Бой с тенью - Шалыгин Вячеслав Владимирович (читать книги .TXT) 📗
– А прогноз?
– Смотря как вы с ним поступите. Транспортировать его категорически нельзя. Оперировать надо, и как можно быстрее. Иначе – летальный исход, без сомнений. Вот такой прогноз.
– Иван Павлович! – забеспокоилась Вера. – Давайте что-нибудь придумаем!
– Что тут придумаешь? – Сноровский развел руками. – Если Володя до утра управится, можно будет как-то поманеврировать, а если нет – придется сдать правосудию… Управишься?
Пашков распечатал свежую резинку и взглянул на часы.
– Ну, я могу позвонить кое-каким консультантам, профессору одному… только за просто так ничего не делается…
– Это понятно. Вызывай.
– И что мне им сказать? Тут ведь криминалом ко всему прочему попахивает…
– Сколько они берут за консультацию с последующей операцией?
– Кто как…
– Вызывай того, кто подороже… две цены.
– Вы, видимо, слабо представляете себе, что такое одна цена, – скептически заметил Пашков.
– Володя, не утомляй, – оборвал его Иван Павлович. – Пятьдесят хватит?
– На всех, – доктор кивнул.
– Тебе отдельно подкинем…
– Тогда и в сорок можно уложиться. Они еще и со своими инструментами приедут.
– Иван Павлович, – позвал из палаты Бондарь. Опергруппу «тунгусов» возглавлял лично он.
– Что, Тима? – Сноровский подошел к двери палаты и заглянул внутрь. – Точно здесь? Пашков!
– Что вы кричите? Ночь же! – в коридоре появилась пожилая медсестра. – Не на базаре находитесь. В больнице.
Путь ей преградил один из бойцов.
– Идите, мамаша, куда шли…
– А я на свое рабочее место шла! – медсестра попыталась пройти мимо воина, но тот вытянул руку и равнодушно развернул ее в обратном направлении.
– Ты что это руки распускаешь, паршивец! – взвизгнула сестра.
– Тихо, Элеонора Карловна, прошу вас, – взмолился Пашков.
– Что это за типы, Владимир Яковлевич?! Это за тем подстреленным приехали?! Добить?
– Элеонора Карловна!
– Развелось их тут, особенно после «черного ноября»! Безобразие! Чего вам неймется-то?! Только начал народ по-человечески жить, так нет – войну затеяли! Но и войну вроде бы перетерпели, а лучше не стало, снова, как в перестроечные времена, – одни бандиты кругом! Ушел ваш раненый! Вот только что мимо меня проковылял через черный ход…
– Дохлый, Панкрат, быстро! – приказал Бондарь, и двое «тунгусов» метнулись в сторону черного хода.
– Как же так, Володя? – Сноровский незаметно прижал Пашкова плечом к стене. – Пуля в башке, а он просто взял и куда-то ушел…
– Вера, – спокойно позвал доктор, – будь любезна, принеси снимок, там, над моим столом в зажиме висит, еще влажный… там рентгенограмма черепа только одна, не перепутаешь…
Вера действительно принесла снимок очень быстро.
Иван Павлович рассмотрел его на просвет и хмыкнул.
– Пуля…
– Пять, сорок пять, – добавил Бондарь. – Точно его физиономия?
– А ты не видишь? – Пашков усмехнулся. – Тогда прочти, что внизу написано.
– Написать можно что угодно…
– А мне это надо?
– Как же он тогда умудрился уйти?
В коридоре вновь объявился запыхавшийся Дохлый. Он сглотнул вязкую слюну и развел руками:
– Нет его… нигде… трщ капитан… Панкрат там на дверях остался, а Логинов пошел территорию проверять, только темно…
– Вот. Не просто уйти, а еще и убежать, – добавил Сноровский, указывая на воина.
– Слушайте, Иван Павлович, кто у нас спец по всяким тарелкам, келлам и прочей фантастике? – Доктор высвободился из-под его плеча. – Вы и объясняйте, почему человек вместо того, чтобы сыграть в ящик, играет с вашими бойцами в прятки…
Сноровский поджал губы и перевел взгляд на Веру. Та смотрела куда-то дальше по коридору, мимо него, «тунгусов» и о чем-то шепчущихся Феликса и Федора. Иван Павлович проследил за ее взглядом и уставился на торцевую стену. Кроме поясняющих табличек со стрелками, вправо – в боковой коридорчик и влево-вверх – на лестницу, на стене не проступало никакой полезной информации. Вера тем не менее не отрывала от нее глаз, словно читала на окрашенной поверхности какие-то слова.
– Ве-ра, – негромко обратился Сноровский, – ты что-то увидела?
Девушка перевела стеклянный взгляд на директора и нездорово улыбнулась.
– Я, может быть, ошибаюсь…
Иван Павлович встал рядом с ней и тоже взглянул на стену. Обычная оштукатуренная поверхность, вымазанная голубенькой краской. Ну, разве что не стандартной, отечественной, а импортной – все-таки частная клиника. Сноровский сделал несколько шагов к стене и склонил голову набок.
– Что? – спросил Бондарь. – Опять чертовщинка?
– А вот сам взгляни, – предложил Иван Павлович. – Элеонора… э-э… Карловна, можно вас на минуточку?
– Да… – медсестра подошла и, нервно поправив накрахмаленную шапочку, встала в ряд с гостями.
– Черный ход – это где?
– Вы шутите?! – она указала на стену. – Вот же он!
– Вы его видите?
Женщина сдавленно усмехнулась и покачала головой.
– Нет… но… я не понимаю…
– Это не страшно, – успокоил ее Иван Павлович. – Дохлый, ты отсюда выбегал?
– Так… это… нет, направо, потом налево, стеклянный такой фасад, а в нем дверь…
– Там летний сад и выход во дворик для прогулок, – пояснила медсестра, – а черный ход с пожарным щитом и дежурным освещением здесь, все, как полагается…
Она снова вытянула руку, указывая на стену, но тут же отдернула ее, будто обожглась.
– И ведет он, естественно, не во внутренний дворик, а на улицу, – закончил Бондарь. – Теперь все ясно. Вот так он и действует. Поэтому его никто не мог поймать.
– Нет, он же телепат, такие фокусы не по его части, – возразил Сноровский.
– Какие – такие? – поинтересовался Тимофей, приближаясь к стене. Недолго думая, он погрузил руку прямо в препятствие и вынул из стенки красное ведро. – Ваше? – он обернулся к медсестре.
Та охнула и попятилась, судорожно отмахиваясь, словно от роя назойливых мух.
– Хм, – Иван Павлович тряхнул головой. – Он растет – не угонишься. Так и до массового гипноза дело может дойти. Ну, в смысле, в масштабе страны…
– Вряд ли он полезет в президенты, – Бондарь повесил ведро на пожарный щит.
– А-а… – Пашков удивленно поднял брови и указал на черный ход. Дверь, щит, лампочка – все было на месте.
– Ага, – Сноровский похлопал его по плечу. – Иди, Володя, выпей, чтобы так не волноваться.
– Я завязал, – доктор вынул из кармана халата плоскую бутылку с коньяком и вручил ее Дохлому, – помянешь вместо меня…
– Кого?! – воин вздрогнул и выронил бутылку. – Что, еще кого-то потеряли?!
– Сам бы я ее разбить не смог, – ответил Пашков, с сожалением глядя на осколки. – Все, теперь точно завязал…
– Да я тебя сейчас! – Дохлый протянул руку к горлу доктора.
– Отставить! – приказал Бондарь. – А вы, доктор, идите-ка отдыхать… Не то со своими специфическими шуточками нарветесь на неприятности.
– Ушел, – врач пожал плечами и удалился в кабинет.
– Коз-зел, – процедил ему вслед Дохлый.
– Ладно, пойдем проверять оцепление, – сказал Бондарь. – Хотя вряд ли его кто-то увидел. С такими-то фокусами… Надо же… Копперхед, мать его…
– Копперфилд, – поправил Феликс. – Идите, идите, а мы тут побудем… Иван Павлович, у нас с Федей мысль возникла.
– Насчет чего? – Насчет того, что Соловьев так вот легко ушел с автоматной пулей в основании черепа.
– Ну?
– Помните ту карту, что вы отняли у матронарма?
– Не отнял, а взял напрокат… – Сноровский похлопал себя по лбу: – Как же это я сам-то не сообразил?! Точно! Коро-карта!
– Вот именно – Коро, – многозначительно подсказал Сошников.
– Где Мефодьевич?
– Едет сюда…
– Звони, пусть едет к вам на эту… внесистемную базу. И мы туда же выдвинемся. Все, ларчик захлопнулся. Никуда он теперь не ускользнет! Пусть хоть десять раз нас всех загипнотизирует!
Вид с крыши соседнего дома был довольно серым, но человека в черном одеянии он не интересовал. Его больше занимали три удаляющихся от больницы объекта. Первый – микроавтобус «тунгусов», второй – машина Сноровского и компании, и третий – невидимый без специальной подготовки ни одному живому существу, бесформенный, одновременно энергетический и материальный поток неопределимой сущности. Того, что пребывало сразу в пяти агрегатных состояниях и еще немного в шестом – в состоянии абсолютной пустоты. Того, что обладало способностью мыслить и не могло этого делать, так как не имело определенного вида и никак себя не самоидентифицировало. Того, что постоянно стремилось разрушать, но искало в этом процессе успокоение. Того, что сторонилось сложносочиненных систем, но не могло преодолеть свое влечение к сложнейшей системе вселенной – человеку и его сознанию…
