Свой среди воров - Хьюлик Дуглас (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗

– Тысяча чертей! – проворчали сзади.

На плечо мне легло что-то тяжелое. Придержало – и развернуло на месте.

Навык и гнев сработали за меня. Из ножен на запястье в ладонь скользнул малый кинжал (отравленный), а правая рука тут же потянулась за рапирой.

Надо мной возвышалось двое парней. Огромных, как обелиски. Нет, как горы. За которыми не видать ни солнца, ни неба. Крепкие такие ребята.

Один, с очень скучным лицом, прихватил меня за левую руку и отобрал кинжал. Второй просто положил руку на правое запястье, рапиру из ножен я так и не вытащил.

Обоих молодцев я знал, и знал хорошо.

– Тебя хочет видеть Никкодемус, – проговорил Соленый Глаз. – И ты, Нос, пойдешь к нему прямо сейчас.

4

На «тайном наречии дна», как непременно назвал бы наш язык Балдезар, подобные мне зовутся Носами. Это значит, что я зарабатываю на жизнь тем, что сую свой нос куда не надо, принюхиваюсь ко всякому дерьму и всем докучаю. Я поставляю сведения и собираю их любыми способами: нанимаю стукачей, даю взятки, подслушиваю, шантажирую, подставляю, граблю, иногда – редко – даже пытаю, лишь бы добыть информацию.

Это и отличает Носа от заурядного торговца слухами: мы не просто собираем сведения, а сводим их воедино. Любой Губошлеп может продать тебе слух за хорошую цену, но если нужно узнать подоплеку, кто его запустил и зачем – пожалуйте к Носу. Нос не просто собирает сплетни – мы просеиваем слухи, сопоставляем детали и замечаем то, что обычно упускается Кругом. Мы не просто узнаем о событии, но выясняем причину.

А потом продаем.

Кому продаем – зависит от того, какой ты Нос. Если Широкий, то ты работаешь по улице и сливаешь тому, кто заплатит больше. Просто и без затей. Работа опасная, потому что кому же понравится, когда человек слишком много знает, но умный Нос всегда помнит меру, и его не трогают.

А вот Длинные Носы – они не высовываются и нарытым не хвалятся. Они зарабатывают тем, что внедряются в банду соперника и поставляют сведения своему настоящему хозяину. Длинными Носами становятся особые люди – отчаянно смелые и такие же цеплючие и дурные, как мангусты или имперские сборщики налогов. Обычно и не догадываешься, что такой-то – Длинный Нос, пока тот не всплывет в гавани.

Третья разновидность – Острые Носы. Вот я такой. Я работаю на Никко: присматриваю за его людьми, вынюхиваю, кто пытается его надуть, а кто честно платит долю, и не даю мелким проблемам стать большими. Кенты не жалуют Острых Носов, но мое ремесло дает мне то, чего другие Носы не имеют, – крышу. Всякий, кто решит докопаться до меня, знает, что будет иметь дело с Никко. Поэтому я неплохо устроился. Но есть и минусы – то, например, что я должен отчитываться перед Никко. И весьма часто.

Это мучение случается в самое неподходящее время.

Дверь наверху открылась, и меня втолкнули в контору двое дюжих Рук. Обставлена комната была скудно: стол, два стула, четыре голые стены и маленькое окошко, выходящее на улицу. На столе – тарелка с остатками завтрака Никко. Они воняли мясом и жиром. Средь этого запаха стояли и ждали двое.

Никко застыл у окна, сцепив за спиной руки. Я моргнул, солнце било прямо в глаза, но взгляда не отвел. Это было бы неуважительно по отношению к боссу.

В молодости Никко выглядел как сущий громила – вдвое шире меня, сплошные мускулы. А теперь он походил на вечернюю тень самого себя – все еще высокий и сильный, но весь оплыл. Под челюстью собрался второй подбородок, да и вширь он стал раздаваться не мускулами, а жиром. Под глазами залегли серые тени, и при неправильном освещении Никко выглядел изможденным. Волосы поредели. Но даже таким постаревший Никкодемус Аллудрус был круче многих. И он это доказал три месяца назад: сломал спину наемному убийце, хотя гаррота уже впилась ему в шею. У Никко осталась хватка, и с этим никто не спорил.

Второй человек прислонился к дальней стене. Он стоял, скрестив руки на груди, в ушах поблескивали серебряные серьги, на пальцах – кольца. Высокий, худощавый, элегантно одетый, с острыми чертами лица и не менее острым умом. Его звали Шатуном, и он ходил у Никко в старших начальниках по надзору за порядком на улицах. Никко предпочитал решать проблемы обрезком свинцовой трубы, а Шатун – стилетом. Мы с Шатуном были похожи и методами, и характерами, могли бы стать неразлейвода, но получились вода и масло.

Оба пребывали в скверном расположении духа. Я составил компанию.

– Очень мило, что ты зашел, Дрот. Садись, – пригласил Никко, не поворачиваясь.

Я сел. И услышал, что Руки встали по обе стороны двери. Между громилами и Шатуном – плохо дело. Обычно мы с Никко встречались наедине. Он не любил, когда кто-то узнавал свежие новости одновременно с ним.

– Я не привык ждать по два дня, когда зову, – проговорил Никко.

Я сел прямее. Два дня? Вот черт! Мендросс не сказал, что Никко велел мне явиться еще вчера. Я потер глаза, стараясь проснуться. И сунул в рот зерно ахрами.

– Я был в гуще событий, когда мне доложили, – ответил я. – Кто же знал, что ты давно меня ждешь?

– А я вот слыхал, что, когда тебе сказали, ты с контрабандистом уже разобрался.

Я моргнул. Откуда Никко знал об Ателе? Я постарался, чтобы эта история не всплыла.

Ах, ну да. Конечно.

– Хрясь, – буркнул я.

– Этому Живорезу было что о тебе доложить, – заметил Никко, по-прежнему глядя в окно. – Ни слова похвалы.

– Да эта зверюжина бесится, потому что…

Никко поднял мясистую лапищу:

– Дрот, мне наплевать, чем ты занимаешься в свободное время. Отстегиваешь долю, и я доволен. Но мне не наплевать, когда люди отлынивают от работы.

«Люди», значит. То есть я.

– Послушай, – пробормотал я, – я опоздал и приношу извинения. Искренне. Я не знал, что ты ждешь…

Никко развернулся ко мне.

– Да насрать мне на это! – заорал он. – Мне и звать тебя было незачем! Если бы ты работал как надо, а не с реликтовым говном возился, я бы про Десять Путей уже два дня как знал! Мне пришлось слушать дно. Я не обязан слушать это гребаное дно, Дрот, потому что плачу за это тебе.

– Десять Путей? – переспросил я, гоняя во рту зерно и лихорадочно вспоминая сперва слова Мендросса, а после все, что слышал об этом кордоне за последние два месяца. Но ничего особенного не всплыло. – Какого хрена ты паришься о Десяти Путях?

– Дно, – отозвался Шатун.

Я глянул на него:

– Тебя кто-то спрашивал?

Шатун хладнокровно улыбнулся:

– На дне пошел звон, что в Десяти Путях хотят подвинуть Никко.

– На дне, говоришь? – подхватил я. – Да что ты понимаешь в звоне?

– У меня свои уши есть, – сказал Шатун.

– Ага, вижу. Красивые сережки.

– Люди говорят, что дело серьезное.

– Серьезное, – повторил я. – Ладно. Тогда ответь мне на пару вопросов, Повелитель Улиц. Ты эти сведения проверял? Может, Носа послал или кого-то из местных? Или сам оторвал задницу и сгонял? Тебе не приходило в голову, что это может быть просто сплетня? Или ты сделал стойку, едва услышал?

Шатун отлепился от стены и рыкнул:

– Я обойдусь без советов Носа, как работать на дне!

– Конечно обойдешься, – произнес я и повернулся к Никко. – Он порет ахинею.

– Почему? – спросил Шатун. – Потому что ты со мной не согласен?

Я демонстративно медленно скрестил на груди руки и откинулся в кресле. Бедные мои глаза – и так устали, а тут еще мерзкий свет из окна, и голова сейчас разболится. Тем не менее я добродушно улыбнулся.

– Ответь ему, – приказал Никко.

– Зачем? – возразил я. – Если Шатуну угодно верить всему, что болтают, то на здоровье. Я не буду обучать его задарма.

Никко шагнул ко мне, половицы заскрипели.

– Ответь, тебе сказано.

Я громко, на всю комнату, хрустнул зерном.

– Послушай, это какой-то бред. – Я начинал злиться. И ради этого меня сюда приволокли? – Кого-то там шуганули – и что, уже война? Я тебя умоляю. Это же Десять Путей! Там всегда так! Кто думает иначе, тот дурак. А если Шатуну хочется…