Сектор обстрела - Орехов (Мельник) Василий (полные книги txt) 📗
Когда крупнокалиберная очередь перечеркнула нам дорогу, мы с Паленым, не испытывая напрасно судьбу, разом бросились на землю. Как у нас последние четверть минуты все слаженно получается, залюбуешься. В синхронном плаванье можно выступать. Впрочем, на этом наш синхрон и закончился, поскольку белорусу повезло больше: он упал рядом с полуразрушенным фундаментом только что покинутого нами дома, под которым зияла какая-то крысиная дыра, внушительная трещина в рост человека длиной и сантиметров сорок глубиной — то ли грунт просел после Второго взрыва, то ли размыло дождями, то ли просто некачественный бетон фундамента от времени частично рассыпался в крошку. Вот в эту дыру Паленый и втиснулся. В жизни не видел, чтобы кто-нибудь куда-нибудь так стремительно втискивался. Мне оставалось лежать под стеной, прикрыв голову руками, и надеяться, что я тоже неплохо спрятался.
Крупнокалиберные пули яростно крошили полуразвалившуюся кладку, осыпая нас мелкой кирпичной шрапнелью. Нестерпимый грохот причинял телу почти физическую боль, заставляя мучительно вибрировать каждый нерв. Паленый беззвучно матерился — я не мог слышать, что он выкрикивает, не мог видеть в темноте движений его губ, но не сомневался в том, что он отчаянно матерится. Я наверняка тоже делал бы что-нибудь подобное, если бы не осознавал полную бессмысленность такого поведения. Орать под обстрелом и выпускать панику наружу — последнее дело; тут уже недалеко и до того, чтобы вскочить в полный рост и броситься прочь, в ужасе размахивая руками.
И получить между лопаток мгновенную смерть крупного калибра. Доводилось мне наблюдать, как очередь из автоматической пушки в считанные мгновения рубит живого человека в кровавые ошметки. Сегодня у меня не было никакого желания испытать такое счастье на себе.
Смертоносная дорожка пулевых попаданий, бешеной змеей извивавшаяся в руинах, внезапно дернулась вправо. Раздался душераздирающий всхрюк, и рядом со мной шмякнулся солидный кусок кабаньей головы. Покосившись на него, я разглядел в мечущихся отсветах, что это даже не сама голова, а скальп с лопнувшим глазом и посеченным осколками ухом, неаккуратно счищенный с черепа компрессионной волной.
Что ж, бывают и такие случаи.
Разумеется, военсталы охотятся не конкретно за нами. Просто зачищают территорию вокруг секретных армейских раскопок на Агропроме, чтобы четвероногие и двуногие твари не тревожили ученых. Вот почему они мгновенно отреагировали на нашу стрельбу по излому. Только вертолет в лагере обычно не дежурит, в случае чего его вызывают из-за Периметра. А сегодня вот не повезло — «Скай фокс» заночевал прямо в Зоне. Мне от осознания всего этого, конечно, ни жарко ни холодно, но надо же о чем-то размышлять, лежа под обстрелом, чтобы не поддаться окончательно панике и не сойти с ума. Чтобы не орать впустую всякие глупости, как Паленый.
Автоматическая пушка внезапно умолкла, отчего-то так и не пришпилив нас к битым кирпичам. Возможно, бруствер полуразрушенной стены мешал пилоту как следует прицелиться, а более легкие цели уже закончились, разбросанные кровавыми ошметками по окрестностям. Но за мгновение до того, как смолк оглушительный грохот воздушной артиллерии, невидимый кузнечный молот с неимоверной силой ударил меня в мякоть ноги пониже колена, и я поперхнулся собственным криком. Нога мгновенно отнялась, но я по собственному опыту прекрасно знал, что это просто первые секунды шока от попадания, сейчас он пройдет, и нахлынет волна непередаваемой, чудовищной, ни с чем не сравнимой боли.
Нет, разумеется, это была не пуля: если бы в меня попала хоть одна птичка такого калибра, ногу ниже колена мне с гарантией разнесло бы в клочья, и с коленом скорее всего тоже пришлось бы попрощаться. Видали патроны от автоматической барабанной пушки? Вот именно. Это скорее даже не патроны, а миниатюрные снаряды. Гильзы от таких, напоминающие бутылки из-под водочных «мерзавчиков», мы с ребятами на Балканах одно время использовали в качестве одноразовых пепельниц. Короче, попадание было не огнестрельное. Скорее всего, острый кусок кирпича, разбитого крупнокалиберной пулей, со страшной силой отрикошетил в меня, пробив штаны под правым коленом. Еще пару мгновений я надеялся на обширный синяк, но потом с досадой ощутил, как по ноге заструилось горячее.
А вот теперь я серьезно обеспокоен, как говорит в подобных случаях один мой знакомый страус.
Вот так, собственно, и получилось, как я уже рассказывал вначале: лежа мордой в битом кирпиче и с поврежденной ногой, внезапно очень остро начинаешь ощущать, что ночевка внутри Периметра — еще не самое плохое, что может случиться в Зоне. На один раз наше с Паленым хлипкое убежище сработало, но сейчас вертолет крутанет пушками под другим углом или сделает еще заход, и от нас останется только печальное воспоминание.
В кровожадные переговоры военных, доносившиеся из моего ПДА, внезапно вклинился характерный треск датчика радиации — сначала редкий и вкрадчивый, но с каждой секундой все более настойчивый и озабоченный.
Вот этого еще не хватало для полного счастья. Похоже, крупнокалиберной очередью из стены вместе с кусками кирпича вышибло нам на головы так называемую горячую частицу — точечный очаг мощного радиоактивного загрязнения. Прикоснувшись к ней, можно получить очень сильный ожог, в то время как всего в полуметре от нее имеет место лишь слегка повышенный радиационный фон. Поэтому в Зоне брать что-либо в руки, тем более поднимать с земли, не проверив предварительно дозиметром, особенно сразу после выброса, очень опасно.
Горячие частицы остались в Зоне еще с самого первого взрыва 1986 года — тогда огромное количество ядерного топлива, выброшенное из пылающего реактора, в виде пепла обрушилось на окрестности. Те горячие частицы, что выпали широким фронтом, ликвидаторы дезактивировали или захоронили еще до конца XX века. Однако собрать абсолютно все мельчайшие высокорадиоактивные крупинки, разлетевшиеся на десятки километров, застрявшие в кровлях домов, осевшие на мачтах линий электропередачи и утонувшие в озерцах, оказалось абсолютно невозможно — в первую очередь из-за чрезвычайно малой вероятности обнаружить эти точечные источники на расстоянии. Поскольку период их полураспада исчисляется десятками лет, нарваться на такую дрянь запросто можно до сих пор. Выбросы не порождают новые горячие частицы — они просто бессистемно перемещают и перемешивают то, чего в пределах Периметра и так в избытке.
Повезло. Повезло, говорю. Вот вечно мне везет. Все говорят, что мне вечно везет. Им бы такое везение, придуркам. Нет, на самом деле ухватить несколько лишних бэр радиации за пару минут до смерти не так уж и страшно, отразиться на моем здоровье это уже все равно не успеет. Но если я планирую выбраться из пиковой ситуации живым, горячая частица в непосредственной близости от меня становится довольно серьезной дополнительной проблемой. Пять минут такого интенсивного облучения — и я гарантированно останусь без наследников. Если же тормознутый пилот будет размышлять дольше да еще, чего доброго, решит взять нас с Паленым в плен, а для этого продержит под дулами пулеметов до прибытия штурмовой группы военсталов с Агропрома, лучевая болезнь последней стадии мне обеспечена. Вместо того чтобы мгновенно умереть сейчас от пули, я еще пару лет буду в страшных мучениях пачкать простыни в тюремном радиационном хосписе Славутича.
«Не жмись с ракетой, — между тем посоветовал моему пилоту какой-то щедрый урод, наверняка развалившийся сейчас в удобном кресле в диспетчерской безопасного Чернобыля-4, в тепле и сытости, целый и невредимый; под левой рукой — кофе с коньяком, на правом колене — симпатичная полуобнаженная девица, которую урод по-хозяйски обнимает за талию. Не знаю, откуда я взял девицу, но картинка диспетчерской встала у меня перед глазами довольно явственно, и девица там присутствовала. Нет, а чего вы хотите от раненого сталкера под обстрелом? Гиперреализма? — Вечером натовцы обещали перебросить новую гуманитарную партию боеприпасов. Кречет-три, как понял?»
