Дураки и герои - Валетов Ян (мир бесплатных книг TXT) 📗
– Мигелито, – проворковала Вонючка за спиной, – мальчик мой! Хотя я с нетерпением жду нашей интимной встречи, но если ты не заткнешься…
На этот раз Сергеев повернулся к Вонючке всем корпусом и уперся взглядом в ее горящие недобрым огнем глаза.
Сзади него, на полосе, усеянной телами, медленно молотил винтами горячий до густоты воздух изрешеченный крупным калибром транспортник, так и не закончивший разворот. С откинутой аппарели свисал обезглавленный труп.
Надеяться на чудо было бы непростительной глупостью. Мангуст всегда говорил, что умный курсант надеется только на себя, а опытный – на удачное стечение обстоятельств.
Сердце Сергеева начало биться быстрее, адреналин брызнул в жилы и смешался с кровью. Голова вдруг стала легкой, мысли прозрачными и быстротекущими, и Михаил вдохнув полной грудью, понял, что будет делать дальше.
– Ну, так что ты стоишь? – спросил он Вонючку, улыбаясь. – Что ты стоишь, красотка? Чего же ты до сих пор не отрезала мне яйца, неотразимая! Что тебе мешает? А? Что? Хочешь, скажу? Хочешь? Ты не можешь меня тронуть потому, что ты никто! Никто! Тупая, вонючая сука, не годная ни на что, кроме как делать грязную работу. Да если бы ты только попыталась причинить зло хоть кому-нибудь из нас, Кубинец бы порезал тебя на ремни! Он бил бы тебя сапогом по твоей мерзкой физиономии и мочился в твой поганый рот!
Базилевич посмотрел на Сергеева, перевел на Хасана полные животного ужаса глаза и начал заваливаться на бок, теряя сознание.
Сергеев намеренно говорил на английском, медленно и раздельно, чтобы спич был по достоинству оценен двумя другими охранниками. Один из них, скорее всего, знающий английский, заржал в голос, словно увидел гэг Бени Хилла, и принялся, хихикая, говорить что-то напарнику – наверное, переводил.
Сержант Че тоже расплылась в улыбке, но Сергеев, увидевший, как напряглись ее пальцы, сжимающие цевье АК, понял, что и улыбка, и спокойствие дались ей нелегко.
– А ну не спать! – заорал Михаил и внезапно пнул Антона Тарасовича в испачканный бок. – Не спать! Замерзнешь!
Удар вышел, как и задумывался – болезненным. Базилевич взвизгнул поросенком, хватаясь за ушибленные ребра, но зато сознания не потерял.
– Что смотришь, сука? – продолжил Сергеев, уже откровенно паясничая в угоду двум конвоирам, уже не сдерживающим смех. – Ты никто! Тебя же никто даже из жалости не трахнет, вот ты и ходишь с автоматом и держишься за него, как за хер! Все потому, что живого не видишь годами! Даже те, кого ты пытаешь, выберут смерть, потому что трахать тебя – страшнее смерти…
У Сержанта Че начала дергаться щека, а вместо глаз образовались провалы. Она оскалила зубы и вдруг, неестественно вытянув шею, словно атакующая змея, зашипела на пленников и вместе с дыханием из ее рта вылетело облако мелких капель слюны.
– Аггггг-ххх!
Звук был по-настоящему страшен, как и это жуткое в своей противоестественности, невозможное для нормального человеческого тела, движение головы. Сергеев даже слышал, а может быть, ему это показалось, как похрустывают позвонки.
– Аггггг-хххх!
Если в мире когда-нибудь существовали ведьмы, то выглядели они именно так, как Вонючка в этот момент.
– Ты умрешь, Мигелито! Сдохнешь! Я разрежу тебя на части живого! Я настругаю тебя, как хамон, ты, кастрат! Я буду грызть тебя зубами, грязный педераст!!!
Она не кричала – хрипло орала, топчась на месте от ярости, не находящей выхода. Автомат в ее руках дергался, как у припадочной. Укороченный АК, снятый с предохранителя: Хасан не сводил с него глаз.
– Закрой рот, вонючая тварь, – выплюнул ей в лицо Сергеев, наполнив голос максимальным презрением. – От тебя смердит так, что любой мужчина предпочтет стать педерастом, чем спать с тобой!
И тут случилось то, чего он ждал.
Охранник, понимающий английский язык, засмеялся во все горло и с размаху шлепнул Сержанта Че по заднице. Он не понимал, что она опасна, как граната с вынутой чекой. Ему, выросшему в стране, где женщина всегда была товаром, средством для удовлетворения похоти и пустым местом, даже в голову не приходило, что этот шлепок, который можно было счесть проявлением симпатии, последнее действо в его жизни.
Реакция Сержанта Че последовала незамедлительно. Кубинская госбезопасность натаскивала своих сотрудников не хуже, чем Старший Брат. И те, кого учили убивать инструктора с гаванской Лубянки, умели это делать мастерски.
Сергеев видел все фазы движения.
Провоцируя Вонючку, он ожидал чего-то подобного, но все равно был поражен скоростью исполнения и отточенностью приема. Казалось, лезвие тяжелого ножа само прыгнуло ей в ладонь, рука, подгоняемая инерцией разворота корпуса, описала стремительный полукруг, шорхнула под напором стали разрезаемая плоть, и голова шутника со все еще распахнутым в смехе ртом, начала заваливаться назад, открывая взглядам свидетелей совершенно другую улыбку.
Второй охранник, знавший английский похуже, реагировал на смерть товарища со скоростью опытного бойца, но и ее хватило только на то, чтобы начать поднимать автомат. Совершив па, похожее на танцевальное, Сержант Че уперла свой АКМ ему в солнечное сплетение, и нажала на курок, продолжая вдавливать ствол в тело противника. Из спины партизана вырвались куски плоти и пороховой выхлоп, но все это Сергеев видел, словно в рапиде. Он уже летел, распластавшись над землей в отчаянном прыжке, понимая, что времени исправлять промах у него не будет. Одна попытка. Всего лишь одна.
Вонючка увидела его движение периферийным зрением, но ее автомат был погружен в тело противника и тот – здоровущий парень почти двухметрового роста – завалился на нее всем весом, мешая отразить атаку. В этой ситуации Сержант Че сделала все возможное, но прикрыться своей жертвой не успела. Сергеев врезался в нее с мощью пушечного ядра, нанося удар локтем и коленом одновременно. Хрустнули кости. Вонючку смело, словно ударом молота, и швырнуло вместе с мертвым охранником на кривой узловатый ствол безымянного деревца. Снова хрупнуло и оба тела мешком рухнули у корней. Из спины убитого торчал покрытый кровью, как ржавчиной, автоматный ствол.
Сергеев по инерции кувыркнулся, больно ударившись плечом о сухую и твердую, как железо, землю и тут же вскочил на ноги, сжимая в руках оброненный первым убитым автомат. Время продолжало тянуться, словно растаявшая на жаре ириска. Медленно поворачивался не успевший дойти до контейнеровоза Рашид, выпрямлялся Кэнди, и мачете в его руках отразило луч закатного солнца. Пулеметчик в кузове пикапа начал поворачивать голову в сторону, откуда только что звучали выстрелы и крики…
Когда-то, под пронзительным крымским небом, в испепеляющем зное курортного для остального приезжего люда лета, Сергеева учили определять, какая из целей несет первоочередную опасность, а с поражением какой можно мгновение повременить. Учили хорошо, вгоняя методики просчета на уровень подсознания, потому что в боевых условиях рефлексы всегда значительно надежнее, чем умственная деятельность. Инстинкт эффективнее разума. По-настоящему хороший боец – этот тот, кто умеет отдаться инстинкту в нужный момент и вовремя вернуться обратно.
Поэтому Рашид остался жив.
А пулеметчик даже не успел окончить поворот головы. Сергеев снес ему полчерепа одиночным выстрелом и раньше, чем убитый упал на рифленое железо в кузове, выпустил короткую очередь по Кэнди. Он не понял попал или нет: дистанция была пустяковой – метров тридцать, но между ним и Кэнди был смятый взрывом джип и от его горящих колес клубился черный, словно сажа, дым… Мелькнула рубчатая подошва ботинка, парил над дымом мачете… Сергеев начал бег в сторону открытой аппарели и увидел, что Хасан тоже стартует с проворством спринтера. И даже Антон Тарасович, в котором от смертельного страха проснулись инстинкты, бежит на четвереньках, словно неуклюжий заяц, и от каждого его движения вьется красная марсианская пыль…
И в этот момент мир снова набрал скорость.
Гильзы, медленно взлетающие в раскаленный воздух, вдруг исчезли из поля зрения. Ударил в уши многоголосый шум кипящего вокруг действия: крики, рокот дизелей, равномерный низкий вой крутящихся вхолостую самолетных винтов, лязг металла.
