Под Одним Солнцем (СИ) - Шалимов Александр Иванович (книги .txt) 📗
— Прошлый раз, — упрекнул бармен Ханса, — из-под стойки выполз здоровущий кайман. Он, конечно, бесплотен, но на мои нервы действует, как настоящий.
— Жизнь всегда жизнь, — ревниво парировал перегонщик.
— То, что ты создаешь, Ханс, никто не назовет жизнью. Нежить, призраки, так точнее, — бармен лениво сплюнул под стойку. — Впрочем, мне все равно. Это моя работа — помогать тебе отвлекаться. Свою работу я делаю хорошо.
Где-то невдалеке над душными зарослями взлетела, шипя, красная сигнальная ракета.
— Готовь титучай, Люке, — хмыкнул Ханс. — Сейчас сюда вылезет вся вчерашняя свора.
— Вот уж кого не хватало, — пожаловался Люке. — Призраки призраками, а грязь на ногах понанесут настоящую, и счет их у нас недействителен.
— Зачем вам все это? — хмуро спросил Хенк.
Ханс медленно обвел взглядом джунгли:
— Как на Земле. Правда?
— Земля давно не такая.
Ханс, казалось, не слышал.
Он завелся на всю катушку.
Он задавал Хенку глупейшие вопросы и сам же отвечал на них, нудно при этом поясняя, что это именно Хенк ответил бы так. При всем этом Ханс успевал возвеличивать Межзвездное сообщество.
— Пока мы контролируем Крайние секторы, Хенк, влияние нашего сообщества практически безгранично. Когда мы ликвидируем паскудных протозид, Хенк, мы поставим точку в одной очень важной фразе.
— Чем они вам так насолили, эти протозиды?
— Ханс поставлял пылевые облака в район Тарапы-12, — пояснил за Ханса бармен. — Пылевые облака, если я не ошибаюсь, единственная жратва протозид. К тому же эти облака — единственное, на что они обращают внимание. Ханс — фанатик. Он живет своей работой звездного перегонщика. Никто лучше его не может распотрошить и перегнать на сотню световых лет настоящую глобулу — пылевую туманность. И вдруг эти твари… — бармен покосился на Хенка. — И вдруг эти протозиды бросают все и начинают куда-то уходить. Они даже не хотят жрать прекрасную жирную пыль, которой нагнал им Ханс. Мне-то на протозид наплевать, но вот у Ханса на подходе к Тарапе-12 застряло шикарное пылевое облако на десяток световых лет. Если его не пожрут протозиды, а, похоже, они этого не сделают, Ханса оштрафует звездный Патруль, — Люке не смог скрыть усмешку. — За умышленное засорение Нетипичной зоны.
— Но ведь Ханс выполняет задание Земли. Гонять пылевые облака вовсе не частное дело.
— Все так. Но Ханс — профессионал. Он классный перегонщик. Его нервируют такие заминки. Классный перегонщик, — пояснил Люке, — должен уметь предугадывать такие сбои.
— Как можно такое предугадать?
— Не знаю, — Люке наполнил чашку. — Когда протозиды направились под Формаут, некто Людвег сумел такое предугадать. Извини, Ханс, — повернулся он к перегонщику, — я говорю правду.
— Проклятые протозиды!
— Ты понимаешь, — еще обстоятельнее пустился в объяснения Люке, — Ханс пригнал этим тварям целую кучу облаков, а они вдруг бросили все и ушли! Он старался пригнать им как можно больше этой гнусной пыли, которая только засоряет пространство, а они так его подвели! Хенк — свой парень, — сообщил Люке перегонщику. — Видишь, он приуныл. Он все понимает!
— Я вижу, — расчувствовался Ханс. — Таких парней, как Хенк, я чувствую сразу. И на этом стою, Хенк! Слышишь, Хенк? Ты мне нравишься, Хенк! Позволь, я поцелую тебя!
Плоские щучьи губы Ханса впрямь дотянулись до щеки Хенка.
Заунывно орала в джунглях какая-то птица, вдали взлетали и гасли ракеты. Призраки-путешественники, созданные воспаленным воображением Ханса, кажется, совсем сбились с пути.
— Я рад, Хенк, что ты так легко схватываешь любую проблему, — радовался звездный перегонщик. — Я рад, Хенк, что мы с тобой сидим посреди болота, как на настоящей Земле, и вместе обсуждаем поведение этих проклятых тварей. Завтра утром, Хенк, я проснусь, завтра, Хенк, я вспомню, что поцеловал тебя…
— …и меня вырвет! — негромко, но слышно закончил за Ханса Люке.
Они засмеялись, но Хенку стало не по себе. Знай Ханс о том, что случилось с ним, с Хенком, он вряд ли полез бы целоваться, особенно при его нелюбви к протозидам.
«Кто я?.. Протозид?..»
Хенк усмехнулся.
А почему нет? Разве он не пожалел приговоренного к уничтожению протозида? Разве он не оспаривал приказ Земли? Разве он не обманул Охотников?.. Ведь превращенного в пылевое облако протозида в любой момент можно вернуть в обычное состояние.
Почему я так поступил?
Хенк задумался.
«Ни Челышев, ни тем более Ханс не поступили бы так…»
Хенк внимательно прислушивался к своим ощущениям. Он искал в себе что-то такое, что подало бы пусть не сигнал, пусть всего лишь намек…
Но что? Что следует искать?
Он не знал. Собственная память не могла помочь Хенку. Но он упорно искал, он понимал — надо сейчас, именно сейчас и очень сильно всколыхнуть, взорвать привычные связки памяти, чтобы из взбаламученного, засоренного мелочами месива медленно поднялась, обнаруживая себя, какая-нибудь чужая начинка.
Он спохватился: «Что за бред?!»
А бармен продолжал жаловаться:
— Москиты! Опять москиты! Ханс, я запретил тебе создавать москитов.
— Они не кусаются, — фыркнул Ханс, не допуская бармена к климатической панели. — Зато Хенку нравится. Они здорово действуют на нервы. Правда, Хенк, эти москиты здорово действуют на нервы?
Хенк кивнул.
«Ум не снабжен врожденными идеями, как когда-то считали древние философы. Самый мощный компьютер не вместит в своей памяти все то, что помнит о кухне собственного дома самый обыкновенный земной ребенок: обстановку в ней, какие и где лежат вещи, что и когда может упасть, а что лучше вообще не трогать… Память не организуется в алфавитном, или в цифровом, или в каком-то сюжетном порядках, она извлекает свое содержимое путями поистине неисповедимыми, и если я, Хенк, надеюсь на случай, этот случай надо создать…»
Дотянувшись до инфора, Хенк включил вызов диспетчерской.
— Где это ты, Хенк? — удивился с экрана Челышев. Кажется, он мало что разбирал из-за густых, отовсюду плывущих испарений.
Ханс перегнулся через плечо Хенка:
— Охотник?
— Ага, я понял… — усмехнулся Челышев. — Ты сидишь в баре.
Хенк кивнул:
— Что вам выдал Иаков, Петр?
— Пусто! — Челышев выразительно щелкнул пальцами. — Ты, Хенк, наверное, раскачиваешь сейчас свою память, я угадал? Ну, так не мучайся. Ничего у тебя не получится. На каком-то уровне та память, которую мы исследовали… — Челышев явно избегал говорить в открытую, — эта память оказалась с пустотами. Ну, понимаешь, это выглядит так, будто из памяти выстрижены целые куски.
Хенк кивнул.
От Челышева он не ждал утешения.
«Не Арианец, не Цветочник, не землянин… Охотник прав… Мною надо заниматься серьезно…»
— Значит, вы не сдвинулись ни на йоту? — он вдруг ощутил непонятное ему самому удовлетворение.
— Ни на йоту, Хенк.
— А может быть, именно это и подтверждает, что тут нет особых проблем? — надежда вспыхнула в Хенке ярче ракеты, взорвавшейся прямо в кроне дерева, наклонившегося над стойкой.
— Нет, не означает, — сухо ответил Челышев. — Проблема есть. Это очень древняя проблема, Хенк. Проблема гомункулуса, помнишь?
И повторил:
— Проблема гомункулуса. Помнишь об этом?
Челышев не мог высказаться яснее.
Гомункулус.
Этим термином философы древней Земли обозначали когда-то крошечного гипотетичного человечка, якобы существующего в каждом человеке — ошибка, в которую, кстати, весьма легко можно впасть. Спросите любого: как он видит, как он воспринимает окружающий его мир, и всегда найдется человек, который ответит, нимало не смущаясь: ну, как… там у нас, где-то в голове, есть, наверное, что-то вроде маленького телевизора…
Но кто смотрит в камеру этого телевизора?
— Послушайте, Петр, — сказал Хенк. — Я настаиваю на своей просьбе. Я требую связать меня с Землей.
— Мы уже отправили официальный запрос.
«Вот так… Они все учли…»
