Трилогия о королевском убийце - Хобб Робин (читать книги онлайн .txt) 📗

По дороге мне встретился ручей, я выпил воды и пошел дальше. Лес становился гуще, и луна по большей части пряталась за деревьями, что росли вдоль дороги. Я не повернул назад. Я шел вперед, пока моя тропа не влилась в дорогу, идущую вдоль побережья, — так ручей впадает в реку. Я двинулся на юг, и широкая дорога отливала серебром в лунном свете.

Всю ночь я шел, размышляя на ходу. Когда первые робкие щупальца восходящего солнца начали возвращать краски темным обочинам, я чувствовал себя невероятно усталым и загнанным. Моя тревога была грузом, который я не мог сбросить. Я вцепился в тонкую нить тепла, которая говорила мне, что Кузнечик еще жив. Я беспокоился о Барриче, поскольку не мог понять, насколько серьезно он ранен. Кузнечик чуял его кровь, так что по меньшей мере один раз его ударили ножом. А падение с лестницы? Я пытался отогнать тревогу. Я никогда не мог даже вообразить, что Баррича могут вот так пырнуть ножом в собственной конюшне, не говоря уже о том, что я буду чувствовать, если это случится. Я не мог даже подобрать названия этому чувству. «Просто пустота, — подумал я. — Пустота. И усталость».

Я немного поел на ходу и наполнил из ручья бурдюк для воды. Позже небо затянулось облаками, начал накрапывать дождь, но к середине дня неожиданно снова развиднелось. Я шел вперед. Я думал, что на торной дороге, что тянулась вдоль побережья, будут другие путники, но не встретил никого. Когда стало смеркаться, дорога свернула к прибрежным скалам. С берега я увидел то, что осталось от Кузницы, — развалины городка темнели по другую сторону небольшой бухты. От жутковатого спокойствия этого места бросало в дрожь. Ни одного дымка не поднималось от разрушенных домов, в гавани не было ни лодок, ни кораблей. Я знал, что дорога поведет меня прямо через развалины. Меня не привлекала эта мысль, но теплая нить жизни Кузнечика вела вперед.

За спиной раздались шаркающие шаги. Только долгие тренировки у Ходд спасли меня. Не раздумывая ни секунды, я резко развернулся, одновременно поднимая палку, и на широком круговом замахе угодил по челюсти одному из тех, кто подобрался ко мне со спины. Остальные отступили. Трое. Все «перекованные», пустые, как камень. Тот, которого я ударил, катался по земле и вопил. Никто, кроме меня, не обращал на него никакого внимания. Я снова ударил его палкой, на сей раз по хребту. Он закричал громче и забился в конвульсиях. Времени для раздумий не оставалось, и все же меня удивили собственные поступки. Я знал, разумно убедиться в том, что поверженный враг действительно обезврежен, но никогда бы не смог ударить воющую собаку — а именно так я поступил с этим человеком. Но драться с «перекованными» было все равно что сражаться с призраками. Я не ощущал присутствия ни одного из них. У меня не было никакого чувства боли, которую я причинил раненому человеку, никаких отзвуков его ярости или страха. Бить его было все равно что захлопнуть дверь — насилие есть, но нет пострадавших. И я снова ударил «перекованного», чтобы убедиться, что он не схватит меня, если я перепрыгну через него.

Я размахивал посохом, удерживая троих уцелевших на расстоянии. Они казались оборванными и голодными, но я чувствовал, что для них не составит труда догнать меня, если я побегу. Я уже устал, а они были голодны как волки. Они будут преследовать меня, пока я не упаду. Один подошел слишком близко, и я нанес ему скользящий удар по запястью. Он выронил ржавый рыбный нож и с визгом прижал пострадавшую руку к груди. И снова двое остальных не обратили никакого внимания на чужую боль. Я отпрыгнул назад.

— Что вы хотите? — спросил я их.

— Что у тебя есть? — вопросом ответил один из них.

Он говорил с трудом, голос его дребезжал, как будто им давно не пользовались, слова были полностью лишены какой-либо интонации. «Перекованный» медленно обходил меня по широкой дуге, заставляя поворачиваться. «Говорящий мертвец», — подумал я и не смог остановить эту мысль, эхом повторявшуюся в моем сознании.

— Ничего, — выпалил я, отвлекая его разговором, чтобы удержать на расстоянии. — У меня нет ничего для вас. Ни денег, ни еды, ничего. Я потерял все мои вещи там, на дороге.

— Ничего, — сказал второй, и я только теперь понял, что это некогда была женщина. Теперь это была пустая злобная кукла, чьи тусклые глаза внезапно загорелись алчностью, когда она сказала: — Плащ. Хочу твой плащ.

Похоже, она обрадовалась, что ей удалось сформулировать эту мысль, и торжество немного отвлекло ее. Я воспользовался этим, чтобы ударить «перекованную» по голени. Женщина посмотрела вниз как бы озадаченно и продолжала ковылять вокруг меня.

— Плащ, — эхом отозвался второй «перекованный».

Мгновение они сверлили взглядом друг друга, пока их неповоротливые мозги осознавали появление нового противника.

— Мне. Мой, — добавил мужчина.

— Нет. Убью, — спокойно сказала женщина. — И тебя убью, — напомнила она мне и снова подошла достаточно близко.

Я замахнулся на нее посохом, но она отскочила назад и попыталась ухватиться за него. Я резко развернулся — и как раз вовремя: тот, которому досталось по запястью, уже подбирался ко мне. Я со всей силы снова ударил его, отскочил назад и помчался по дороге. Я бежал неловко, сжимая в одной руке палку, а другой сражаясь с застежкой моего плаща. Наконец она расстегнулась, и я отбросил плащ, продолжая бег. Слабость в ногах сказала мне, что это мой последний шанс. Но несколькими мгновениями позже они, видимо, добежали до плаща, потому что я услышал сердитые крики и вопли. На бегу я взмолился, чтобы все четверо увлеклись дележом добычи и отстали. Впереди был поворот — не резкий, но все же достаточно крутой, чтобы скрыть меня от глаз преследователей. И все же я еще долго мчался со всех ног, потом перешел на трусцу и бежал сколько мог, прежде чем решился оглянуться. Дорога за моей спиной была широкой и пустой. Я заставил себя идти дальше, но увидел подходящее место и свернул с дороги.

Я нашел густые заросли куманики и протиснулся в самую середину. Дрожа от изнеможения, я присел на корточки в чаше колючего кустарника и весь обратился в слух, чтобы уловить какие-нибудь звуки погони. Я сделал несколько маленьких глотков воды и постарался успокоиться. У меня не было времени для такой задержки. Я должен был вернуться в Олений замок. Но я не смел высунуть носа.

Мне до сих пор кажется невероятным, что я сумел заснуть там. Но именно так и вышло.

Пробуждение было долгим и тяжелым. Голова моя кружилась, в полусне я был уверен, что выздоравливаю после серьезного ранения или долгой болезни. Ресницы мои слиплись, губы распухли, во рту был противный кислый вкус. Я заставил себя открыть глаза и озадаченно огляделся. Свет угасал, облака закрыли луну.

Накануне я так вымотался, что свернулся в колючих кустах и спал, несмотря на боль от множества вонзившихся в меня шипов. С большим трудом я выбрался наружу, оставив в куманике клочки одежды, волос и кожи. Я вышел из убежища осторожно, словно испуганный зверь, не только прощупывая окрестности так далеко, как достигали мои чувства, но еще и принюхиваясь и оглядываясь. Я знал, что не обнаружу «перекованных» прощупыванием, но надеялся увидеть их глазами лесной живности. Но вокруг было спокойно.

Я осторожно вышел на дорогу. Она была широкой и пустой. Я посмотрел разок на небо и двинулся к Кузнице, держась у обочины, там, где тени от деревьев были гуще. Я пытался двигаться быстро и бесшумно, но и то и другое у меня получалось не так хорошо, как хотелось. Теперь я уже не мог думать ни о чем, кроме опасностей вокруг и необходимости скорее вернуться в замок. Жизнь Кузнечика стала едва уловимой тоненькой ниточкой. Думаю, что единственным чувством, которое я испытывал на самом деле, был страх, заставлявший меня постоянно прощупывать лес по обе стороны дороги и оглядываться.

Была уже полная тьма, когда я появился на склоне, с которого была видна Кузница. Некоторое время я стоял, глядя вниз в поисках каких-нибудь признаков жизни, потом заставил себя идти дальше. Поднялся ветер, немного разогнал облака и подарил мне проблески лунного света. С его стороны это был коварный поступок, от которого мне вреда было не меньше, чем помощи. В переменчивом свете тени по углам заброшенных домов двигались, а в уличных лужах неожиданно проявлялись отражения, блестящие, словно сталь клинка. Но на самом деле никто не ходил по улицам Кузницы. В бухте не было кораблей, ни из одной трубы не поднимался дымок. Нормальные жители покинули город вскоре после того рокового набега, и, по-видимому, также поступили и «перекованные», когда у них не осталось больше воды и еды. Никто не брался отстраивать город заново, а долгие зимние штормы и приливы почти довершили то, что начали красные корабли. Только бухта казалась почти нормальной, если не считать пустых причалов. Волнорезы все еще вдавались в залив, как руки, оберегающие пристань. Но здесь больше нечего было защищать.