Сезон охоты на единорогов (СИ) - Ольга Ворон (бесплатные серии книг txt) 📗
Но внутри осталась всё та же беспросветность.
Вот, ведь, казалось, что изжил, справился, ушло чувство безнадёжности и ненадёжности Пути. Загнал его глубже и дальше, так, чтобы не высовывалось и не мешало жить, не мешало выживать… Но нет! Вылезает наружу, дрянь, выползает на свет и тревожит, не даёт покоя.
Я сидел, поджав ноги по-турецки, удобно привалившись к старой берёзе, где мохнатый от лишайников и мха ствол делал плавный изгиб, словно созданный для утомлённой спины. И покусывал только что сорванный стебель овсяницы. Травинку-то кусать проще, чем собственные локти!
Вокруг разливается день. Жаркий, белый летний день, в котором буйствует сила яви. Звуки леса, давно привыкшего к наблюдателю и шумящего в полную силу, не отвлекают от тяжёлых мыслей. И слушая, как где-то наверху, над головой, перебивая и путая друг друга, стучат дятлы, можно, сколько влезет размышлять о перекрестьях судьбы. О том, не был ли вчерашний день – Знаковым, не требует ли он сменить весь дальнейший Путь? Потому что – не послушаешься такого мягкого совета от жизни, не вслушаешься в её шёпот, в мягкое плетение судеб – так следующее её обращение к тебе будет уже не советом, а наказанием. И вести дальше будет боль, а не понимание. Вот и думай, голова садовая, думай. Что же было это вчера? Намёк или совет? Или пустая трата сил и времени? Или не для тебя та встреча, а для этой странной парочки – пацанёнка с даром веда и его стража-тарха, настоль молодого, что стражем никакой справный Храм никогда бы не назначил. Ну, да времена такие.
Время после Великого Поединка. Время, когда ушли лучшие и избежали гибели презренные трусы и отступники. Такие, как я… Мы остались живы, и мы остались бессмертны в памяти людей так же, как и умершие. Только те, ушедшие в бой, оказались светлыми, и их имена навсегда сохранят силу и свет их сердечного огня. А нам в памяти Мира оставаться только в роли не оступившихся, а отступивших. Перед опасностью, в самом страшном бою этой эпохи. И как бы теперь не было больно, мы – живы. И это существование противно и больно, пока жива совесть. Мы потеряли цель, сам смысл своего присутствия тут. Когда ты полжизни готовился быть незаменимым воином-защитником Светлого Предела, а после битвы, которая прошла мимо тебя, вдруг оказался никому не нужен – это тяжело пережить. Тяжело вынести.
Грызня, которая началась после ухода последних Светлых не сравнима ни с чем. Не было такого в истории Храмов. И, не дай Бог, такому случиться ещё когда-нибудь! Сколько тогда полегло – страшно подумать. Школа на школу, брат на брата. За артефакты, оставшиеся с того времени, за детей и женщин, меченых силой, за территории и знания. За всё, что могло бы сделать значимей. А попросту – за право быть защитником хоть чего-нибудь.
Теперь те, кто живы, в грош не ценит свою жизнь и, тем более, жизнь встречных на дороге. Все мы – трусы и отступники, – и каждый из нас обманывается, говоря себе, что у него был повод оказаться в стороне от того боя. А каждый из тархов-Туров, ведущих за собой, верит, что он, а не кто-то другой, сможет теперь изменить ход истории и вернуть всё, как было. Каждый. И Константин Великий, собирающий под своё знамя сотни разрозненных воинов. И Крёсты, что призывают к воссоединению тех, кто ещё верит в возрождение единого Храма. И тур Сергей, уничтоживший мой дом. И даже вот этот пацан, что пестует и защищает малолетка-Чуду. Смотря на таких, понимаешь, что не всё потеряно. Раз ещё готовы умирать не за себя, а за идею, за чужую жизнь, значит, осталось среди нас не только трусость и отстранённость, но и зёрна благородства, достойные настоящих защитников Светлого Предела. И наполняешься чувством сопричастности к этому Пути, и снова хочется вернуться к своим, выйти на форпосты мира с оружием в руках и знать, что твоя дорога – верная.
Но подчас, как ныне, настигает время безнадёжности. И хочется выйти на оживлённую дорогу и заорать в полный голос: «Это я! Я – «Кремень»! Это я убил тура Сергея! Я отомстил за свою семью и своё имя! Это за мою голову предложена оплата в любой школе России! Возьмите меня, если сможете!» И кинуться в толпу безоружным. И не ждать удара извне. Ждать последнего удара сердца.
Дятел слетел с дерева на мой рюкзак и запрыгал, цепко удерживаясь маленькими лапами на вертикальной стягивающей стропе. Завертел головой в цветном чепчике и глазами-пуговками нашёл среди зелёного пространства окружающего леса меня. И мне хватило одного этого взгляда, чтобы понять главное из вчерашнего дня.
Лучше делать и каяться, чем не делать и каяться.
Подняться оказалось просто. Сложнее спугнуть любознательного дятла, напрочь потерявшего инстинкт самосохранения и не улетающего с моих вещей. Вот ведь настырная птица! Он так и рвался запрыгнуть на руки… Пришлось зарычать.
Птах тут же сорвался с места и понёсся в гущу леса, тревожной стрекотнёй оповещая собратьев о появлении хищника. Двуногого и не имеющего представления о справедливости и законах мира. Ничего, зато потом возле людей будет настороже.
Взвалил на плечи рюкзак и снова застыл в неуверенности. Тяжело незнание следующего шага. Словно по топям пешком. Один вопрос гложет: нужно ли мне это? Не знаю. Совсем… Нужно. И не нужно. Но и просто сидеть здесь, в относительной безопасности, пуская сопли по поводу своей прогнившей судьбы уже не могу! Я поднял глаза и посмотрел на солнце сквозь нависающие надо мной защитным тентом листья. Ослепляющее и взращивающее жизнь. Дающее и уничтожающее. Совершенство. Недостигаемое и потому – прекрасное. Жизнь – истинная ценность человека. И не обязательно – его собственная жизнь.
Я встряхнул рюкзак, подтягивая поясную лямку, и стронулся в дорогу. Тропа с уже едва ощутимым следом ночного гостя должна была вывести меня к его дому.
…
Это было настоящее село – в нём стояла каменная церквушка. Как положено – с часовней и заброшенным большим кладбищем вокруг. Я оставил его по правую сторону, проходя по следу Евгения. Потом по левую руку - несколько рядов ветхих старых домов, и среди них развалюха сарайного типа со скромной надписью «Универсам». Зашёл, конечно… Не с пустыми же руками идти.
В давно не ремонтированном помещении с побелкой, свисающей с низкого потолка серыми хлопьями, и стенами, устланными мозаикой растрескавшейся краски, всего и стояло-то два стеллажа – один с продуктами, другой с промтоварами, а между ними – крепко сколоченный из досок прилавок. Скудные запасы действительно важных съестных припасов перемежались яркими обёртками иностранных шоколадок и конфет. Тоска вымирающей русской деревни во всей своей красе.
Пока невидимая мне за стеллажами продавщица суетилась где-то в подсобном помещении, скрытом за фанерной перегородкой, я присматривал гостинцы для Чуды. Ребёнок всё-таки. То ли шоколадкой побаловать, то ли, вот, зефирок взять.
И вдруг осознал, что не один стою в торговом зальчике. Кто-то – неведомо кто – оказался опасно близко! Так, что через шаг уже – дистанция атаки!
Я резко развернулся, отшатываясь в сторону заранее. Собрался для боя.
И настороженно замер, ничего не предприняв.
На широком подоконнике сидел дедок, лет за сто. Сухой, с крученой временем спиной, длинной тощей бородой и хилыми сгустками седых волос на черепе.
Меж нами всего и было-то метра три, а никакого чувства Присутствия не возникло. Даже вед высокого уровня, скрывая свою силу, всё равно в окружающем мире оставляет след, мягкий фон своего могущества. А тут – тишина. То ли и вправду, человек, то ли моя судьба дальше будет незавидной…
Дедок хитро щурился на меня и стискивал в узловатых крепких ладонях посох. Ни палку какую, ни костыль, ни трость, а самый настоящий посох. С тяжёлым бронзовым набалдашником поверху и усиленным металлом нижним краем. Такие посохи у обычных людей не встретишь. Да и среди моих братьев не всякий за такой возьмётся. Вроде прост да лаконичен, а в сущность заглянешь, и сразу ясно, что дерево на него пошло не абы-какое, а горный можжевельник, и так – долгими ровными стволами, - он растёт не повсеместно, а только под приглядом знающих людей. Точнее не-людей. Да и не в этом мире.
