исчез. Говорят, дезертировал. Масленников был до него. Но он умер, от сердца, через день после того, как Богданова сняли.
— А как народ отнесся к тому, что Богданова… сняли, как ты выражаешься?
— Ну… ворчали. Нескольких человек бросили в казематы за это.
— Тут вопросов больше нет. Поворчали и перестали. Даже мне с моим средним умом видно, что ниточка тянется к одному человеку. И тут не надо быть гением, чтоб дотумкать. Знаете, ваш город в опасности. Офигенной опасности.
— Дядя Женя, погоди. Дай ему пару ласковых сказать. А ваши где были, когда наших… резали и трахали? — глядя Демьянову прямо в глаза, вдруг произнес Артем Краснов, вставая с места. На лице у него заходили желваки.
«Вот его-то они вообще сюда зря посадили. Как бы не было беды», — подумал Сашка.
И то, что он внешне выглядит как замерзшая глыба льда, еще ни о чем не говорит. То, что все в комнате были при оружии, только добавляло риска. Хорошо, хоть автоматы оставили за дверью. Зато пистолеты и ножи были у каждого и в пределах досягаемости.
— Мы не знали, что так будет. У нас эти ребята, «сахалинцы», вели себя мирно. Даже помогали нам порядок наводить. Нам сказали, что вас мирно переселят и заберут только излишки.
— Сказочный долбон. Простите мой французский, — опять пробормотал Лысый.
Пустырник бросил на него свирепый взгляд.
— Нам сказали, что СЧП пришло сюда навсегда. Что наладят торговлю, паровоз пустят … — продолжал капитан Демьянов.
— Паравоз-шмаравоз, — передразнил Волков. — А если скажут отрезать себе члены, вы отрежете?
— Поплачут и отрежут, — ответил вместо заринцев Лысый. Про него говорили, что после этой ночи его коллекция ушей пополнилась новыми экспонатами.
Как ни молод и неопытен был командир «милиции», а такое обращение он был терпеть не намерен.
— Да если бы вы спокойно отдали излишки, нас бы сюда вообще не послали!
— А ху-ху ни хо-хо? В смысле а морда у вас не треснет? — глаза Волкова налились кровью. — А то, что они нашим пальцы резали и покойников минировали, это нормально? Дело житейское?
Перепалка грозила перерасти в конфликт. Еще немного, и дошло бы до драки. А там и стрельба. Сашка напрягся, чувствуя, как наэлектризован воздух в комнате.
— Тихо! Тихо вы все, я сказал! — Пустырник не стукнул кулаком по столу, но звук его голоса прозвучал, как удар. — Хватит собачиться.
— Мне жаль, что так вышло. Мне стыдно, — наконец выговорил капитан. — Но мы должны вместе действовать, ведь так? Враг моего врага мой друг.
— Не всегда. Если волк сожрет моего врага, он станет мне другом? — Пустырник криво усмехнулся.
— Я бы любому серому за Бергштейна кусок телячьей вырезки бы кинул, — услышал Сашка шепот Лысого.
— Мы не звери, — продолжал гнуть свое Демьянов.
— Докажите. Мертвых не вернуть, но помогите нам вернуть то, что мы потеряли… Я о материальных вещах. Крыша над головой, еда, топливо, посевной материал. Живность. Патроны. Насколько я знаю, у вас в Заринске закрома и склады ломятся от добра. Но хочешь, я тебе скажу, в чем проблема? В том, что прямо сейчас твой город обдирают, как лоха, и пускают по кругу, как дешевую шлюху. И вам наша помощь сейчас нужнее, чем нам ваша.
— Что вы имеете в виду?
— Такие вещи просто так не делаются. Ты себя можешь утешать мыслью, что конкретно эта рота «зеленых» съехала с катушек, потому что хотела сбежать в пустыню, а остальные белые и пушистые. Но я вижу, что от всего этого воняет так, будто большой слон издох. Где сейчас расквартирована ваша хваленая "милиция"?
Пару секунд Демьянов колебался, думая, может ли он выдавать эти сведения, но потом сдался:
— В городе осталось всего человек двести. Остальных отправили на усиление гарнизонов в поселки Алтая и на север, к Новосибу. И к вам, конечно.
— Их всех сопровождают ваши новые… союзники?
— Нет, только тех, кто недалеко пошел. А в городе СЧПшников человек пятьсот-семьсот.
— Как думаете, живы ли ваши товарищи? Почему вы, блин, такие слепые и не видите, чьи уши за всем этим торчат?
Демьянов молчал. Лицо его помрачнело. Легко было понять, что он чувствует. Приуныли и остальные заринцы. И опять прокопчане и киселевцы словно поменялись местами, теперь уже с ними. Если они все в сборе и на родной земле, то у этих дома был враг, коварный и хитрый, об опасности которого большинство живших там даже не догадывались.
— Нельзя терять даже минуты, — произнес Пустырник. — Очень скоро они догадаются, что здесь случилось. Зря вы, конечно, радиста ихнего пристрелили… ну ничё, в горячке и не такое бывает. Но тот тип, которого мы скрутили… говорит, что он старшина и его тоже иногда за радиостанцию ответственным делали. Он говорит, что раз в день, в двенадцать ноль-ноль они должны выходить на связь.
Захваченная в бою на первом этаже рация «Ангара» стояла тут же на столе. Ее уже проверили — работала нормально. К счастью, ее не успели повредить.
— Поиграем в радиоигру. Повесим им на уши липу, что сибиряки друг друга поубивали, а трупы в карьер сброшены. Они так обрадуются, что нескоро нестыковки заметят. А когда заметят, мы будем уже к городу подъезжать.
И было решено двигаться походным порядком на Заринск, как можно быстрее. То есть как рассветет. Дальше спор шел уже только о деталях.
Неопытный Демьянов, который рвался теперь быстрее вернуться домой, предложил срезать напрямую. Какие-то там были давно заросшие травой грунтовые дороги. Но Пустырник, хоть и не так много путешествовал в этих краях, между Кузбассом и Алтаем, сразу сказал, что половина машин застрянет, а у второй подвеска разлетится вдребезги. Дороги эти, мол, давно уже в целину превратились, которую никакому Шолохову не поднять.
Заринцам пришлось согласиться.
Расстояние от Новокузни до Заринска по прямой было сто пятьдесят километров. Но вертолетов у них, увы, не водилось, чтоб горы, леса и овраги пересекать. По довоенным шоссейным дорогам — получалось уже километров триста. А если объезжать заторы, размытые и занесенные землей участки — то и все четыреста-пятьсот будет.
Даже если гнать день и ночь, рискуя вылететь в кювет или перевернуться, понадобится целый день. Машины не те и дороги не те, чтоб гонять, как раньше.
Еще несколько грузовиков — обычных, без пулеметов — подогнали новокузнечане. К ним давно не было топлива, а так они были вполне на ходу. За них пообещали потом расплатиться патронами.
В грузовики и джипы, которых у них теперь было восемнадцать штук, могло войти самое большое пятьсот человек. Но это почти совпадало с числом тех, кто был в состоянии драться и представлял собой боевую единицу, а не ходячий труп.
Но, самое главное — это означало, что опять придется расставаться с женщинами, детьми, стариками. И оставлять тех, кто не может воевать, пусть временно, но одних.
— Отвезем их обратно. В Прокопу. Всех, даже твоих, Каратист. В тесноте да не в обиде. Тем более это временно. Никто уже ни в какие горы не идет… Но и на старом месте мы погибнем этой же зимой. Без скота, без кормов, без запасов. Без ничего!
— Так что нам делать? — впервые подал голос по-восточному сдержанный Каратист.
— Воевать, — ответил Пустырник. — Своей кровью купить свободу и для нас, и для «братцев» из Заринска. Но после победы оружия не сдавать. Тогда будем горожанами, будем с крышей над головой и с пищей. И с честью.
Он говорил это, не стесняясь самих заринцев. Видимо, это и были его условия для сделки. И им не оставалось ничего, кроме как принять их.
