Оборотни - Джонс Стивен (книги без сокращений TXT) 📗
Поднявшись с колен, священник обернулся и посмотрел вдоль нефа в сторону входа в храм, который был едва виден при свете слабых ламп под сводчатым потолком. В душной атмосфере старого храма смешались запахи воска, мастики и ладана. Отец Галвес глубоко вдохнул. Он наслаждался этими густыми благовониями, они были для него выдержанным ароматным вином.
Как обычно, на скамьях не было ни души, это только подчеркивало пустоту храма. Галвес вздохнул. Так мало верующих в это безбожное время. Если когда-то в далеком прошлом церковь никогда не оставалась абсолютно пустой, то теперь здесь редко можно было увидеть верующих, разве только горстку престарелых прихожан в воскресный день.
И все же, несмотря ни на что, Галвес принадлежал к представителям старой школы. Молодые «новоиспеченные» священники выходят на улицу к людям, проповедуют свои радикальные идеи и открыто бросают вызов Ватикану. Но он, Галвес, хранит верность старым добрым традициям.
Из вечера в вечер он будет занимать свое место в исповедальне и целых два часа терпеливо ждать, перечитывая свой требник при тусклом свете настенной лампочки. Когда приходили раскаивающиеся, он выслушивал произносимые разными голосами признания в так называемых грехах. Мелкие, незначительные грешки, жалкие истории о злобе, зависти, похоти и человеческой слабости. Как они его порой утомляли.
Священник улыбнулся, самоирония слегка скривила его губы. «Милосердие, Галвес», — напомнил он себе по пути к дальнему трансепту и занял свое место в исповедальне. Святой отец поцеловал епитрахиль, расправил ее на плечах и открыл молитвенник. Он приготовился к долгому и скорее всего напрасному ожиданию.
Должно быть, он на секунду задремал, потому что звук закрывающейся двери по ту сторону перегородки застал его врасплох. Галвес вздрогнул, протянул руку и выключил свет. В слабом проникающем в исповедальню свете вырисовывалась черная тень, прильнувшая к перегородке.
— Отец… Вы здесь, святой отец? — говорил хорошо образованный человек, что редкость для этой части города, однако голос у него был низкий и хриплый. — Мне нужна помощь…
— Да, сын мой, я здесь, — отвечал Галвес. Внешность священника — смуглая кожа, миндалевидные глаза, черные волосы с седыми висками — говорила о его испанском происхождении. Но его голос, даже когда он говорил тихо и мягко, сразу выдавал уроженца Ист-Сайда. — О чем ты хочешь мне рассказать?
— Отец, я совершил нечто ужасное… — Мужчина умолк и заговорил снова, с трудом припоминая необходимые в таких случаях слова: — Благослови меня, святой отец, ибо я грешен… Прошло так много лет с тех пор, как я последний раз исповедовался, так много лет… Все эти годы я думал, что мне не нужна церковь. Но теперь…
Галвес услышал звук, похожий на сдавленное рыдание.
— Не волнуйся, сын мой, — мягко сказал священник. — Я выслушаю все, что ты захочешь мне сказать.
— Я столько лет грешил, отец, столько совершил подлостей, был таким низким. — В голосе мужчины чувствовалось такое отчаяние, что Галвеса захлестнула горячая волна сочувствия. — Проклятие, я забыл многие из них, потому что совесть моя давно умерла. Хотя, думаю, Господь знает о моих грехах. Но сейчас я не в силах вынести тяжести содеянного. Я забрал душу, и я обрек эту душу на бесконечные скитания. Она не может найти покой и преследует меня. Отец, она преследует меня, она доводит меня до безумия…
Отец Галвес слегка взмахнул рукой, словно человек в исповедальне мог его видеть:
— Ты убил, сын мой?
— Я… я думаю, да. И не один раз, получается… Но эта душа, я не могу от нее избавиться…
— Чья душа преследует тебя, сын мой? — спросил священник.
— Индеец предупреждал меня, он предупреждал… Вы спрашиваете, чья душа, святой отец? Душа волка, огромного, благородного волка, которого я убил из-за своей страсти к трофеям.
— О чем ты говоришь? — строго спросил Галвес. Интонация его резко изменилась, от сочувствия не осталось и следа. — Ты хочешь мне сказать, что тебя преследует душа волка? Ты издеваешься надо мной, что ли?
— Нет! — В этом крике звучала неподдельная боль. — Я не издеваюсь над вами. Мне нужна ваша помощь, помогите мне избавиться от этого!
— Но у животных нет души, сын мой.
— Есть, отец, Бог свидетель, она у них есть!
Голос священника снова стал бесстрастным.
— Если ты католик, сын мой, ты должен знать, что Святая Мать Церковь утверждает, что у животных души нет. Если ты упорствуешь в своем заблуждении, я ничем не смогу тебе помочь.
— Вы должны мне помочь… — В голосе мужчины зазвучали умоляющие нотки, он чуть не плакал. — Говорю вам, святой отец, у этого волка есть душа, и она жаждет мести.
Галвес нахмурился.
— Ты не пробовал обратиться за помощью к психиатру, сын мой?
— Пробовал, черт бы тебя побрал, святой отец! Без толку. И потом, я не сумасшедший. Это сводит меня с ума, но я не сумасшедший!
— Я не говорил, что ты сумасшедший. Тебя, вероятно, что-то тревожит. Что бы ни было причиной твоего беспокойства, я думаю, этот вопрос скорее должен решить врач, а не священник. Если у тебя есть настоящие грехи, я готов выслушать тебя и отпущу их, если ты действительно раскаиваешься в содеянном. Больше я ничего не могу для тебя сделать.
Из-за перегородки послышалось прерывистое дыхание и еще какой-то звук, похожий на скрип зубов. А еще отцу Галвесу показалось, что он услышал приглушенное рычание.
— Обратись к психиатру, сын мой, — настойчиво повторил он, — Советую тебе сделать это ради тебя самого. А я буду молиться за тебя, и Бог тебе поможет.
— Ты дурак, недоумок в рясе! — прорычал мужчина.
Послышался треск, это кающийся выскочил из исповедальни, и дверца, за которой сидел священник, распахнулась. Отец Галвес вскочил и остолбенел, увидев того, кто был перед ним.
Последней мыслью священника — греховной по своей сути — была мысль о том, что Господь его не спасет, не сможет спасти…
Пожилая женщина на распухших, покрытых варикозными венами ногах ковыляла по направлению к церкви Всех Святых. Миссис Яблонски чувствовала себя виноватой, днем она обругала соседку, бедную, глупую женщину, недалекую и безвредную.
Миссис Яблонски была благочестива и знала, что ей следует покаяться в своем проступке. Встреча с отцом Галвесом наверняка успокоит ее душу…
Система центрального отопления и зимой и осенью поддерживала в апартаментах Наджента высокую температуру, такую высокую, что у Марианны вошло в привычку спать голой.
Уже несколько недель, с тех пор как Наджент перестал вести себя странно, с тех пор как он избавился от ночных кошмаров и больше не кричал так дико во сне, она перестала запирать на ночь дверь в свою спальню.
В эту ночь, впервые после долгого периода холодности и пренебрежения, Наджент пришел к своей женщине. Обнаженная Марианна лежала ничком поверх покрывала. Она проснулась, когда на нее навалилось его тяжелое тело.
— Наджент, какого черта…
— Молчи, — прошипел он. — Ничего не говори.
Марианна ощутила прижатый к ней горячий, напряженный член.
— Эй, Наджент, — промурлыкала она, — что это на тебя нашло?
Она попыталась перевернуться на спину, чтобы обнять его руками.
— Не двигайся! — Его голос приобрел странный рычащий тембр, настойчивость усиливала эффект рычания. — Лежи и молчи.
Марианна уступила, она осталась лежать на животе и предоставила Надженту играть главную роль. Она ощущала, что он, в отличие от нее, не раздет. На нем был какой-то халат, она чувствовала, как жесткий ворс трется о ее тело. Язык и пальцы грубо ласкали ее интимные места, она начала постанывать и стала влажная.
Потом Наджент приподнял бедра женщины и овладел ею сзади, он не занимался любовью, он спаривался. Это было немного больно, но доставляло удовольствие, и Марианна не сопротивлялась. Она чувствовала экстаз и облегчение, когда затвердевший член рывками входил и выходил из нее. Она кричала и рыдала, когда Наджент довел ее до оргазма в первый раз, во второй, в третий… Когда мужчина кончил, его крик был похож на звериный рев.
