Шериф - Сафонов Дмитрий Геннадьевич (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
— Я вот что думаю, Николаич… — с трудом выдавил из себя Баженов в перерыве между приступами смеха. — Не в этих ли баретках нас будут хоронить?
Эта мысль показалась обоим настолько забавной, что они, не сговариваясь, одновременно грянули новым взрывом хохота и смеялись долго, очень долго, до тех пор, пока слезы на глазах не высохли сами собой.
Светлана Михайловна Рубинова спала очень чутко. Можно сказать, она совсем не спала. Объясняла это «женскими делами», мол, у нее до сих пор приливы и отливы и все такое прочее, хотя эти беды миновали ее уже десять лет назад. Но она по-прежнему считала, что находится в «стадии длительного угасания», и регулярно наведывалась к Тамбовцеву с настойчивыми просьбами «хоть чем-нибудь помочь». Тамбовцев с неизменным спокойствием прописывал ей валерьянку и, как всегда, советовал махнуть стопочку перед сном. Рубинова поджимала тонкие губы и уходила, рассерженная. «Этот старый осел не может понять всех тонкостей моего организма», — жаловалась она мужу. Рубинов привычно соглашался: да, мол, не может. На то он и старый осел.
Он торопился отвернуться к стене и поскорее уснуть, чтобы не слышать недовольного сопения жены, в бессонные ночи ее посещали такие буйные фантазии, каких он и в юности не мог припомнить, не то чтобы реализовать. Ему, как человеку с заслуженной стенокардией, полезнее было спать. Что он и делал, доводя жену до исступления густым раскатистым храпом.
Эта ночь ничем не отличалась от остальных: Рубинова выпила тройную дозу валерьянки, махнула стопочку, и все равно — сна не было ни в одном глазу.
Рубинов же храпел на зависть кузнечным мехам — так, словно и валерьянка и стопочка достались ему, а не болезной жене.
Внезапно чуткое ухо Светланы Михайловны уловило звук разбитого стекла. Она без промедления толкнула супруга в широкую спину.
Рубинов ответил особенно громким всхрапом и пукнул.
Светлана Михайловна брезгливо поморщилась и толкнула мужа сильнее.
— А? Что? — Владимир Сергеевич перекатился на спину, придавив тщедушное тело жены.
— Пусти! Пусти, дурак! — прошипела она, отталкивая массивного Рубинова: стокилограммовый рубеж он перешагнул еще в сорок два и с тех пор уверенно двигался вперед, отвечая на упреки жены: «Забьешь меня к Рождеству. И подашь на стол с зеленью во рту и оливками вместо глаз».
— Что, Света? Что случилось?
— Кто-то разбил стекло. Там, внизу, в магазине. Он отмахнулся:
— Да брось ты. Кто туда полезет? — Он снова повернулся на бок и приготовился продолжить «маленькую ночную серенаду для носоглотки с оркестром». Его партия была главной.
— Чего бросать? — Острый локоть вонзился Рубинову между лопаток. — Встань, иди посмотри.
— Утром, Света, утром посмотрю, — сладко причмокивая, отозвался Рубинов.
— Иди сейчас, — не унималась супруга. Рубинов ответил невнятным бульканьем.
Ничего, Светлана Михайловна знала, что нужно делать. Она приподнялась на локте и острыми зубами впилась мужу в загривок. Она знала, что это средство — самое действенное.
Рубинов громко охнул и сел на кровати. Сон моментально прошел.
— Ну, чего тебе надо? — Если и была в его тоне доброжелательность, то самую малость. Уловить эту малость могла только жена.
— Стекло внизу разбили, — терпеливо повторила она. — Иди посмотри.
Рубинов по инерции зевнул. Поднял руку, почесал под мышкой. Полосатая пижама делала его похожим на особо опасного преступника, приговоренного к расстрелу.
Он пригладил седые волосы, редкими пучками торчавшие над крупными оттопыренными ушами. Нащупал под кроватью успевшие остыть шлепанцы.
— Ну, чего сидишь? Иди быстрее.
— Сейчас.
Он тщательно почесался: везде, где только доставали руки. Пупок, и область под ним пока еще были в пределах Досягаемости.
— Иди быстрее, тюлень чертов! — Рубинова пнула пяткой в широкую поясницу.
— Ага… — Он наконец поднялся, тугие пружины кровати, освободившись от тяжести в полтора центнера весом, выбросили Светлану Михайловну вверх, как снаряд из катапульты.
Рубинов снова зевнул, прикрывая рот рукой. Пошаркал к лестнице, ведущей на первый этаж. По пути снял со стены старое ружье. Оно висело на всякий случай, как и неработающий огнетушитель на пожарном щите: Рубинов все равно никогда не заряжал его.
Зажав ружье под мышкой, Рубинов стал медленно спускаться.
Лестничные пролеты были небольшие, но крутые. Рубинов держался за перила, чтобы не упасть спросонья.
В нижнем помещении, или, как они говорили, «торговом зале», было тихо. Свет от уличного фонаря падал сквозь большую витрину на пол, кусочки кварца, залитые бетоном, загадочно мерцали, словно рассыпанные бриллианты.
При взгляде на витрину Рубинову показалось, что с ней что-то не так. Он плохо видел и обычно надевал очки, когда читал газету или считал выручку, но сейчас очки ему не потребовались.
Толстое стекло ощерилось острыми осколками подобно зубастой пасти. Металлические прутья были аккуратно раздвинуты.
Рубинов уловил шорох за спиной. Он почувствовал, как кровь ударила в голову, лицо горело, словно он попал в баню, в ушах громко стучало. Он подумал, что для человека его возраста, таскающего с собой стенокардию, ишемию и гипертонию, словно роскошный свадебный букет, который он рано или поздно преподнесет безносой красавице с острой косой, разбитая витрина, погнутые прутья и шорох за спиной, — это большое потрясение. Пожалуй, даже чересчур большое.
Рубинов стал медленно продвигаться к выключателю, напряженно прислушиваясь.
В темноте кто-то чавкал. Сначала раздавался отчетливый хруст, затем громкое хлюпанье, а потом — чавканье.
Владимир Сергеевич подошел к большому черному выключателю и нажал на кнопку. Люминесцентные лампы под потолком нехотя вспыхнули, нестройно загудели и, поднатужившись, сообща озарили магазин молочно-белым мертвящим светом.
Рубинов посмотрел туда, откуда доносилось чавканье. В дальнем углу продовольственной секции стоял невысокий человек и ел сырые яйца. Он запихивал их в рот целиком, хрустел скорлупой, давился и дергал головой, словно хотел тут же отрыгнуть съеденное. По подбородку стекал прозрачный студенистый белок.
